5 июля. <…> Лева ничего не делает, кроме отзывов на стихи — самотек в «Н<овом> м<ире>» и возни вокруг литер<атурного> наследства Паустовского. Спор с ним: какой традиции следовал К. Г. Я сомневаюсь, что это традиция «большой» русской литературы: она вся психологична и исследовательски глубока, и драматична, а он украшатель. Наверно, через некоторое время сам Лева будет утверждать то же, забыв про наш спор. <…>

Кацева рассказывает, что Сучков, пробивший в свое время издание Кафки и «Иосифа и его братьев», сейчас «пробил» двухтомник Гамсуна и однотомник А. Камю.^[73] В предисловиях к этим изданиям Сучков с высоты марксистско-ленинского мировоззрения судит и корит этих авторов, но дело сделано, книги вышли и их читают. А предисловия читают весьма немногие.

С тех пор, как Юра <Трифонов> живет на даче, почти не вижу его. Он бывает в Москве в другие дни, чем я.

6 июля. <…> Теплый, тихий, упоительно нежный вечер.

Долго сижу с трубкой в саду.

Перед сном разбираю папку со старыми стихами. Многое почти нравится. Давно уже не пишу стихов. Это явный убыток для жизни сердца.

Иногда хочется привести их в порядок…

А зачем? Пусть их разбирает Лева Левицкий, когда помру.^[74]

7 июля. Жаркий день. В тени 24 градуса. Сижу на даче.

Читал 7‑й том Кони.^[75]Он, конечно, всегда был в восторге от собственной персоны, да, надо признать, было чем любоваться. Какая ясность правил жизни, сколько выдержки и того самоуважения, которое отражение уважения других. <…>

И еще — весь день ждал.

Это рецидив мальчишества, или опыт, который я ставлю, чтобы убедиться, что оно еще есть во мне. А зачем мне сие, если по правде?

(Строка отточий. — М. М.)

Дождался.

8 июля. <…> Вчера открылся Кинофестиваль. То, что на него выставлены «Братья Карамазовы» и школьный фильм Ростоцкого (я его не видел, но все хвалят)^[76], показывает страстное желание зацепиться за премии и трезвое понимание, что агитпропгигантами типа «Освобождение Европы»^[77], фильмом о Ленине или фильмом Райзмана^[78] премии не заработать. Т. е. «генеральная линия» обанкротилась. И на первое место вышли фильмы, с которыми никто не считался всерьез, когда их запускали. Но это вряд ли кого-то чему-то научит. Киночиновники получают зарплату не за успехи, а за каждодневную демагогию, за будничное рвение и послушание другим чиновникам, которые сидят в домах на Старой площади. «Рублева»^[79] однако тоже не решились выставить, несмотря на несомненность успеха: это было бы внутриведомственным фиаско каких-то чиновников, хотя фильм печатно не обсуждался и не осуждался.

10 июля. Пишу это в Ленинграде, на ул. 3-го Интернационала. Дорога была ужасна: в купэ было невыносимо жарко, почти не спал. Вчера в Москве было около 30 градусов. <…>

Перед отъездом на дачу приезжал Лева. Он рассказал, что третьего дня повесился кино- и театральный критик Борис Медведев, муж М. Туровской. В чем дело, еще неясно, вспоминают только, что он часто жаловался на «тоску».

Странное письмо от А. Н. Ивановой, матери Алексея Петровича Иванова, бывшего моего лагерного «друга», с которым я ни разу не встретился после освобождения.^[80] Она пишет о какой-то «просьбе» ко мне и просит назначить ей время для приезда в Загорянку. Не могу догадаться, в чем дело.

В «Новом мире» положение вроде бы стабилизировалось. Надолго ли? Стихи Твардовского об отце вынуты из 6-го номера. Разговор Кондратовича с цензором Романовым, который шипит, скользит и вьется.^[81]

Номера 4 и 5 довольно удачны в целом. Мне совершенно не понравились рассказы Фазиля Искандера, от которых был будто бы в восторге Твардовский. Первый — о ловле форели — рабское подражание Хемингуею <так!>, вплоть до стилевого обезьянничанья. Второй совершенно бессодержателен. Третий тоже, да еще вдобавок претенциозен. Это лжелитература, позерство, передразнивание старших. А автор ходит в любимцах у журнала. <…>

Будто бы Федин сказал кому-то, что на Политбюро было решено оставить пока «Нов<ый> мир» в покое.

