Меланхолик, ожесточившийся под влиянием несчастий и недугов, не может смотреть на природу и ее творца так, как смотрит на них здоровый, довольный всем, жизнерадостный человек. Несчастный, угрюмый человек повсюду видит беспорядок, уродство, горестные факты; вселенная представляется ему ареной злобы иди мести какого-то раздраженного тирана; он не может искренне любить это зловредное существо; даже воздавая ему поклонение с угодливостью раба, он ненавидит его в глубине сердца; он с внутренней дрожью почитает ненавистного монарха, мысль о котором вызывает в его душе лишь недоверие, боязнь, малодушие; словом, он становится суеверным, легковерным и очень часто жестоким по образцу господина, служить и подражать которому он считает себя обязанным.
Под влиянием этих взглядов, являющихся плодом злосчастного темперамента и удрученного настроения, суеверные люди постоянно оказываются во власти страхов, тревог, недоверия. Природа не имеет для них очарования; им чужды ее веселые стороны; они смотрят на этот мир, столь чудесный и прекрасный в глазах жизнерадостного мечтателя, как на юдоль слез, куда мстительный и ревнивый бог поместил их лишь для того, чтобы искупать совершенные ими или их отцами преступления, быть жертвами и игрушками его деспотизма и подвергаться постоянным испытаниям, дабы прийти затем к новому, вечному существованию, в котором они будут счастливы или несчастны в зависимости от их отношения к капризному богу, держащему их судьбу в своих руках.
Из этих-то мрачных идей на земле возникли все религиозные вероучения, нелепейшие и свирепейшие суеверия, бессмысленные обряды, абсурдные учения, странные взгляды, тайны, догматы, церемонии - одним словом, все религии; они всегда были и будут вечным источником тревог, раздоров и безумия для желчных фантазеров, опьяненных религиозным неистовством, которых их мрачный темперамент и беспорядочное воображение предрасполагают к злобе и фанатизму, а невежество делает жертвами легковерия и слепыми орудиями жрецов; последние же ради своих собственных интересов будут еще не раз прибегать к авторитету своего дикого бога, чтобы толкать своих последователей на преступления и заставлять их лишать других покоя, которого они лишены сами.
Лишь разницей темпераментов и страстей объясняется различие между богом теиста, оптимиста, счастливого мечтателя и богом суеверного фанатика, столь часто становящегося под влиянием своего изуверства жестоким и вредным по отношению к окружающим. И тот и другой одинаково безрассудны, оба жертвы своего воображения: один под влиянием своей жизнерадостности видит бога лишь в благоприятном свете, другой видит его только с дурной стороны. Если мы станем исходить из какой-нибудь ложной предпосылки, то все наши рассуждения окажутся одной длинной цепью заблуждений; если мы откажемся от свидетельства чувств, опыта, природы, разума, то не будем знать, где остановится наше воображение. Разумеется, взгляды счастливого мечтателя менее пагубны для него самого и для других, чем идеи желчного фанатика, которого делает жестоким и трусливым его темперамент; однако боги обоих представляют собой простые призраки: бог первого - продукт приятных грез, бог второго - продукт болезненного расстройства мозга.
От теизма до мрачного суеверия только один шаг. Достаточно малейшего расстройства в организме, ничтожнейшего недуга, непредвиденного огорчения, чтобы повлиять на состав соков в организме, испортить темперамент, произвести переворот во взглядах теиста, или жизнерадостного верующего; последний тотчас же начинает иначе смотреть на своего бога, для него перестает существовать прекрасный порядок вселенной, и меланхолия мало-помалу доводит его до суеверия, малодушия и всего того, что порождает легковерие и фанатизм.
