Озирали они друг друга, как друг друга озирают Гора и Утес.

- Если ты пришел из недр земли, я скоро спущусь к тебе в недра и буду там твоим гостем, Телем. Так чту я гостя Хирона.

И Геракл-полубог сел возле Телема-Киклопа. Только тогда взглянул он на Хирона и вскочил с исступленным криком, ухватившись руками за голову, - он увидел рану на ноге и страшное тело кентавра:

- Это я, мои руки свершили! О, Геракл, ты - убийца Хирона!

И услышал голос:

- Нет, не ты.

Не с неба - с земли прозвучал этот голос. Не принял Хирон вину Геракла.

И тогда, глядя исподлобья на гостя-великана, чуть пригнув, словно для прыжка, плечи, Геракл глухо спросил:

-- Это он? Ответил Хирон:

-- Это Крониды.

Словно окаменелый стоял сын Зевса, Геракл, близ Киклопа-Телема и Хирона -- он, безумный убийца поневоле лучшего среди всех, кто живет на земле.

Пришла ночь. Заглянула мглистым взглядом в пещеру и смущенно подалась назад. В пещере был свет, хотя огонь в ней не горел. Грустным солнечным закатным светом освещал ее глаз Телема.

Не было слов. Только три сердца стучали: словно три колокола жизни будили тишину.

И были удары одного колокола гулки и бурны, словно беспощадный вихрь ударял в набат и, угрюмо грозя, взывал о пощаде. И были удары другого колокола медленно долги, подобно подземному далекому гуду. И были удары третьего колокола печальны, как прощание звезды с небосклоном, но без жалобы миру.

- Тебе холодно в моей пещере, Телем, - сказал Хирон. - Зажги очаг.

- Мне тепло, - ответил Телем, - При мне солнечный глаз. Да и жар твоего бессмертного тела сейчас высок. Я слышу кипение в твоей крови. Она побеждает смертельный яд, непрерывно обновляясь в нескончаемой борьбе с ним. А он, побеждаемый, пожирает ее и тоже, как она, обновляется. В неустанной борьбе с мертвой жизнью будет жить твоя жизнь живая. И так навеки.

- Навеки, - повторил голос Хирона. И, услышав это "навеки", как зверь в клетке застонала сила Геракла, В диком порыве воздел он к небу Кронидов

напряженные мышцы рук с сжатыми кулаками. Но упали тотчас руки обратно, и сник Геракл: нет там, на небе, у Геракла противника - не с кем ему там бороться: ведь Геракл, Истребитель титанов, - сын Зевса-Кронида,

Сказание о ночной беседе в пещере на Малев кентавра Хирона, киклопа Телема, Геракла, прозревшего Феникса-полубога и Силена

Еще новый гость вошел в пещеру: ослепленный и прозревший Феникс, которому Хирон подарил глаза. И не удивился Феникс, увидя сидящих рядом Киклопа и Геракла.

Это была та последняя ночь, когда страдающий Хирон еще беседовал с друзьями, превозмогая страдание.

В сторонке спал пьяный Силен.

Сказал Феникс:

- Ты учил нас, Хирон, что, стоя над бездной, надо бесстрашно заглядывать в ее глубь и приветствовать жизнь, что жизнь - это радость подвига. Ты учил нас, что, когда ходишь над самой черной бездной по самому краю, надо смотреть в лазурь. Теперь и ты, Хирон, бессмертный, стоишь, как и мы, герои, на краю бездны. Куда же ты смотришь?

И ответил Хирон:

- Я бессмертен, но подвержен страданию смертных. Когда чаша страданий так переполнена, что перетекает через край и в ней тонет мысль, тогда отдают эту чашу обратно жизни. Всякому страданию дано переходить в радость. Одним страданием не живут.

Смутили слова Хирона его друзей, но никто еще не понял, что задумал мудрый кентавр. Ведь он был все-таки бессмертен.

- Скажи, что ты знаешь об этом, Геракл? - спросил Феникс полубога, сына Зевса.

Ответил Геракл:

- Я не умею знать - я делаю. Я не заглядываю в бездну - я спускаюсь в нее, чтобы вынести оттуда Ужас бездны на свет дня. Я не умею ни перед чем отступать и хожу по любому краю.

Сказал тихо Хирон:

- Ты найдешь свой край, Геракл. Но слова твои меня радуют.

Тогда спросил Феникс Киклопа:

- Почему ты молчишь, Телем? И ответил Телем:

- Кто потерял небо, для того и темная земная бездна становится небом. Уже нет для меня края и глубины бездны, и мне некуда заглядывать. Я сам в бездне. Не придешь ли ты и за мной, Геракл?

