— Ну и как ты пойдёшь? Ты же и двух шагов не сделала!
Крик Светозара растворялся во мгле. Но всё ещё достигал. И Ива обнимала себя руками, пытаясь обнести себя крепостными стенами. Однако куда им тягаться с ветрами и силой Светозара?
Ива сделала шаг. Вопреки всему. Второй шаг. Вопреки двуличному Добролюбу. Третий шаг. Вопреки Светозару.
Так, долго, под язвительные слова, под сдувающий ветер — но Ива подобралась. Ногами — синеющими от холода — она почувствовала камень. Ива вскинула голову.
Матушка-Природа.
— Матушка… Матушка… — приговаривала Ива, опускаясь.
Она устала бороться. Коленки блаженно согнулись. Смерть казалась проще, но Ива не могла умереть, что-то не позволяло ей сдаться.
— Матушка, за что ты так со мной? Я так люблю тебя, Матушка! Я делала всё, как ты хочешь! Но почему же, Матушка, почему, почему?! — С неслышного лепета голос Ивы перерос в отчаянный крик. — Я же ничего не сделала!
Она пыталась быть доброй. Пыталась давать и не получать. Молилась каждый день. Она бросила всё, чтобы служить.
— Неужели всего, что я делаю, недостаточно?! Я хочу любить, но меня не любит никто!
Отчаянно, до дрожи заскулив, Ива опустилась, касаясь лбом холодного камня. Не отдался теплом. Не отдался ответом. Матушке нет дела. Кому может быть дело до Ивы?..
— Тебя полюбят. Обязательно полюбят.
Знакомый голос… но не Светозара. Ива вскинула голову. Звезда!
— Это… Это ты, — выдохнула она с надеждой.
Руки Матушки-Природы словно обращались к звезде. Указывали на неё. Матушка всё-таки помогла…
— Вставай и борись. Ты сильная, ты сможешь всё.
Ива закусила губу. Что-то не так. Не это она хотела услышать.
— За что бороться? За что сражаться? Я пыталась…
— Не переставай пытаться! — перебил её голос звезды. — Вся наша жизнь — попытки…
— Я устала бороться. Я устала, дай мне отдохнуть. Скажи что-нибудь хорошее, — попросила Ива, укрывая себя руками.
— У тебя получится! Только встань, пожалуйста!
Громко. Звонкий, голос разрезал мысли.
— Я не хочу. Я не могу, — мотнула головой Ива.
Стало вдруг так грузно… Ива опустилась в ноги Матушке-Природе.
— Нет, не падай, прошу! Вставай, нельзя сдаваться!..
— Воспоминания сильнее меня, — своим и одновременно чужим голосом заговорила Ива. — Они преследуют меня всё время — когда я счастлива, когда я в беде. Невозможно бороться с самой собой.
— Возможно! Только поверь мне!.. — голос звезды растворялся в вышине.
— Как, если ты — тоже часть меня?
Свет пропал. Буря остановилась. Ива услышала шаги и уснула под их мерный хруст.
Последним, что она почувствовала, было прикосновение шершавой ладони.
— Похоже, я проклята тобой, — пролепетала Ива сквозь дрёму. — Да, Светозар?
***
Белое, как снег. Перо само легло в руку. Ива провела им по пространству почти неосознанно.
«Я сбежала в Белокаменную Твердыню, чтобы забыться. Из-за Светозара всё перестало существовать.
Я научилась вере. Матушка была ко мне ближе, чем когда-либо. В её главном храме — Белокаменной Твердыне — её нрав отображался ярче всего. Когда я впервые увидела белокаменные высокие стены, которых заносит снегом в бурную метель, я почти готова была сбежать. Но нет. Со временем я привыкла.
И даже завела друзей. Влюбилась. И, видимо, в меня тоже влюбились. Я не знаю, что произошло. Скорее всего, ответ на эту загадку лишь заставит меня плакать снова.
Добролюб был родственником верховного волхва. Добродушного и весёлого, Добролюба любил каждый: от высших волхвов до послушников-Яков. А ему понравилась я. Из всех.
Меня окружили теплом. Возлюбленная Добролюба — возлюбленная всех. Несколько месяцев принести мне то счастье, которого у меня никогда не было.
Я отдалась Добролюбу вся, без остатка. Я отдала ему всё, что у меня было: любовь, надежду и даже честь. Втайне от других, Добролюб провёл меня в горницу своего отца, и я отдалась.
