29 нояб. (…) # Выходил только на почту: послал бандероли Э. и Х.А. [Локшиной] и письмо Л.Я. Гинзбург. Нет, вру, зашел на пять минут к Ц.И. Она мне подарила только что вышедший сборник воспоминаний о Маршаке, очень хорошо изданный. (…) # (…) # Некоторые обитатели домов на ул. Черняховского и Красноармейской опасаются в случае усиления еврейской эмиграции репрессивных мер по отношению к остающимся евреям, вплоть до депортации на восток. Я это исключаю. Просто паника. Но я это уже слышал и не от одного. # (…) # А в Маршаке есть какая-то жуткая машинная сила стихотворчества. Так всегда «быть в форме», так легко и обильно писать и так отлично писать, но все же без глубинных открытий и чудес неожиданности — словно это кибернетическая машина и даже его болезненность как-то его не очеловечивает. У него его дар словно существует отдельно от бренного тела и даже от характера и души. ##

30 нояб. (…) # [Сведения, по-видимому, из разговора с Ю. Трифоновым: ] Говорят, что существует комиссия по просмотру «самиздата» — нельзя ли что издать? # (…) # Р.А.М. уехал на Северный Кавказ, где у него умер дядя и оставил ему с братом в наследство дом. Они хотят его продать, чтобы застраховать себя от возможных невзгод. # Алла заболела^[206]. Что-то с почками. Лежит в больнице на исследовании. ##

2 дек. (…) # Вся Москва говорит о скандале, который устроил на Мосфильме режиссер Басов^[207]. [из-за множества переделок в сценарии фильма по книге Леви «Повесть о сером волке»] (…) ##

3 дек. (…) # Послал Банникову в «Лит. Россию»^[208] свою «Похвалу анекдоту» по совету Н.П. Смирнова^[209]. #

5 дек. Третьего дня купил в Доме книги на проспекте Калинина недавно вышедшую «Историю советского библиофильства» недавно умершего академика П.Н. Беркова^[210]. (…)

7 дек. (…) # Слух, что Брежнев обещал Помпиду выпустить всех желающих уехать евреев и не обижать остающихся. (…) В СССР официально 2300.000 евреев, но это по документам, а на самом деле гораздо больше, а если считать людей с еврейской кровью, то даже 18 миллионов. Будто бы у Брежнева жена еврейка, а дочь Полянского вышла замуж за сына Володи Дыховичного^[211]. Это малоправдоподобно, но кто знает, положим… # (…) # Надо съездить в Загорянку. # И жена, и дочка Левы видели все мои фильмы [,] и поклонники и «Гус. баллады», и «Зеленой кареты». Дочка — молодая евреечка с быстрыми глазками, которая через несколько лет располнеет и обнаглеет, а пока довольно мила. Вроде и со мной кокетничала^[212]. # Просматривал книгу Бори [Ямпольского: ранее было сказано, что тот принес АКГ свою книгу «с милой надписью»]. Человек он способный, но миниатюрист и не умеет строить сюжет. Все как бы эскизики. ##

9 дек. (…) # Чувствую себя разбитым от таскания тяжелых вещей. # Твардов-скому снова хуже. Бестактности женщины-врача из кремлевской больницы. Она чуть ли прямо не сказала ему, что он долго не протянет. Валентина Александровна в отчаяньи. #

10 дек. [в Риге прошла премьера спектакля АКГ «Молодость театра», а в Вахтанговском театре начинаются его репетиции] # Телеграмма от Райха. Благодарит за деньги и спрашивает, когда я приеду в Ригу^[213]. ##

12 дек. (…) # Сегодня выходит на экран долго запрещавшийся фильм «Андрей Рублев»; Любимову разрешили «Кузькина»^[214] и инсценировку «Мастера и Маргариты». #

13 дек. (…) [после строки отточий: ] # Днем телеграмма от Нины Ивановны, что Эмма тяжело заболела, положили в клинику и она очень просит меня приехать. # Иду к Ц.И. и от нее дозваниваюсь до Н.И. # У Эммы подозрение на рак легкого. # (…) # Через несколько часов еду. ##

