Тут внутренняя, богато отделанная дверь раскрылась и проем заслонила фигура здорового мужика. Детинушка, добрый дровосек, ему и до плеча не достал бы, случись им встать рядом. Мужик, сильно смахивающий на местного вышибалу, недобро оглядел сидящих и остановил убийственный взгляд на Тычке. Шагнул, сгреб за ворот, хорошенько пристукнул о стенку и потащил было обратно, откуда вошел. Но тут все страждущие вскочили с мест и отчаянно стали молотить мужика куда не попадя. Только молодая выскочила за дверь на улицу, остальные знай охаживали здоровяка кто во что горазд. Бабы, правда, больше выли, зато дровосек сумел вырвать обмякшего Тычка из рук ошеломленного вышибалы. Тот, отмахиваясь от бабьих рук, тянущихся к глазам, сперва опешил, но вскоре пришел в себя, расшвырял тех, кто послабже и всерьез сцепился с лесорубом. Тут входная дверь распахнулась, и в приемную шагнул стражник. Из-за его спины испуганно выглядывала молодая посетительница.

– Прекратить! – рявкнул стражник. Повисла пауза. Дровосек вырвался наконец из гибельного захвата и хмуро, хоть и осторожно, утер рукавом расквашенный нос. Обе матроны принялись поправлять съехавшие платки и возмущаться куда тише. Вышибала только досадливо щерился.

Молодая кинулась к беспамятному Тычку, стоявшему на коленях и вяло перекатывающему головой. Ахнув, она выудила будто из ниоткуда белоснежную тряпку, и прижала к тычкову затылку. Отняла, увидела красное пятно, невнятно запричитала и прижала пуще прежнего. Тычок то ли застонал, то ли протестующе замычал.

Внутренняя дверь снова открылась. Из недр дома вынырнул потный, суетливый толстячок, а за ним проем заслонила темная фигура в дорогих ниспадающих одеждах. Торжественно кивнув прошмыгнувшему к выходу толстячку, фигура устремила покровительственный взор на стражника. Послышался надменный женский голос:

– Благодарю вас за вмешательство, сударь. Теперь это наше внутреннее дело.

Стражник было замялся, уловив правоту в речах темной фигуры, но молодая дерзко вскинула голову:

– Как бы не так! Я думаю, что они мошенники, сударь. И этот посетитель – с разбитой головой! – может подтвердить сей прискорбный факт.

– В самом деле, леди Айна? – в голосе фигуры сквозь надменность проступила доля иронии. – А я полагаю, что мошенник он, и как же нам быть?

Стражник перевел настороженный взгляд с темной фигуры на Айну и уперся наконец в Тычка. В глазах промелькнула понимание.

– В таком случае, полагаю, мне придется забрать его в приказ до выяснения всех обстоятельств дела, – произнес он с ледяной учтивостью. Леди Айна тут же гневно обернулась:

– Он не подозреваемый, а пострадавший! – отчеканила она. – Ему разбил голову вон тот дуболом. Молодой человек нуждается в должном уходе и, с вашего позволения, я забираю его в наш пансион. А кстати… – она обернулась к темной фигуре. – Как вы узнали, что тут произошло? Вы подслушиваете разговоры в приемной?!

Ответ прозвучал не сразу, зато с изрядной долей яда:

– Я предсказательница, дитя. Я знаю все, что происходит – и не только в приемной.

Тычок вдруг зашевелился и с тихим кряхтением медленно обхватил обеими руками голову. Темная фигура в проеме тихо ахнула. Подавшись вперед, она стянула с головы капюшон, оказавшись женщиной незаурядной красоты с цепким, хищным взглядом. Рука ее будто в полусне напряженно коснулась виска, съехала по щеке, да там и застыла.

– Тако, ты можешь идти, – отрешенно проговорила она, вглядываясь в Тычка все пристальнее. Вышибала обозначил поклон и скрылся за дверью.

– Как это понимать? – угрожающе осведомился стражник.

– Перестаньте. Вы ведь не собираетесь упечь за решетку моего слугу из-за глупого синяка? Тако выполнил свою работу, и вы напрасно ищете здесь преступление. Если оборванцу, распустившему язык, требуется уход, так леди Айна может его забрать к себе, я не против. Благо по городу давно ходят небылицы о ее чудо-лекарях: безнадежных на ноги поднимают, что им какая-то шишка на лбу… Что же касается обвинений в мой адрес, то я отвечу и на них. В суде. Если, – ледяная улыбка скользнула по губам хозяйки, – леди Айна будет на таковом настаивать.

