Литмир - Электронная Библиотека

Думаю, она понимает, что самый веселый шут в компании – в реальной жизни самый грустный и несчастливый человек из всех, вечно надевающий маску и колпак, чтобы его не сторонились. Такова я, но Ольга со мной, как бы я ни боялась разочаровать ее. Да и в универе меня любят: моей компании рады, дружбой со мной, хорошими отношениями со мной отдельные люди даже гордятся в некотором роде. Ведь я не со всеми, далеко не со всеми веду себя одинаково.

С родителями – не так. С ними сложнее. Мать страдает от комплекса недостатка внимания и любви, это у нее из-за тяжелого детства: сейчас ей кажется, что ее никто не любит, и она неугомонно ищет этому подтверждения в повседневности, выискивая неосторожные слова, которые могла бы обернуть против говорящего, вынюхивая несуществующие мотивы поступков и так далее. Доходит и до маразма, до паранойи.

Отец в этом плане, да и вообще, более лоялен и мягок: его почти ничего не заботит, кроме базовых вещей – жива ли я, учусь ли я, здорова ли я, цела ли я. Но есть одно большое но: мама умеет так влиять на него, что переманивает на свою сторону и оснащает своей логикой – необъяснимой, параноидальной, неясной даже ей самой. И уж когда она натравит на меня папу, становится действительно сложно. Тогда, может быть, на помощь мне придет бабушка. Но она уже слишком стара, и ее зачастую не воспринимают всерьез.

Есть еще брат – отдельная история. Олицетворение лени и пофигизма, вечно бубнящий и недовольный то низкой скоростью интернета, то тем, что его заставляют ходить в школу, то еще чем-нибудь: он найдет, к чему придраться. Особенно он любит искать это во мне. Я у него бываю виновата во всех смертных грехах. Послушать его, так это я спровоцировала Еву съесть яблоко, потом заварила Вторую Мировую, а потом развалила Советский Союз. И если у него переставал работать модем, в этом тоже была виновна лишь я – ведь это только после меня любая техника начинает глючить.

Впрочем, я любила свою семью, да и они меня тоже.

Не все так плохо, как может показаться, просто бывают дни, когда я хочу сбежать от них навсегда. Но это бывало не так часто. Вот сегодня, например, мне хотелось исчезнуть, чтобы меня никто не нашел, но виной тому были не родственники, а собственные неудачи и стремление их скрыть вместо того, чтобы решить.

И как мне теперь не считать себя неправильной, дефектной? В семье не без урода, так, кажется, говорится. Правильно говорится. Кто еще в нашей семье урод, кроме как я?

3. Позитрон

Позитрон – античастица электрона. Относится к антивеществу, имеет электрический заряд +1.

– То есть как это вы не можете ничем помочь? – закипала я, проклиная себя за то, что сюда явилась. – Разве деканат не должен помогать таким студентам, как я?

– Вы, девушка, тон повежливей возьмите для начала. Еще раз объясняю: это ваши проблемы, мы их решить не можем.

– Почему? – упиралась я, скрипя зубами.

– Нам известны методы преподавания Ларисы Александровны, и мы не в восторге от них. Но ваши долги – это ваши долги. Сдать их за вас деканат не может.

– Да я вас об этом и не прошу! Я бы все их сдала, если бы она приняла их у меня! Но она отказывается.

– А сколько раз вы к ней подходили?

– Три-четыре раза.

– Попытайтесь еще. Возможно, она уже подзабыла Ваше лицо и по ошибке пропустит.

Я чуть в обморок не упала, представив то унижение, которое мне предложили: подходить к злобной суке снова и снова, с опущенными глазами и виноватым лицом, с мольбой на губах зачесть мне рефераты? Умру, но этого не случится.

– Вы что, не знаете ее? Она не примет, уперлась прочно.

– Вы понимаете, что я не могу ничего с этим сделать? Мы же не можем заставить Ларису Александровну принять Ваши долги! Ай-ай-ай, Лариса Александровна, примите у студентки долги, что это Вы безобразничаете? Она же старалась, пропускала, а Вы теперь хотите ее за это наказать?

