Вы же липы снесете! Акации! Как потом с этой влажной духотой справляться тут летом? Будете платить за лечение моей астмы? Солнце загородите нам в конце концов. Как вы это представляете, чтобы в дом не попадало солнце?
Зато все продукты будут под рукой, и обувь чинить будем для вас минутным делом. Обещаем принимать всегда без очереди.
Так вы меня еще и в очередь поставить вздумали?
К бабушкиному «одиночному пикету», где в роли плаката был указательный палец, присоединились все соседи, бастующие против рубки деревьев.
Вздор не остался незамеченным чиновниками, которые часто разгуливали вокруг президентского дворца, и в итоге было решено, что продуктовый магазин на этом месте – действительно удобно, а в знак компромисса липа останется защищать от жары и ветра.
Только один этаж! На второй и не рассчитывайте, – пригрозила гроза двора.
Магазин этот кормит своих покупателей до сих пор, а вот обувная будка и мясной ларек, который кокетливо звался «Мис2 – Мясо», камнем-ножницами-бумагой то менялись местами, то вообще превращались в парикмахерскую и пекарню, то снова возвращались в исходное русло, сейчас там ателье и парикмахерская. Что будет дальше ведомо одному богу.
В первое время бабушка наотрез отказывалась скупаться в магазине, который оригинально назвали «Продукты» (местные отказывались следовать трендам и называли его скромно в честь хозяина «Магазин Вито», вскоре так его называл весь город). Потом она отступила, отмахиваясь «только хлеб, так будет свежее», а потом и вовсе подружилась с хозяином. В «Магазине Вито» всегда удивлялись, как я жую эвкалиптовую жвачку и почему не ношу носки, «а если отморозишь себе все? ты же девочка!». Эвкалиптовая жвачка очень часто оказывалась спасением для бабушки, которая по ночам задыхалась в приступах астмы (данное открытие пришло в мою сонную голову чисто случайно, научных доказательств не имею), а носки не ношу до сих пор и вроде как родила, ничего себе не отморозила.
Скоро по случаю моего первого сентября соседка, которая работала уборщицей в школе поблизости, задарила нас букетами цветов, подаренных ей учителями. Почему-то тетя Мелания в моих чертах лица видела всех своих любимых актрис попсовых тогда сериалов. Для нее я была и Кармелитой, и Принцессой цирка, которую играла Лера Ланская, и Жади. Естественно, в этом возрасте было лестно тайком стоять у зеркала и искать в себе Кармелиту, но каждый раз я все больше находила черты лица папы.
Отвоевав всю войну, переехав в Ставрополь и снова вернувшись на родину, папе было не просто найти работу. Все после войны и развала советского стремительно переходило на армянский язык, его отличное знание требовалось теперь уже практически везде, а военные заслуги уступали заслугам образовательным, требовался диплом, который у папы тогда был о незавершенном образовании историка. Когда еще успеть солдату с морфлота, попавшему на войну, заняться образованием. Маме тоже не сразу улыбнулась удача. Учителя физики с русскоязычным образованием рассматривались в последнюю очередь. В итоге и папа, и мама поступили в юридический институт, заполнили весь дом тонкими синими юнитами, а по вечерам учили вместе со мной армянскую письменность. Таких семей было очень много. После войны система перестроилась быстрее, чем к этому смогли приспособиться люди. Но они это сделали. Папа стал офицером, а мама оценщиком недвижимости. И вскоре не только читали и писали на армянском, но и выступали с отчетами и интервью.
В школе, несмотря на мой микроскопический рост, меня посадили за вторую парту. Уж очень сильно мешал бант одноклассникам, что сидели сзади. За первой партой усадили мальчика, который и слова не знал по-русски. Людмила Степановна дала его родителям честное слово следить за его успеваемостью особым глазом, поэтому несмотря на свой рост в почти бабушкин терновник, Давид сидел за первой партой. Людмилу Степановну хватило ненадолго, и вскоре так же, как и родители Давида упрашивали ее следить за ним, она упрашивала их перевести его в армянский сектор, иначе за ним придется тянуть весь класс, а у нее больная спина.
