Лиственные и хвойные деревья сменяют друг друга, розариум остаётся позади, парк сходит на нет, а мы сворачиваем вправо к холму с королевской обсерваторией. Несмотря на дневной час, в парке много людей, предпочитающих душным офисам открытое пространство. Они занимаются на тренажёрах, бегают, устраивают велопрогулки. Эти люди знают себе цену и, подобно жителям Манхеттена, предающимся спорту в лоне Центрального парка, используют Ретиро для поддержания здорового образа жизни. Парк остаётся позади, а взору открывается вид на безбрежные железнодорожные терминалы вокзала Аточа (Atocha). Самым любопытным зданием является старый терминал красного камня. Свою функцию он давно утратил, переродившись в нечто совсем неожиданное для подобного рода сооружений. В здании разместился зал отдыха с тропическим парком растений, озером с множеством рыб и огромной колонией черепах, которые, выползая из водоёма на камни, сидят друг на друге из-за нехватки места. В зале ожидания нет привычной столичной суеты, люди общаются тихо, и слышно только, как срабатывают увлажнители воздуха, поддерживая нужный микроклимат на огромном пространстве бывшего вокзала.

До закрытия музеев у нас есть три с небольшим часа. Время решено поделить между музеем Тиссен-Борнемисса (Museo Thyssen-Bornemisza) и музеем Прадо (Museo Nacional del Prado). На первый – час, на второй – оставшееся время. Музей Тиссена-Борнемисса основан на выкупленной частной семейной коллекции, собранной двумя поколениями. Здесь фламандская живопись соседствует с немецкой, а итальянская – с нидерландской. Полотна Тициана, эль Греко, Караваджо, Тинторетто безмолвно смотрят на посетителей. Перед глазами возникают теперь уже несуществующие лица давно умерших людей, изменившиеся за столетия пейзажи, панорамы городов, ставших историей. Каждая картина, как дыхание прошлого, подобна взгляду на Млечный путь. И как в небе мы видим звёзды, существовавшие миллионы лет назад, так в этих полотнах – события прошедших веков. Они немые, но им есть, что рассказать, в них нет жизни, но они не бездушны, и каждое из них вызывает эмоции.

Тишину картинной галереи для нас сменяет шум Пасео Прадо (Paseo del Prado) – и мы идём в одноимённый музей. Последние два часа каждого дня музей Прадо привлекает особенно много желающих приобщиться к высокому искусству. И вызвано это не окончанием рабочего дня или спадом жары, а достойной восхищения щедростью испанского правительства. Оно позволяет посетить музей на безвозмездной основе, независимо от гражданства и вероисповедания. И это практикуется ещё в ряде музеев – как в городской черте, так и за пределами Мадрида – что позволяет даже тем, кто не имеет возможности потратить десяток-другой евро, получить свою частичку духовной пищи. Очередь из желающих вытягивается длинной цепочкой, огибая угол здания, и продолжается вдоль стены, теряясь среди деревьев. Но поток движется на удивление быстро и, несмотря на огромные размеры, доносит нас до главного кассового входа за двадцать минут. Мы получаем на руки билеты и сворачиваем за угол, где вместо ожидаемого чёрного входа оказывается основной.

Музей, подобно нашей Третьяковской галерее и Эрмитажу, обладает колоссальной коллекцией шедевров мирового значения, но, имея ограниченные площади, не может показать и десятой доли своих реликвий. Поэтому в залах находятся только бесспорные жемчужины испанской, фламандской, итальянской и голландской живописи. Веласкес, Рубенс, Рембрандт, Гойя, Дюрер, Босх, Рафаэль – разве возможно перечислить весь пантеон художников, наградивший нас полотнами, выставленными здесь? Среди шедевров неизгладимое впечатление производят сюрреалистические работы Босха, в том числе «Сад земных наслаждений», и демонические творения Гойя, такие как «Сатурн, пожирающий своего сына». Непонятно, каким чудом во времена безраздельно властвующей инквизиции, за любое инакомыслие отправляющей на костёр, Босх мог в своих работах открыто показывать своё представление о рае и аде, о страшном суде и смертных грехах. И что должно было перевернуться в душе Гойи, чтобы от исполнения работ в академической манере он перешёл к творениям, при взгляде на которые кажется, что созданные персонажи вытягивают из тебя душу? Время пролетело незаметно, и, покинув музей, мы с удивлением обнаружили, что солнце уже скрылось за горизонтом и день подошёл к концу.