Так как божество существует лишь в воображении людей, то оно неизбежно должно носить на себе отпечаток их характера: обладать их страстями, всегда зависеть от перемен, происходящих в их организме, быть веселым или печальным, полезным или вредным, дружески или враждебно настроенным к людям, общительным или нелюдимым, гуманным или жестоким в зависимости от настроений человека, представляющего себе образ этого божества. Человек, превратившийся из счастливого в несчастного, из здорового в больного, из веселого в печального, не может при подобных переменах сохранить неизменным образ бога. Но что же это за бог, который постоянно зависит от перемен, происходящих под влиянием естественных причин в человеческом организме? Бог, противоречивые представления о котором зависят от большей или меньшей степени теплоты и подвижности нашей крови, несомненно, весьма странен!
Разумеется, мудрый, благой, преисполненный приятных и полезных для человека качеств бог представляет собой более обольстительный призрак, чем бог суеверного фанатика, но он тем не менее призрак, который может стать опасным при изменении обстоятельств жизни или темперамента занимающихся им мыслителей; так как последние видят в боге творца всех вещей, то их представления о нем изменятся или по крайней мере он предстанет перед ними в виде полного противоречий существа, на которое нельзя полагаться. В этом случае их охватят неуверенность и тревога и бог, который первоначально рисовался им в таких радужных красках, станет для них предметом страха; мысль о нем будет побуждать их к самому мрачному суеверию, от которого первоначально они казались бесконечно далекими.
Таким образом, у теизма, этой мнимой естественной религии, нет прочных принципов и его сторонники должны неизбежно менять свои взгляды на божество и определяемое им поведение. Их учение, первоначально предполагающее мудрого, разумного, вечно благого бога, должно по мере изменения обстоятельств превращаться в фанатизм и суеверие; последовательно выступая в качестве предмета размышлений мечтателей с различным характером, оно должно испытывать непрерывные изменения и вскоре потерять свою первоначальную простоту. Большинство философов желало поставить теизм на место религиозного суеверия, но эти люди не поняли, что теизм должен неизбежно разложиться и выродиться. Между тем ряд убедительнейших фактов доказывает эту печальную истину: теизм разлагался повсюду; мало-помалу из него возникали суеверные учения, странные и гибельные для человечества секты. Если человек начнет признавать какую-то невидимую, вне природы находящуюся силу, с которой его тревожная мысль никогда не может связать определенных и постоянных представлений и которую ему умеет рисовать только воображение, если человек не осмелится руководствоваться разумом при суждении об этой воображаемой силе, то после этого первого ложного шага он неизбежно должен будет впасть в заблуждение и в конце концов его поведение, а также его взгляды станут носить совершенно нелепый характер. Религия Авраама, по-видимому, первоначально представляла собой теизм и была придумана, чтобы заменить суеверную религию халдеев; теизм Авраама был искажен Моисеем, который воспользовался этим, чтобы создать суеверную иудейскую религию. Сократ был теистом и подобно Аврааму верил во вдохновение свыше; его ученик Платон украсил теизм своего учителя мистическими красками, которые он заимствовал у египетских и халдейских жрецов и видоизменил в своем поэтическом воображении. Ученики Платона Прокл, Ямвлих, Плотин, Порфирий и другие - были настоящими фанатиками, придерживавшимися самого грубого суеверия. Наконец, первые учители христиан были платониками, соединившими иудейскую суеверную религию, реформированную апостолами и Иисусом, с платонизмом. Многие считали Иисуса настоящим теистом, религия которого была мало-помалу искажена. Действительно, в книгах, содержащих приписываемое ему учение, вовсе нет речи ни о религиозном культе, ни о жрецах, ни о жертвоприношениях, ни о большинстве догматов теперешнего христианства, ставшего зловреднейшим религиозным суеверием на земле. Магомет, борясь с господствовавшим на его родине политеизмом, желал лишь вернуть арабов к первоначальному теизму Авраама и его сына Измаила; и все же магометанство распалось на 72 секты. Все это доказывает нам, что теизм всегда смешан с известной дозой фанатизма, который рано или поздно оказывает свое пагубное действие.
