— Да, может, и кто тебя осудит?

По-медвежьи крепко Сэмюэл Уэллес обнял его снова, рывком оторвал себя и почти бегом заспешил к ожидающему его вертолету. На полпути остановился, обернулся и закричал:

 — О боже, что мне пришло в голову! Гарри — ведь это уменьшительное от Генриха. У тебя настоящее королевское имя!

— Ты прав.

— Простишь мне, что я улетаю?

— Солнце прощает всех, Сэмюэл. Отправляйся туда, где ты ему ну­жен.

— Но простит ли Англия?

— Англия там, где ее народ. Я остаюсь с ее старыми костями. Ты уходишь с ее нежной плотью, Сэм, с ее прекрасной загорелой кожей и полнокровным телом — так отправляйся в путь, не задерживайся!

— Спасибо.

— Спаси бог и тебя тоже, тебя и эту яркую желтую спортивную рубашку!

И тут между ними понесся ветер, и хотя оба кричали еще какие-то слова, ни тот ни другой уже ничего не могли расслышать, только махали друг другу, и Сэмюэл подтянулся на руках в вертолет и тот поднялся, мелькая лопастями, и уплыл огромным белым летним цветком.

И оставшийся, всхлипывая и рыдая, закричал вдруг в душе: “Гарри! Ты что, ненавидишь перемены? Ты против прогресса? Неужели ты не видишь причин всему этому? Не видишь, что народ умчался, перетек на самолетах и уплыл на кораблях в дальние края только потому, что там хорошая погода? Вижу, — ответил он самому себе, — вижу. Как могли они противиться искушению, если наконец прямо за окном у них мог оказаться отныне вечный август? Ведь это так, именно так!”

Он рыдал, скрежетал зубами и, стоя на самом краю обрыва, простирал руки к уже почти превратившемуся в точку вертолету и тряс кулаками.

— Изменники! Вернитесь!

Как можно оставить старую Англию. Железного Герцога[2] и Трафальгарское сражение, Королевскую конную гвардию под дождем, горящий Лондон, немецкие самолеты-снаряды, завыванье сирен, новорожденного младенца в высоко поднятых руках на балконе дворца, и погребальный кортеж Черчилля, до сих пор следующий по улице (слышишь, человек? До сих пор!), и Юлия Цезаря, не отправившегося к своему сенату, и диковинные происшествия нынешней ночью возле Стонхенджа? Оставить все это, это, это?!

На краю скалы, стоя на коленях, Гарри Смит, последний король Англии, плакал в одиночестве.

Вертолет исчез: его звали к себе острова вечного августа, где голосами птиц поет сладость лета.

Старик обвел взглядом даль и подумал: “Да ведь точно таким все это было и сто тысяч лет назад. Великая тишина и великое запустение, только теперь еще прибавились пустой скорлупой стоящие города и король Генрих, Старый Гарри, Девятый”.

Как слепой, он пошарил в траве, и рука его нашла мешок, в котором были сумка с книгами и шоколадом, и он взвалил на плечи Библию и Шекспира, и потрепанного Джонсона, и многомудрых Диккенса, Драйдена и Поупа, и вышел на дорогу, идущую вокруг всей Англии, и остановился.

Завтра — Рождество. Он пожелал счастья всему миру. Обитатели его уже одарили себя солнцем. Опустевшей лежала Швеция, улетела Норвегия. Хоть бог и создал кроме теплых краев холодные, жить в них больше не хотел никто. Все нежились на лучших землях господних, на этих заморских горячих печках, овеваемые теплыми ветрами под ласковыми небесами. Борьба лишь за то, чтобы выжить, кончилась. Люди, обретя на юге, как Христос в Рождество, новую жизнь, словно вернулись в свежую зелень его ясель.

Сегодня же вечером в какой-нибудь церкви он попросит прощения за то, что назвал их изменниками.

— И последнее, Гарри. Синева.

— Синева? — переспросил он себя.

— Где-то дальше по этой дороге должен быть синий мел. Ведь жители Англии когда-то натирали им себя — так?

— Синие люди, да, синие с головы до пят!

— Наши концы в наших началах, а?

Он плотней натянул на голову шапку. Ветер был холодный. Старик ощутил на губах вкус падающих снежинок.