Ответил Геракл:

- Приду.

Задумались титан и полубоги, каждый, как адамант, закаленный страданием, в то время как в уме Хирона созревало решение, еще никем не понятое из его друзей.

В сторонке спал пьяный Силен на пустом бурдюке и во сне улыбался. Снилось ему, что бурдюк его снова полон.

Наконец долгое молчание прервал Феникс, понимая, что Хирон задумал нечто небывалое. Сказал:

- Хирон, я люблю додумывать мысль до конца. Но почему в конце моей мысли опять появляется ее начало и тревожит меня вопросом?

При этих словах вдруг проснулся Силен и рассмеялся:

- Видно, мысль твоя, Феникс, как мой бурдюк! Когда выпьешь все его вино до конца, надо его снова наполнить тем же.

А Геракл, не умея шутить, добавил сурово:

- Так было и у многоголовой Лернейской Гидры. Когда я отрубал ей одну голову, на том же месте вырастала тотчас другая: тогда я прижег то место, где была голова, и другая голова больше не выросла. И тебе, Феникс, надо бы прижечь конец своей мысли.

И тут крикнул Фениксу Силен:

- Прав Геракл! Прижги, Феникс, вином свою мысль, иначе чем же ты ее прижжешь?

Все видели, что Силен хочет шуткой вызвать улыбку у Хирона, чтобы отвлечь его от страдания.

Но страшная сила яда, перешедшая из конского в человеческое тело кентавра, уже достигла той степени, когда мышцы и чувства не могли больше вызвать смех и улыбку. Напрягая могучую волю, молчаливо терпел Хирон свою муку, но его гордость титана и бессмертная сила жизни не хотели принять вечное страдание, не искупаемое, как у Прометея, мятежом свободы, и его мысль искала пути, чтобы одолеть яд мертвой жизни силой знания.

Спросил вдруг Хирон:

- Где Асклепий? Почему он не приходит к Хирону? Ведь он знает, что с Хироном. Не вижу я его на земле среди смертных. Не вижу и среди бессмертных.

Удивились все словам Хирона, прозревающего мыслью все, что есть в живом мире. По никто не мог ему сказать, где Асклепий и что с ним: ни Телем, ни Геракл, ни Феникс, ни Силен.

Только Геракл вспомнил:

- На Тайгете меня ранил в бедро герой Гиппоконтид. Незаживающей была моя рана. Но нашел меня Асклепий, повел к реке Песен, Мелосу, где волны вечно поют и где под песни волн вырастают на берегу чудотворные травы. Там он вырвал из земли растение, приложил его к моей ране, и рана мгновенно зажила. Называл бог-исцелитель это растение Лира Хирона.

Вдруг Телем припал ухом к земле и, поднявшись, сказал в тревоге:

- Я не слышу ударов молота подземных ковачей Киклопов. Молчит громовой молот Бронта. Молчит молнийный молот Стеропа. Молчит сверкающий молот Арга. Никогда не смолкали их молоты с той поры, как стали они ковать молнии Зевсу-Крониду в подземной кузнице Лемноса. Пойду и узнаю. Принесу тебе весть об Асклепий. Небывалое свершилось на земле.

И ушел благой Киклоп - Телем.

Тогда поднялся Феникс и сказал:

- Еще не было такого дня, чтобы твое прозрение, Хирон, не нашло на земле Асклепия. Пойду и я. Разыщу слепого провидца Тиресия. И узнаю от него, где Асклепий. Небывалое случилось на земле.

Долго ждали, до самого рассвета, Хирон-страдалец и Геракл, его невольный убийца, возвращения ушедших

друзей. Но не возвращался ни Телем, ни Феникс. Все сильнее и нестерпимее становилась мука Хирона. Все мрачнев становился Геракл, наблюдая мучение благородного кентавра. Тогда встал Геракл и сказал:

- Пойду и я, Хирон. Я привык к небывалому. Но не возвращаются Телем и Феникс. Видно, нужна на земле помощь Геракла. Я принесу тебе в дар исцеление.

И остался Хирон один со спящим Силеном в своей пещере на Малее.

Сказание о низвержении Зевсом бога, Асклепия и об убийстве Аполлоном ковачей молний, подземных Циклопов

Когда на предутреннем небе, сомкнув золотые ресницы, уснула последняя звезда, Телем вернулся в пещеру к Хирону.