Мерзко. Стыдно. Мы делали это за стеной от послушников — блюстителей законов Матушкиных. Не женатые, по воле тела.
За окном свистела метель, и было очень, очень холодно.
После этого жизнь вновь повернула в привычное русло. Всего через несколько месяцев верховный волхв вернулся из путешествия в Звёздград, к великому князю. И он был в ярости. Добролюб оказался давно помолвлен, и у них с будущей женой намечалась свадьба. Со мной он лишь игрался, пока было время.
Верховный волхв пригласил меня на празднество — в качестве извинения. Или с издёвкой — он не мог не знать, как больно сделал мне его сын. Я уехала всего за день до свадьбы. Потом зверки-сироты, которые жили в Белокаменной Твердыне на правах Князевых Детей, присылали мне письма, рассказывали о невесте Добролюба. И о том, как он счастлив. Я же писала самому Добролюбу, но он мне так и не ответил.
Я вернулась домой. Родители успокоили меня, но им не под силу было вылечить разбитое сердце, исправить мои ошибки и мою потерянную судьбу.
И однажды ко мне заглянул Светозар. Я много думала о нём. В отличие от Добролюба, он всегда был честен со мной. Говорил правду. Что я уродлива. Что я глупа. Что я наивна. Он никогда меня не обманывал. Я слишком хорошо его знаю. Когда он вошёл в комнату, я поняла: эти тёмные глаза — моя судьба, навеки. Хоть он и не жил мной, я — жила им.
И когда Светозар позвал меня за собой в Черепаховую Академию, я без раздумий пошла следом за ним».
***
Всё тело сковала тяжесть сознания. Реальность будто потемнела и замедлилась. Джант ощущал себя беспомощным слепцом — нерождённым младенцем, впитывающим тепло своей матери.
Мысль заставила распахнуть глаза. Джант пока не отличал реальность и сон: открыты глаза или закрыты, повсюду — темнота.
Но вдруг — огонь. Но не знакомый Джанту, голубой огонёк. Нет. Холодный. Ледяной. Зеленоватый свет.
Лица. Застывшие в мучительной агонии. Полупрозрачные силуэты медленно двигались, смешиваясь, образуя бушующий водоворот. Они крутились, словно Джант — тонул в них.
Крик. Почти единый, мгновенно наполнивший голову до отказа. Глубокий гул разрывал мысли. Джант закричал бы и сам, но голос не вырывался из горла, словно горла и вовсе не существовало.
Зелёные силуэты — призраки, понял Джант — окружали его, путая в водовороте и хватая за руки и ноги. Джант не мог и двинуться, ему оставалось лишь в ужасе терпеть прикосновения, шёпот, взоры.
Сознание его трепетало, пока не услышало:
— Сынок… Освободи нас…
— Сын мой… Освободи, прошу…
К лицу Джанта приблизился лик молодой человеческой женщины, за ним — мужчины с едва заметными морщинами. Их пальцы коснулись щёк Джанта почти нежно, но вдруг — впились в мысли с невероятной яростью.
— Освободи! Освободи! — заверещала она. — Я хочу умереть! Дай мне умереть!
— Прошу! Мы не могли поступить иначе! — жалобно выл мужчина. — Руперт, освободи нас!..
За ним подхватили и другие. Круговорот мыслей, голосов. Джант закрутился вокруг, пытаясь вырваться, но не мог, бежать — некуда. Даже спрятать взор Джант не мог: его заставляли видеть. Страх нарастал, паника заставляла кричать изнутри. И наконец Джант смог воскликнуть:
— Кто такой Руперт?!
И он открыл глаза. Снова.
***
Джант думал, что снова попал во тьму. В одном он оказался прав: его окружила непроглядная ночь. Яркие точки-звёзды скрылись за вершинами крон. Джант не видел, но невдалеке шумел невысокий водопад — здесь он уснул во время обхода. Мантикорова усталость сломила Джанта, едва ему стоило закрыть глаза.
Но теперь, когда он их открыл, Джант опешил. Ему стало ужасно жарко — то ли от стыда, то ли от совсем иного ощущения, с которым Джант давно знаком.
На его паху сидела Лихо. Она была в одной рубашке, до этого служившей ей поддоспешником. Её бёдра — широкие и плавные — двигались, медленно и неспешно. Одна тонкая рука легла на пышную грудь, вторая — на плечо Джанта. От завораживающего вида Джанта бросило в жар и охватило ледяным ужасом одновременно.