— О, замечательный мальчик! — произнес он, Скрудж, возрожденный заново к жизни, задыхающийся от восторга, высунувшись золотым рождественским утром из воображаемого окна. — “Скажи, милый мальчик, эта огромная индейка все еще висит в окне лавки, где торгуют птицей?”

 — Висит по-прежнему, — ответил мальчик.

— Пойди скажи хозяину, что я ее покупаю! Приведи его, и я дам тебе шиллинг. Приведи его меньше чем за пять минут, и я дам тебе крону!

И мальчик пошел.

И, застегивая пальто, с книгами за спиной, Старый Гарри Эбинизер Скрудж Юлий Цезарь Пиквик Пип и полтысячи других зашагали по дороге в зиму. Дорога была длинная и прекрасная. Удары волн о берег бухали канонадой. Северный ветер звучал шотландской волынкой.

Через десять минут, когда он исчез, распевая, за холмом, земля Англии была готова снова принять народ, который в скором историческом времени, возможно, сюда прибудет…

Префектура Сены

От главного инженера Бориса Виана,

комиссара Старого Парижа,

Зефирэну В7-239

Вы наверняка уже знаете, что через две недели с хвостиком мы хоть и не без труда, но дотопаем до конца двадцатого столетия.

По случаю этой даты, как ни произвольна точка, от которой она отсчитана, прошу Вас сделать все необходимое для принятия следующих мер, имеющих целью существенно улучшить как вид столицы, так и жизнь в ней.

I. Административные здания

(дополнение к письму от 10–3–1999)

Согласно моему мартовскому письму, Вам надлежит завершить переселение административных служб. Особо напоминаю, что:

1

Те сотрудники полицейских и судебных органов, которые еще остаются в зданиях на набережных Сены и по бульвару Пале-Рояль, должны освободить все занимаемые ими помещения.

Должен быть проведен внутренний и наружный ремонт вышеупомянутых зданий, для чего Вам следует связаться с мсье Ксэнтцем, ныне директором отеля “Георг V”.

Вы наверняка помните, что по условиям нашего соглашения с этим знатным господином все здания Парижа, имеющие историческое значение, должны будут постепенно превращаться в отели класса, обозначаемого семью звездочками (туристические экстравысшей категории, минимальная стоимость номера сто долларов в день, эквивалент миллиона наших теперешних дерьмовых франков). Мебель, где только возможно, должна соответствовать эпохе здания. Если такой мебели не хватает, наши соглашения с фабриками изделий из пластмассы в Буржэ позволяют нам в кратчайшие сроки получить не отличимую от оригинала копию любого из экспонатов Национального музея мебели.

Последние служащие Консьержери[3], которые в ней остаются, должны быть переведены в Блуа, в Национальный центр тихой полиции.

Необходимо завершить все до 1–1–2000.

2

Плавательный бассейн у Триумфальной Арки должен быть как можно скорее открыт вновь, а солярий над ним должен быть как можно скорее вновь покрыт крышей.

Что же касается нескольких зданий, все еще занимаемых сотрудниками “Радиотеледиффюзьон франсэз”, то эти здания в течение восьми часов должны быть взорваны, потому что, как показывает опыт, вышеназванных лиц можно удалить только таким путем. Останки должны быть отправлены в крематорий РТДФ, а освободившееся место преобразовано по типу А-5 (кусты–цветы–овощи–сатиры).

Пожалуй, это единственные из моих мартовских указаний, которые еще не выполнены. Все должно быть сделано до наступления 2000 года — молниеносно!

II. Дороги и транспорт

А

Лук-порей на улице Опера так разросся, что представляет теперь опасность для прохожих. Необходимо обрезать до высоты 3 метра 25 сантиметров. Не позднее 30–12–99.

В

Тысяча сто тридцать движущихся тротуаров, обеспечивающие непрерывное передвижение пешеходов по главным транспортным артериям, нужно покрасить в светло-желтый цвет, потому что он мне нравится.

Обращаю Ваше внимание на то, что, хотя я уже ввел вышеупомянутые тротуары в действие, подарка от фирмы “Отилюзье-Компифр” я до сих пор не получил — он по-прежнему около их здания. А так как Вы все равно бездельничаете… Не позднее 24–12–99.