18 дек. Впервые за несколько дней сел за машинку. # Поездка в Ленинград и все связанное с Эммой, а по возвращении налетевший как смерч грипп. # (…) # Ленин-град — как тяжелый сон: эта квартира на ул. 3-го интернационала, которая мне давно не мила и угодничающая Нина Ивановна, столько наговорившая обо мне гадостей Эмме, тень Эммы в комнате, поездка в больницу на улицу Рентгена, смесь надежды и ужаса, сидим в приемной с Н.И., потом смотрим на Эмму напротив ее окна (по просьбе фельдшера она на полминуты раскрыла окно на 6-м этаже), понимаю, что не могу прожить тут и двух дней и беру билет на вечер (…), разговор в купэ с евреем из Одессы, неожиданно откровенный. # (…) # И вот уже сутки лежу не вставая и ничего не ем. Температура, кажется, спала, но кашель сменился насморком. # Читаю «Ночь нежна» Фицджеральда^[215]. # (…) # Дочитал роман Фицджеральда. Он хорош. (…) [при этом АКГ критикует автора предисловия к роману — А. Старцева] ##

19 дек. (…) # (…) раскрыл «Правду» и прочел на первой полосе извещение о смерти Твардовского… # Еще полторы недели назад Закс позвонил Ц.И. и сказал, что ему стало хуже, а Валентина Александровна тоже звонила, но об отце ничего не сказала. Столько раз уже было это за пятнадцать месяцев, что он лежит, — то хуже, то лучше, то совсем плохо — и все это длилось, и как всегда бывает — к его болезни стали привыкать… # И вот он умер… # Его еще при жизни начали называть «великим», что не помешало однако отнять у него журнал, а последние 15 месяцев он уже так мало значил, что «великим» его называли в каждой третьей газетной статье, и в этом чувствуется привкус благодарности за то, что он стал так мало мешать всем, что его безопасно было называть, как угодно. #

[на листе дневника вклеена программка спектакля «Молодость театра» — Латвий-ского театра юного зрителя в Риге: постановка Николая Шейко, помощник гл. реж. по лит. части Р.Д. Тименчик^[216]; премьера — 24 нояб. 1971]

20 дек. [АКГ критикует декорации и костюмы к спектаклю] # Мне думается, что Шейко попал в плен модной «левой» униформы (…). # Твардовский умер во время сна, часа в 4 ночи на субботу, т. е. в ту ночь, когда я метался с температурой. Последнее время у него уже начались боли, и врачи говорят, проживи он еще месяц, они стали бы мучительными. # Вчера он лежал у себя на московской квартире. Новомирские дамы поехали туда с сыном Маршака. Им открыл дверь Лакшин и поздоровался только с Маршаком. Его примеру последовали дочери. Это довольно гнусно, конечно. А Лакшин вышел в главные душеприказчики. Этого-то он и добивался. Тоже «карьера», своего рода… # Похороны завтра в первой половине дня на Новодевичьем: перед этим прощание в ЦДЛ. # (…) # Я чувствую себя получше (…).

21 дек. Зимнее солнцестояние. (…) Чуть пробивается солнце. Ветви деревьев голые. # В такую погоду хорошо после похорон выпить водочки, как это любил и умел покойный. И надо думать, немало будет выпито, как бы в поминки. Да и на настоящих поминках будет выпито порядком. # Спал лучше, хотя и неважно. Но привязался кашель с мокротой, верхний, неглубокий, но частый. # (…) # Смерть Твардовского ничего не изменит в литературе. Он уже выбыл из нее — и даже до своей болезни. Одной темой в окололитературных разговорах станет меньше: о здоровье Твардовского — вот и все. # В последний раз я видел его на похоронах Н.Р. Эрдмана. Помню, как он медленно, еле-еле поднимался по лестнице в Доме кино. Он уже плохо себя чувствовал. Это было недели за три до инсульта, хотя уже тогда говорили, что он «плох». # Знаком я с ним не был, хотя и печатался в «Новом мире» под его редакцией изредка. Несколько раз встретив в коридоре редакции, он смотрел на меня вопросительно, в упор, но не кланялся, а я тоже. Еще я стоял с ним в одном почетном карауле на похоронах К.И. Чуковского и он тоже перед этим все смотрел на меня. Но не поздоровался. Я — тоже. Не думаю, что я мог бы с ним близко сойтись, даже так, как с Эренбургом или Паустовским. И хотя он литературно знал меня — и по своему журналу, и вообще, а Валентина Александровна говорила, что в дни юбилея он особенно отметил несколько писем, в том числе и короткое мое, я и не старался с ним познакомиться ближе, хотя для этого стоило лишь съездить в Пахру и пожить у Юры дня два-три. Но не тянуло как-то по тому, что слышал о нем. # Как-то особенно ярко представляю Костю Ваншенкина, выпивающего и рассказывающего, как он выпивал с Твардовским. У него есть один такой довольно яркий рассказ. Сам Костя прекрасный собутыльник. # У Твардовского было бабье, какое-то непропеченное лицо, но иногда выразительное. #