— Они слишком хорошо меня знают, — ответила Эгвейн, правда голос ее звучал встревоженно, и она добавила: — Каждый раз, как я прихожу, они выглядят хуже. Все сторожа. Все мрачнее и все неприветливее. Впервые, когда я пришла сюда, Чангу шутил, а Нидао совсем теперь замкнулся, слова не проронит. Наверное, такая работа не прибавляет человеку радости на сердце. А может, дело только во мне. От этого места у меня на душе тоже не веселее.

Но с этими словами она уверенно потянула Ранда во мрак. Он же положил ладонь другой руки на эфес меча.

Тусклый свет фонаря выхватывал из темноты вытянувшиеся по обе стороны широкого коридора решетки из полосового железа, разделенные каменными стенами на камеры. Лишь две камеры из всех, мимо которых прошли Эгвейн с Рандом, были заняты. Заключенные, сидевшие на узких койках, прикрыли глаза от света, глядя между пальцами. Даже не видя лиц узников, Ранд был уверен в том, что они внимательно смотрят на него. Их глаза сверкали в свете фонаря.

— Этот вот любит напиться и подраться, — тихо произнесла Эгвейн, указывая на дюжего мужчину со сбитыми костяшками пальцев. — На этот раз он разнес в щепки общий зал в городской гостинице, причем в одиночку, да еще кое-кому от него крепко досталось.

На втором арестанте были вышитый золотом кафтан с широкими рукавами и короткие лакированные сапоги.

— Он пытался улизнуть из города, не уплатив за гостиницу, — громко фыркнула девушка — отец ее владел гостиницей в Эмондовом Луге и был мэром деревни, — и задолжав полудюжине лавочников и купцов.

Арестанты огрызнулись бранью, сыпля грязными ругательствами, которые Ранду доводилось изредка слышать от купеческих охранников.

— С каждым днем они тоже становятся хуже, — напряженным голосом заметила девушка, ускорив шаг.

Эгвейн опередила Ранда, первой дойдя до камеры Падана Фейна, в самом конце коридора, так что Ранд очутился за световым кругом. Он остановился, держась в тени, позади фонаря в руке девушки.

Фейн сидел на топчане, подавшись всем телом вперед, словно бы чего-то ожидал, — в точности, как описал Чашу. Костлявый мужчина, с длинными руками, длинным носом и пронзительными глазами, казался теперь даже более исхудалым, чем помнил Ранд. Исхудалым не из-за заключения в подземной темнице — арестантов кормили так же, как и слуг, и ни в чем он не был обделен, — но из-за того, что он делал прежде, до своего появления в Фал Дара.

Вид Фейна всколыхнул воспоминания, которые Ранд с охотой и с радостью позабыл бы. Фейн, сидящий на козлах своего большого фургона, громыхающего колесами по Фургонному Мосту, — Фейн приехал в Эмондов Луг в канун Ночи Зимы. И в Ночь Зимы появились троллоки, они жгли, убивали, искали. Искали, как сказала Морейн, троих молодых ребят. Искали меня, если только они знали это, и использовали Фейна, чтобы охотничьим псом идти по моему следу.

При приближении Эгвейн Фейн встал, не прикрывая глаз, даже не мигая от света. Он улыбнулся девушке, — улыбка коснулась только его губ, затем взглянул поверх ее головы. Устремив взор прямо на прячущегося в темноте Ранда, Фейн воздел руку, указывая на юношу длинным пальцем.

— Я чувствую, что ты там прячешься, Ранд ал'Тор, — произнес он чуть ли не напевно. — Тебе не спрятаться ни от меня, ни от них. Ты думал, все кончено? Но битве не будет конца никогда, ал'Тор. Они идут за мной, и они идут за тобой, и война продолжается. Неважно, жив ты или умер, для тебя она никогда не кончится. Никогда.

Вдруг Фейн принялся декламировать:

Рука его упала, взгляд поднялся кверху, уставившись во тьму. Кривая ухмылка исказила его губы, он хохотнул, словно бы увидел нечто забавное.

— Мордет знает больше всех вас. Мордет знает.

