Если несправедливость государей не всегда вызывает такие серьезные последствия, то во всяком случае она влечет за собой леность, в результате которой общество переполняется нищими и злоумышленниками; ни религия, ни страх перед законом - решительно ничто не может остановить последних и заставить их быть жалкими зрителями благополучия, в котором им не разрешено принять участие. Даже ценой жизни они ищут себе мимолетного счастья, если несправедливость закрыла им путь к труду, который сделал бы их полезными и честными гражданами.
Пусть нам не говорят, будто ни одно правительство не может сделать всех своих подданных счастливыми. Оно, конечно, не может надеяться удовлетворить ненасытные капризы и прихоти нескольких праздных граждан, которые не знают, что придумать, чтобы рассеять свою скуку; но оно может и должно заняться удовлетворением реальных потребностей большинства граждан. Общество пользуется всем доступным ему счастьем, если большинство его граждан имеет пищу, одежду, жилище - одним словом, может без чрезмерного труда удовлетворять свои физические потребности. Это большинство удовлетворено, если уверено, что никакая сила не может лишить его плодов труда и оно работает на самого себя. В силу какого-то безумия целые народы вынуждены трудиться, истекать потом, орошать землю слезами, чтобы удовлетворять потребность в роскоши, прихоти, развратные устремления кучки безрассудных и бесполезных людей, которые не могут стать счастливыми, так как их разнузданное воображение не знает никаких границ. Так религиозные и политические заблуждения превратили мир в юдоль слез.
Не советуясь с разумом, не зная цены истине, не понимая, в чем заключаются их настоящие интересы, их прочное и реальное счастье, государи и народы, богачи и бедняки, знать и простолюдины очень далеки от счастья. Между тем если мы беспристрастно взглянем на человеческий род, то найдем гораздо больше добра, чем зла. Ни один человек не бывает счастлив во всем и всегда, но он все же бывает в чем-нибудь счастлив в отдельных случаях. Те, кто с особенной горечью жалуется на удары судьбы, прикреплены, однако, к жизни какими-то часто незаметными нитями, мешающими им расстаться с ней. Действительно, привычка облегчает нам наши страдания; прекращение боли становится настоящим наслаждением; всякая потребность представляет собой удовольствие в момент своего удовлетворения; отсутствие горя и болезней является счастливым состоянием, которым мы тихо наслаждаемся, не замечая этого; надежда, редко покидающая нас окончательно, помогает нам переносить самые жестокие бедствия. Узник смеется в оковах; усталый поселянин с песнями возвращается в свою хижину; наконец, человек, называющий себя самым несчастным, с ужасом видит приближение смерти, если только отчаяние не окончательно исказило в его глазах облик природы. См. то, что было сказано о самоубийстве в гл. XIV, ч. I этого сочинения.
Пока мы желаем продолжения своего существования, мы еще не вправе считать себя совершенно несчастными; пока нас поддерживает надежда, мы еще наслаждаемся весьма великим благом. Если бы мы были более справедливы, то, подсчитав наши удовольствия и страдания, убедились бы, что сумма первых значительно превосходит сумму последних; мы увидели бы, что у нас есть подробнейший реестр зла и очень плохо составленный список добра. Действительно, мы должны были бы признать, что в нашей жизни очень мало совершенно несчастных дней. Наши периодически возобновляющиеся потребности доставляют нам удовольствие при их удовлетворении, на нашу душу непрерывно действуют тысячи вещей, обилие, разнообразие, новизна которых радует нас, отвлекает от наших огорчений, заставляет забывать наши печали. Если физические страдания невыносимы, то они непродолжительны и вскоре приводят нас к смерти; к тому же приводят и духовные страдания. Когда природа совершенно отказывает нам в счастье, она одновременно открывает нам дверь для выхода из жизни; и если мы отказываемся уйти, значит, находим еще удовольствие в существовании. Когда народы доведены до отчаяния и совершенно несчастны, они решаются на последнее средство - берутся за оружие, чтобы, рискуя жизнью, положить конец своим страданиям.
