Другая — неопрятная, зато укутанная в тонкие сверкающие ткани и оцепленная тяжёлыми украшениями Леопардка (судя по пятнистым ушам). Её тонкие руки были чем-то исписаны. Может, архивариус?

Последняя сидевшая с ними — маленькая и явно напуганная Тушканочка. Её хвост высился над её светлой головой, пышная кисточка подрагивала. В светлых коротких волосах неряшливо путались перья импундулу. Фамильяролога видно издалека.

Двоих не хватало. Видимо, сидели по другую сторону костра.

— Моё имя — Амон.

Он решил не настаивать на ответах? Бич с трудом подавила удивление. Но это же несправедливо! Мкса не имела права забирать чужие имена.

Впрочем… Амон ведь играл в их «избранного». Значит, его должна признать шаманка. Таков та-аайский суровый закон.

— Я родился под самим солнцем.

Солнце, Игнис… пурины и люды называют это светило по-разному.

В каком-то смысле Амон не солгал: с младенчества его забрали на служение фараону Мафдт-смата, Амону даже не удалось узнать имён своих родителей. Он был произведён на свет, чтобы стать не щитом Академии, но щитом фараона, защитником, который грудью примет удар любого врага.

— И вырос подле зазеркальского бога.

Фараон — для Мафдт-смата всё равно что бог. И для подчинённых Мафдт-смату союзов тоже.

Именно поэтому Обезьян едва не заёрзал, но Бич-то увидела — его большие стопы, больше похожие на руки, чем на ноги, всколыхнули песок. Да ведь Мкса сочтёт это за неповиновение!

Бич поторопилась изобразить хоть что-то — даже если это «что-то» всего лишь неправдоподобный кашель. Мкса встрепенулась и взглянула на Бич так, словно желала разорвать на куски, но Бич привыкла к таким взорам и сдержала его с достоинством.

— Однако я был виновен перед богом, за что тот изгнал меня для искупления.

Что ж, а вот это — ложь. Немногое Амон поведывал Бич, но она помнила его рассказ. Амон бежал сам, но не то — главное расхождение в его речах. Главное — что Амон считал себя виновным. Именно оттого, что не считал, Амон и отправился на поиски Черепаховой Академии — дабы обрести справедливое служение.

— Из-за чего фараон изгнал тебя, Амон? — уточнила Мкса.

Да она точно пытается его раскусить! Бич было открыла рот, чтобы её оборвать, однако Амон ответил гораздо обходительнее и понятнее:

— Мой грех — лишь на моих плечах. На плече, — он указал на чернеющую рану. — Я пытался сбежать от греха, но тот догнал меня. Я избран, чтобы очиститься.

Он ведь придумывал на ходу! Бич и не представляла, насколько у Амона бурное воображение.

Безусловно, «грех» его вовсе грехом не был. Сколько бы Амон ни упирался и ни стыдился — Бич никогда бы не посчитала его виновным. Тем более что не он предал, а предали его! Ведь у Амона был роман с наложницей фараона, которую тот – не желал отпускать. В конце концов, эта зверка послала Амона, искренне любившего её, на казнь.

До сих пор не верилось, что Амон — уверенный в себе, рассудительный, мудрый — когда-то мог подпустить так близко настоящую подлую змею. И, вопреки словам всех вокруг, Бич отказывалась признавать: она не считала эту мерзкую падшую зверку змеёй лишь потому, что когда-то Амон любил эту незнакомку из своего прошлого.

Возможно, даже больше, чем Бич.

— Избранный, позволь слово своей шаманке… — вдруг отозвалась Мкса, поглядывая на Бич.

Только тогда сама Бич поняла, что всё это время непрерывно смотрела, как Мкса собиралась с мыслями.

— Ты можешь говорить. Я избран, но при этом так же смертен, как ты.

— Эта… из богомерзкого народа — твоя рабыня?

От такого заявления Бич воздухом поперхнулась. Ну уж нет! Это-то она Мкса с рук не спустит!

— Что-что?! — вскочила Бич. Злоба так прочно охватила её, что даже головокружение не остановило её от подъёма. — Я — рабыня?!

— Как скажет избранный, — отвечала Мкса поразительно спокойно. — Обычно всех иноземцев, кроме кесаря и его легионов, Мафдт-смат обращает в рабство.

— Ага, вот оно что, — съязвила Бич. — Как вы с такой логикой вообще в Академии продержались?