Девушка кинула сочувственный взгляд на лесоруба с нахохлившимися матронами и закусила губу. Ей вдруг пришло в голову, что обвинения прозвучали о том, что только будет сказано, а в суд на такое не подают.

– Если к молодому человеку нет претензий – чему я, признаться, сильно удивлена, – то и у меня их нет. Благодарю вас, что прекратили безобразное избиение.

Стражник озадаченно смотрел то на хозяйку, то на леди Айну. Что-то ускользало от его взгляда, и он не мог понять, что именно. Претензии и обвинения – нешуточные обвинения – вдруг испарились и делать ему здесь оказалось решительно нечего. Проходимцу разбили голову? Допустим, бывает. Знатную особу заподозрили в мошенничестве? Нет – претензий у обеих дам как не бывало. Свидетели? Молчат и только угрюмо перетаптываются. Дешевый фарс. Что-то он упустил… ладно, разберемся. С пристрастием разберемся, глаз сводить не будем ни с этого заведения, ни с пансиона. Дамы из него решили сделать дурака? Ну-ну.

– Честь имею. – С тем стражник оскорбленно развернулся к двери.

– Подождите! – умоляюще воскликнула леди Айна.

– Помогите пожалуйста…

Пересилив оскорбленную гордость, стражник шагнул к укобо сидящему Тычку и без особого труда поднял того на ноги. Хозяйка взирала на это недобро сузив глаза. Впрочем, препятствий не чинила. Дождавшись их ухода, а также демонстративного, но вместе с тем суетливого ухода остальных участников событий, она позвала Тако. Тот явился и снова, будто нехотя, обозначил поклон.

– Слушай внимательно, сын степей, – процедила хозяйка, все так же убийственно смотря на закрытую входную дверь. – У бродяги есть серебряное кольцо. Если ты принесешь его мне, твой народ будет прощен. Ты понял?

Тако встретил пронизывающий взор хозяйки очередным поклоном, чуть более почтительным, нежели обычно. Поклонившись, он направился к двери.

Я не слишком огорчусь, если все, кто был здесь недавно, ненароком сгинут, – услышал он у самой двери. Помедлив мгновение, он снова чуть склонил голову и вышел.

Тычок плохо помнил, как он очутился здесь, в чисто прибранной, белой комнатенке. Сначала его вели, потом везли, а под конец даже несли. Пакостная муть, тошнота и боль – вот, что его заботило всю дорогу. В телеге или в чем-то вроде того, на куче душистого сена его сморило, а потом, в полусне вышел неприятный конфуз – сено он несколько попортил, не успев свесится за борт. Возница тогда принялся было причитать да охать, но молодой женский голос быстро прикрикнул на осерчавшего мужика. Леди, видать, прикрикнула – больше некому. Как ее зовут-то?.. Вылетело из головы. Ай да леди… если б не она, пристукнул бы его тот амбал, как пить дать пристукнул… да, впрочем, и так пристукнул. Но хоть живой… а если бы не она, был бы не живой. Пристукнули бы… ох.

Мысли шевелились вяло и все в одну сторону. Чудом ноги унес, а мог бы и не унести. Не, хватит с него подвигов: как оклемаюсь – в игорный дом да к молодке под бочок, счасливить… но не к этой. Она ему, почитай, жизнь спасла, с ней как-то… под бочок не ложилось. Вот ее он точно хотел осчастливить, только не знал как.

Странно, что та хозяйка на него наплевала. Он ей дело испортил, народ смутил, на чисту воду вывел – а ей все трын-трава. Не затеяла бы чего… подлого. Очень не хотелось сжимать кулак, но Тычок сжал. И не зря – за домом следила какая-то темная фигура: то ли сама хозяйка, то ли ее костолом. Понятно. Мстить пришли. После видения перед глазами заплясали круги, будто на солнце поглядел. Тычок охватил руками разъезжающуюся в разные стороны голову, снова замутило. Он глубоко подышал и закрыл глаза.

Череп трещал невыносимо. Раскрылась дверь, вошла спасительница с подносом, а с ней седенький дядька. Дядька оказался лекарем, осмотрел Тычка со всех сторон, зашил голову, забинтовал, прописал пиявок, мед на ночь, да ушел. Молодая леди, изваянием застывшая на скамейке в углу комнаты, смотрела на него с такой отчаянной надеждой, что Тычку стало неловко.