Итак, на основании того, что столько людей цепляется за жизнь, мы вправе заключить, что они не так несчастны, как думают. Поэтому не будем преувеличивать бедствии человеческого рода; заставим молчать мрачный пессимизм, внушающий нам, будто бедствия человечества неисцелимы; станем мало-помалу уменьшать число наших заблуждений, и мы увидим, что в той же пропорции уменьшатся наши несчастья. Не будем заключать из того, что в человеческом сердце не перестают возникать желания, будто человек несчастен; из того, что его тело ежедневно нуждается в пище, следует заключить, что оно здорово и исполняет свои функции; из того, что его сердце испытывает желания, следует заключить, что у него есть потребность в непрестанных переживаниях и страсти неотъемлемы от счастья существа, которое чувствует, мыслит, получает идеи и должно неизбежно любить и желать того, что доставляет или обещает ему образ жизни, соответствующий его природной энергии. Пока мы живем, пока действует механизм нашей души, эта душа желает; пока душа желает, она испытывает необходимую ей деятельность; пока душа действует, она живет. Жизнь можно сравнить с рекой, воды которой текут, беспрерывно следуя друг за другом. Вынужденные двигаться по неровному руслу, они временами встречают препятствия, которые мешают им застояться. Они не перестают течь, стремиться, нестись, пока не сольются с океаном природы.
Глава 17. ИСТИННЫЕ, ИЛИ ОСНОВАННЫЕ НА ПРИРОДЕ, ИДЕИ - ЕДИНСТВЕННОЕ ЛЕКАРСТВО ОТ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ БЕДСТВИЙ; ПОВТОРЕНИЕ ИЗЛОЖЕННОГО В ЭТОЙ ПЕРВОЙ ЧАСТИ; ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
Когда мы перестаем руководствоваться опытом, то всегда впадаем в заблуждения. Наши заблуждения становятся еще более опасными и неисцелимыми, когда они санкционированы религией. В этом случае мы никогда не соглашаемся отказаться от своих взглядов; мы считаем себя заинтересованными в том, чтобы ничего больше не видеть и не слышать, и убеждены, что ради нашего счастья должны закрыть глаза на истину.
Если большинство моралистов обнаружили незнание человеческого сердца, если они ошиблись в вопросе о его болезнях и лекарствах против них, если предложенные ими лекарства не принесли пользы и оказались даже опасными, то все это потому, что они отвернулись от природы и опыта, не осмелились руководствоваться своим разумом, отказались от свидетельства своих чувств и следовали лишь капризам воображения, ослепленного фанатизмом или растроенного страхом. Они предпочли иллюзии реальным явлениям никогда не обманывающей природы.
Из-за нежелания понять, что разумное существо ни на минуту не может забыть о своем самосохранении, своих реальных или мнимых интересах, своем длительном или кратковременном благополучии - одним словом, о своем истинном или ложном счастье; из-за непонимания того, что желания и страсти - это свойственные нашей душе естественные, необходимые движения, наставники людей предположили, что заблуждения людей вызваны сверхъестественными причинами, и стали применять для борьбы с бедствиями людей бесполезные или опасные средства. Требуя от людей, чтобы они подавляли свои желания, боролись против своих склонностей, уничтожали свои страсти, им давали лишь бесплодные, туманные, неосуществимые правила жизни. Эти ненужные поучения не повлияли решительно ни на кого; в лучшем случае они могли оказать влияние на тех немногих людей, спокойное воображение которых вообще не особенно побуждало их к злу; страхи, вызванные этими поучениями, лишь нарушили покой некоторых умеренных по своей природе лиц, но отнюдь не могли остановить людей с неукротимым темпераментом, которые были опьянены своими страстями или увлечены потоком привычки. Наконец, обещания и угрозы религиозного суеверия создали лишь фанатиков, фантазеров, бесполезных или опасных людей, но отнюдь не истинно добродетельных членов общества, полезных своим согражданам.
Эти знахари, следуя слепой рутине, совсем не понимали, что человек должен, пока он живет, чувствовать, желать, иметь страсти и удовлетворять их сообразно с энергией, присущей его организации. Они не заметили, что привычка укрепляет эти страсти, воспитание порождает их в сердцах людей, пороки правительства усиливают их, общественное мнение их одобряет, а опыт делает их необходимыми. Они не поняли, что требовать от устроенных таким образом людей уничтожения своих страстей значит ввергнуть их в отчаяние или предписать им слишком сильные лекарства, которых они не смогут принять. Советовать человеку, живущему в современном обществе с его огромными богатствами и знающему по опыту, что эти богатства доставляют решительно все удовольствия, чтобы он не желал их, не предпринимал усилий для их приобретения, забыл о них,- все равно, что убеждать его сделаться несчастным. Говорить честолюбцу, чтобы он не желал власти и влияния, в то время как все указывает на них как на предел счастья,- все равно что приказывать ему внезапно перевернуть вверх дном привычную систему своих взглядов, - все равно что говорить глухому. Говорить любовнику, наделенному пылким темпераментом, чтобы он отказался от предмета своей страсти, - все равно, что требовать, чтобы он отрекся от своего счастья. Противопоставить религию столь могучим интересам - значит бороться против реальности с помощью химер и иллюзий.