— Если хочешь добротного урожая, придётся мириться с насекомыми.

У Бич кончились слова. Дыхание выбило из груди, словно от удара. Перед глазами заплясали искорки костра. Да будь ты проклят, мантикоров костёр!

Испуганные та-аайцы за спиной Мкса начали принялись переглядываться. Честно, Бич не хотела вас пугать… Но, Орон милосердный, если вы решили пойти за этой горделивой садисткой — вы сами навлекли на себя беду!

— Ты… Ты приносила в жертв своих друзей! И я здесь — недостойное насекомое?!

Не ответила. Но уши-то у неё встрепенулись на звук. Делала вид, что не слышала!

— Эй, ты язык проглотила? Какого хрена?! — всплеснула руками Бич.

Мкса лишь «одарила» её долгим оценивающим взглядом. Окинула с головы до ног. И медленно, словно ребёнку, сказала:

— Мне действительно нужно пояснять? — скептично нахмурилась она. — Хорошо. Пожалуйста, имей немного совести. Мы тут обсуждаем серьёзные божественные темы, а ты превращаешь нашу мирную дискуссию в хаос.

— Что? Ты только что назвала меня рабыней!

— Таков порядок вещей, — пожала плечами Мкса. — Мы не можем изменить нашу природу. Мне жаль.

О, так быть рабыней — у Бич под коркой заложено! Быть вечно понукаемой! Ну да, действительно, она пришла в Академию, чтобы слушать подобные речи.

Вскочив с места, Бич заметно пошатнулась. Да плевать! Хоть ползком — но надо уходить отсюда подальше. Чего они с Амоном вообще хотели достигнуть, ведя переговоры с теми, кто принёс своих друзей в жертву?

Вон и демоны разошлись. Как удобно! Лучше — в тень, чем от этого жестокого огненного света — света безумной пляски. Было развернувшись, Бич едва сделала шаг к границам щита, как почувствовала тёплое прикосновение к плечу.

Амон! Бич взглянула ему в глаза, пытаясь разгадать, о чём же он думал теперь. Его же взор оказался… проникновенно-умоляющим.

— Постой.

— Амон, это бесполезно! Оставь их! — Она смахнула его ладонь с плеча, но, понимая собственную грубость, тут же перехватила её. — Они потеряны!

— Бич, прошу. Попробуй понять.

В его глубоких глазах — по-прежнему ненапряжённых — промелькнула тень. Ярости? Непонимания? Или… растерянности?

— Понять что?! Я уже поняла, что они — не зверолюди, а звери! — указала на та-аайцев Бич. — Я не хочу понимать тех, кому хватило жестокости предать своего!

— Бич, послушай… Мы им нужны. Потому что… они запутались ещё больше нас.

Ошеломлённая, Бич застыла, обдумывая. Похоже, у Амона впервые кончились слова, чтобы коротко высказаться, и кончилось терпение, чтобы их подобрать.

Он — лишь на миг — показался Бич лишь не сильным волевым воином, а смятённым подростком, который и понятия не имеет, как выразить то, что творилось на душе. Амон потупился, но тут же вновь выпрямился: кажется, этим он поддерживал не столько легенду, сколько образ мощного звера — перед Бич, перед женщиной, которую любит.

Ну и что же он творил? Она ведь не могла согласиться! Но… как тогда ему отказать, как сказать «нет» этим — впервые так отчаянно просящим — глазам?

Определяясь, Бич бросила короткий взгляд на та-аайцев. Не на Мкса — её гнилая натура витала в воздухе запахом жертвенной крови. Нет, на «безымянных».

Их силуэты костёр осыпал искрами, словно подчиняя. Обезьян продолжал нервно крутить шестерёнку, пальцы его, казалось, путались, завязывались узлом. Тушканка бешено — так, что уследить было сложно — металась взглядами между Мкса, Амоном и Бич. А Леопардка — точно знала — смотрела прямо на Бич.

В глаза. Будто говоря что-то на языке, неведомом Бич. На истинно-та-аайском — не том, на котором говорят, но на том, на котором думают.

Они запуганы. Они бросили всё — научное ремесло, личность, даже собственное имя — на алтарь гордой Мкса. В костёр, осветивший путь и спаливший их дотла.

Но теперь им не нужен костёр, если рядом — свет свободы.

— Хах… Ты что? Как ты мог подумать, что я уйду и брошу тебя одного? — смешливо спросила Бич, улыбаясь Амону.