По-моему, все так и должно было быть, потому что преподша реально распустилась, и все об этом знали: и студенты, и другие преподаватели, и декан. Я бы ей ее продукцию в задницу затолкала, и чуть не сказала об этом вслух.

– Так и что мне делать? Ведь она не согласится, сколько бы раз я к ней не подходила.

– А Вы попробуйте. Если не получится – там уже посмотрим и что-нибудь придумаем.

– Нет, я хочу быть уверена. Какой еще есть вариант?

– Конфликтная комиссия, – ответила девушка, многозначительно взглянув на наручные часы. – У нас сейчас обед начинается, узнайте подробнее у старосты.

Так меня и выпроводили – кипящую, бурлящую злобой от несправедливости, и такой меня перехватила Ольга, ждущая снаружи.

– Ну что?

– Да ничего! – нервно отмахнулась я. – Ничем они мне не помогут. Ваши, говорит, проблемы – договаривайтесь с ней сами.

– Как это?

Я повернула голову на нее с такими глазами, что она вылупилась на меня в ответ.

– А вот ты зайди, блять, туда, и спроси: как это?! Мне самой интересно.

– И что, пойдешь к ней еще раз?

– НИ ЗА ЧТО.

– А по-другому вообще никак?

– Да им срать вообще – они меня выпроводили, сославшись на обед.

– Да уж. И что будешь делать?

– Хотелось бы мне знать. Но покупать я у нее ничего не собираюсь. У меня желание заставить ее сожрать свои крема за несколько тысяч. Чтобы отравилась и сдохла.

Ольга посмотрела на меня внимательно и засмеялась.

– Добрячка, – резюмировала она.

Мне тоже пришлось улыбнуться.

У старосты я узнала о конфликтной комиссии не больше, чем мне сказали в деканате, кроме того, что написать заявление на нее нужно как можно скорее. Но само слово «комиссия» пугало меня, казалось чем-то сродни инквизиции, и я решила пока повременить, несмотря на страшно округленные глаза старосты, которая узнала, что я никак не решила свою проблему. Ее, кажется, не особо заботят неудачи одногруппников – с ней все в порядке, и слава богу.

Пришлось обратиться за информативной помощью к старшим курсам, и там меня заверили, что сдать комиссии – как два пальца обоссать. Комиссия, якобы, для того и собирается, чтобы таким, как я, помочь. Члены комиссии вытягивают даже безнадежных бездарей на тройки, лишь бы не отчислять. В целом, я немного успокоилась, но и старшекурсники твердили мне, что лучше не тянуть кота за все подробности и писать заявление прямо сейчас.

В тот же вечер я написала своему научному руководителю и объяснила ситуацию. Та отругала меня, но обещала помочь. На следующий день мы увиделись, и вот, от кого я получила информации, как и осуждения, по максимуму.

– Как так получилось, Яна? Вы такая хорошая студентка! Много пропускали?

– В том-то и дело, что нет, Вера Алексеевна! – горячо доказывала я. – Она меня просто невзлюбила. Приписала каких-то левых долгов, и вообще…

Вера Алексеевна была единственным преподавателем, при котором я не решилась бы произнести бранного слова: не из-за того, что боялась кары, а из уважения. Ради нее я готова горы сворачивать в маленькие камушки. Я, можно сказать, полюбила ее с первой же пары.

– В деканате была? Что говорят?

Я обстоятельно рассказала ей, что думаю о помощи деканата. Она покачала головой.

– Я схожу туда сама, и к замдекана тоже. Поговорю о Вас и о самой Ларисе Александровне, – задумчиво говорила она, а у меня от благодарности наворачивались слезы: наконец-то хоть кто-то, готовый встать и оказать реальную помощь, не откладывая в долгий ящик! – думаю, у них есть свои способы давления на нее. А Вы пока найдите себе союзников: выясните, кого еще она не допустила или завалила. Допуска Вам уже, я полагаю, не получить, но можно повременить. Не хотелось бы комиссию устраивать: испортит отношения. А Вам еще учиться под ее руководством…

***

Два месяца прошли как во сне: я нашла союзников, с которыми мы постоянно навещали замдекана и узнавали новые подробности заглохшего дела.

4
{"b":"820425","o":1}