11 июля. Был на Ленфильме. <…> Материал «Хламиды», снятый в Касимове, гораздо слабее прежнего. Кочетков еще больше позирует.^[82] Все снято в лоб, прямолинейно. Лебедев вставил новые отсебятины.

<…> Папирусное судно «Ра»^[83], находясь в центре Атлантического океана, борется с сильнейшими штормами. К ним уже идет спасательное (на всякий случай) судно. Занятная параллель — эта экспедиция и американский снаряд на Луну, который должен отправиться уже через 4 дня. Сразу два путешествия: в прошлое и в будущее.

15 июля. <…> Запуск нашего автоматического «Лунника» газеты рассматривают как средство отвлечь внимание от американской экспедиции. Сальвадор напал на Гондурас. Свара эта началась из-за свалки на футбольном матче (!). Рецензия на мемуары Жукова: «Он мог, как никто, рассказать всю правду о вой-не, и предпочел этого не делать».^[84]

16 июля. Сегодня люди пускаются в самую смелую экспедицию в истории человечества. В 16 час. 32 мин. американские космонавты вылетают на Луну. Медведев оставил родным записку о том, что он не может работать и не хочет быть обузой близким. К самоубийству у нас относятся так же, как православный синод, запрещавший их хоронить в ограде кладбища, и о его смерти не было извещений в газетах, где он активно сотрудничал. То же самое было и с Левой Тоомом, хотя там факт самоубийства сомнителен. Кажется, это был несчастный случай в пьяном виде.^[85] М., кажется, шизофреник. <…>

И еще один день — 16 июля — годовщина ареста Левки в 1937 году. В этот день 32 года назад я узнал, что 37‑й год и есть «37‑й год».

18 июля. <…> (АКГ отправил рецензию на книгу Н. Я. Берковского^[86] в «Новый мир».^[87] — М. М.) Легкое ощущение стыда — мог бы написать лучше, хотя, видимо, все, что нужно, есть. Моча в норме, как говорит Н. Я. Но, конечно, это не работа для мужчины… Вчера из-за футбола по телевиденью сорвался и хотя был прав, это неприятно. Надо сдерживаться. Т. это крест, и тут ничего не поделаешь.^[88] Хорошо, хоть писал недолго (это снова о рецензии. — М. М.). Будет ли доволен Наум Яковлевич и возьмет ли журнал? Не знаю, сейчас у меня отношения с редакцией натянутые, все из-за моего Олеши.^[89] Впрочем, из редколлегии я общаюсь только с Марьямовым.^[90] Озерова капризная баба.

Ужасно хочется взять Эмму в охапку и уехать отсюда скорее. Господи, насколько мне лучше в Загорянке, чем где бы то ни было!

Радио здесь слышно плохо, и я питаюсь обрывками новостей. Американские космонавты летят к Луне. Наша автоматическая ракета легла на лунную орбиту. Весь мир гадает, зачем она запущена именно теперь.

19 июля. <…> Эмма пришла с прогона новой пьесы В. Розова «На беговой дорожке» (кажется, будет называться «С вечера до утра»^[91]) и говорит, что наревелась, что замечательный второй акт, что прекрасно играют Панков, Лавров и Ольхина. А на этой неделе Розова приложили сразу в двух журналах: в «Огоньке» и в «Театральной жизни». Идиоты! Это сейчас наш лучший драматург! Он сам в первый раз смотрел.

21 июля. <…> В 7 часов наши «Послед<ние> известия» через полтора часа после того, как космонавты уже ходили по луне, сообщили о прилунении снаряда и сказали, что выход людей из него произойдет «в утренние часы». Я со своим хилым транзистором знал об этом уже больше часа. <…>

22 июля. <…> Приезжаю в Загорянку без двадцати семь. Успеваю в 7 ч. поймать «Г<олос> А<мерики>». Вчера в то время, как я ждал на ул. 3-го Интеренационала такси, Армстронг^[92] и его товарищ стартовали с Луны. А несколько десятков минут назад произошла стыковка с «Аполло-11». Самое трудное позади. Теперь из трудного остается вход в земную атмосферу. В четверг 24-го вечером «Аполло-11» должен приводниться в Тихом океане.