Сентябрь сменился октябрем, октябрь закруглялся в холодный ноябрь, белый бант и нарядные костюмы стали скучны глазу и были совсем неуместны в холодную погоду, чему последовало естественное решение пересадить меня за первую парту. А так как я отличалась хорошей успеваемостью, то во всей прелести советского воспитания Людмила Степановна посадила ко мне самого отстающего ученика, которого с русским языком связывали только фамилия, имя и отчество – Васнецова Вячеслава Олеговича, смуглого парня, путающего «ее» и «его», не приносящего свои учебники на занятия, из-за чего мне вечно приходилось делиться с ним своими. Слава, которого посадили за первую парту, научился виртуозно списывать под носом Людмилы Степановны, меня же, достойную внучку своей бабушки, раздражало это несправедливое положение дел его выровнявшихся оценок. Они же ложные! Он все равно самостоятельно вместо «заяц» напишет «заиц», а вместо «молоко» – «малако», несмотря на выразительные старания Людмилы Степановны выводить каждое утро перед диктантами на линованной части доски «-оло-, -оро-».
Чтобы облегчить свое дело, наша классная решила занять свободные части стен правилами правописания. И после очередного затянувшегося родительского собрания в нашем классе появились плакаты «жи-ши пиши через и, ча-ща пиши через а, чу-щу пиши через у» и еще куча всего.
Однажды я поссорилась со Славой. Меня брала злость, когда каждый раз он отмахивался, что забыл свои книги. Впервые тогда я позволила себе накричать на него, требуя от мальчика мужского поведения:
Я девочка, и мне несложно носить книжки! А ты мальчик и как тебе не стыдно? Людмила Степановна, я не хочу больше сидеть с таким мальчиком!
Вечером к нам домой пришли Славины бабушка с дедушкой. Пришли они, нагруженные коробками конфет, алкоголем, упрашивать не меня, а, как ни странно, мою бабушку, чтобы та повлияла на мое решение пересаживаться. Ей-богу, даже при разводах все бывает не столь серьезно.
На следующий день Слава прилежно принес все свои книжки, угостил меня шоколадкой, а после занятий пригласил нас с Женей, Анной и Гаянэ, с которыми мы были не разлей вода, к себе в гости. Вечером к нам должны были присоединиться и наши мамы.
Славиной маме мы устроили тот еще сюрприз, разобрав двухъярусную кровать (всем было интересно забраться на второй этаж и прыгнуть оттуда), игрушки, книжки. Младший брат Славы, Боря, включил магнитофон, цветомузыку, и в этом хаосе у нас началась самая настоящая дискотека. Тетя Лера держалась бойцом и победоносно перенесла все наши выходки.
Славы хватило всего на один день, потому что завтра он опять не принес книжки, но злиться на него уже было нельзя, ведь мы друзья, которые устроили вчера у него дома бомбежку.
Ложечка сахара за воду
Наступила зима. А значит – конец нормальному запаху в классе и вообще везде. Практически все дома и квартиры топились дровяной печью, отчего коптилась и одежда, и люди, а воду давали дважды в неделю и то на пару часов, успеть бы собрать ее по ведрам и ваннам, поэтому чаще не искупаешься, да и никто не даст потратить воду на свои прихоти. А если она замерзнет в трубах, то пиши пропало! В городе были источники, у которых скапливались ведровые очереди. Люди оставляли свои ведра, а те, кто жили поблизости, ну, или те, которые сами вызовутся (таких сегодня принято называть волонтерами) наполняли их и оставляли там же. Источники эти назывались очень символично: «три крана», «родник Симона», «три пулпулака3». Мужчин города по зимним вечерам в промежутке 18-20 часов можно было встретить там. А там, где собирается много мужчин, которые недовольны эффективностью пулпулака, на арену выходит уместное решение. Уместным решением было вставить в пулпулаки шланги. Действительно, воду так было собирать гораздо проще.
По утрам, пока варились к завтраку яйца, всем по очереди нужно было успеть умыться и почистить зубы ледяной водой. Причем на зубы было отмерено по чашке воды, а на лицо по пиале. Не больше! Грязную воду переливали в особое металлическое ведро. Она будет перелита папой при выходе на работу в бачок унитаза.