Утром привычная чашка кофе с круассаном и бокал холодного пива согнали дремоту и подготовили нас к новой встрече с очередным обитателем Мадрида. Ни площади, ни триумфальные арки, ни парки и ни вокзалы не смогут по праву обладать званием самого главного творения Мадрида. Им, конечно же, является Королевский дворец. Резиденция многих поколений правителей когда-то могущественной империи. Дворец, стоящий на холме и занимающий несколько десятков тысяч метров, должен был с самого начала давать понять, что Мадрид не провинциальный город, а столица государства, управляющего не только своими землями, но и обширными территориями в Латинской Америке. Сейчас он не является резиденцией монархов, но с приездом председателя правительства над дворцом гордо взмывает флаг Испании. Сотни залов с разнообразными, иногда причудливыми функциями, роскошь меблировки, инкрустации и богатая лепнина не уступают Версальскому и Екатерининскому дворцам. И дух того времени до сих пор не покинул эти стены. Дворец окружён парками, аллеями с фонтанами и скульптурными композициями в классических европейских традициях. Глядя вокруг, представляешь, как испанский двор прогуливался по тенистым скверам, как иностранных послов, ослеплённых роскошью, принимали в тронном зале, какие балы давал сам король.

Мы выходим из дворца и садимся напротив, на ступенях собора. Полина достаёт из рюкзака упаковку хамона и багет ароматного хлеба, я – бутылку воды. Тихая музыка льётся в тени собора: должно быть, кто-то из музыкантов развлекает туристов, надеясь заработать монету-другую своим упорством. Что и говорить, не так уж тяжко живётся местным музыкантам. Их трапеза часто проходит в тех же кафе, где ужинаем и мы. Может, уличные выступления – это просто их образ жизни? «По-моему, нам уже пора», – заявляет Полина. И, ещё раз окинув взглядом фасад здания, мы устремляемся по улице Байлен (Calle Bailen) к площади Испании, где бронзовый Дон Кихот и его бессменный помощник уже готовы ринуться навстречу новой битве.

Вечер пятницы. Как странно… Я думал, что Мадрид каждый вечер после захода солнца просыпается заново в новой ипостаси. Но как я ошибался, думая про каждый день… Возможно, пробуждение имеет место быть, но так резко и непринуждённо Мадрид поднимается на ноги только по пятницам. Он поправляет складки воротничка, трясёт кудрями и разглаживает свою бородку. Он опрятен и свеж. Жизнь только начинается. И город вскипает, камни домов оживают, из окон пивных льётся свет. И внутри нет ни сантиметра свободного места. Люди, плотно прижавшись друг к другу, стоят у барной стойки, хохот и болтовня сливаются в единый гул. Иногда людская волна выносит кого-то наружу, но чаще заглатывает с упоением, становясь ещё громче. Улицы полны столиков: они стоят на тротуарах и на проезжей части. Они, словно по волшебству, появились ниоткуда, будто были перенесены сюда вместе с людьми, но те, увлечённые беседой, даже не заметили этого. Кувшины сангрии со льдом, красное вино или пиво украшают каждый столик, бережно покрытый бумажной скатертью. Они не ломятся от яств, как принято у нас. Возможно, компания и не закажет больше ничего сегодня, но официант не будет укорять за это и не бросит косого взгляда, как не уменьшится от этого пламенность их беседы. Музыка, улыбки, танцы. Всё кружится перед тобой, набирая обороты. И пусть это последний вечер в Мадриде, но я могу глубоко дышать его праздником. Нет, Мадрид, ты не весь каменный! Твоё сердце горячо и молодо, и я чувствую его биение.