Эгвейн попятилась от камеры, встала рядом с Рандом, и лишь кромка света лизала решетку камеры Фейна. Даже не видя его, Ранд был уверен, что Фейн по-прежнему всматривается в ничто. Тьма окутала торговца, но они слышали его смешки.

Вздрогнув, Ранд отлепил пальцы от рукояти меча.

— Свет! — хрипло вымолвил он. — Так ты говоришь, он такой же, каким обычно был прежде?

— Иногда он лучше, а иногда — хуже, — голос Эгвейн дрожал. — Сейчас — хуже, чем обычно, — хуже некуда.

— Интересно, на что он уставился? Он сумасшедший, таращится во мраке на каменный потолок. — Не будь камня, он бы смотрел точнехонько на женскую половину. Где находится Морейн и Престол Амерлин. Юноша опять вздрогнул. — Он — сумасшедший.

— Этот план оказался не очень хорош, Ранд. — Поглядывая через плечо на камеру, девушка потащила его прочь от нее. Она понизила голос, словно боясь, что Фейн ее услышит. Смешки Фейна катились следом за ними. — Даже если они и не станут тут искать, я не могу оставаться здесь рядом с ним таким, да и тебе нельзя. Что-то с ним сегодня такое... — Она прерывисто вдохнула. — Есть одно место, даже более укромное, чем это. Я не упоминала о нем раньше, потому что сюда тебя провести было легче, но они никогда не будут искать тебя на женской половине. Никогда.

— Женской?! Эгвейн, Фейн-то, может, и полоумный, но ты совсем ума лишилась. Нельзя спрятаться от ос в осином гнезде!

— Можешь предложить место получше? Куда еще в крепости ни один мужчина не войдет без приглашения женщины, даже Лорд Агельмар? В каком еще месте никто и не подумает искать мужчину?

— Где еще в крепости место, в котором наверняка будет полным-полно Айз Седай? Это безумие, Эгвейн.

Тыкая в узлы, она заговорила так, будто уже все решено.

— Тебе нужно завернуть меч и лук в плащ, и тогда все будет выглядеть, как будто ты несешь мои вещи. Не так сложно отыскать для тебя кожаную куртку и рубашку поплоше, не такие яркие и заметные. Хотя сутулиться тебе все равно придется.

— Сказал же — не стану я этого делать.

— Раз уж ты ведешь себя упрямо, как мул, тебе в самый раз придется роль вьючного животного, если только ты не решишь, что лучше остаться здесь, внизу, вместе с ним.

По черным теням долетел смеющийся шепот Фейна:

— Битве никогда не будет конца, ал'Тор. Мордет знает.

— Лучше я попробую спрыгнуть со стены, — пробормотал Ранд. Но, скинув узлы, он принялся, как и предложила Эгвейн, заворачивать в плащ меч и лук с колчаном.

Во тьме рассмеялся Фейн:

— Она не кончится никогда, ал'Тор. Никогда.

Морейн, одна в отведенных ей апартаментах на женской половине, поправляла на плечах шаль, украшенную вышитыми листьями плюща и виноградными лозами, разглядывая результат в высоком, стоящем в углу зеркале с простой рамой. Когда ее охватывал гнев, темные большие глаза вспыхивали ястребиной зоркостью. Теперь они почти буравили посеребренное стекло. Лишь по случайности шаль, когда Морейн приехала в Фал Дара, оказалась в переметных сумах. Шали — с сияющим белым Пламенем Тар Валона в центре, на спине носительницы, и с длинной цветной бахромой; у Морейн бахрома была лазурно-голубой, как утреннее небо, — шали редко носили вне Тар Валона, да и там обычно только в Белой Башне. Немногое в Тар Валоне, за исключением собраний Зала Башни, предусматривало соблюдение формальностей ношения шалей, и за пределами Сияющих Стен эмблема Пламени распугала бы слишком многих, обратив их в бегство или, что вероятней, отправив их за Детьми Света. Для Айз Седай стрелы Белоплащников столь же смертоносны, как и для любого другого, а Чада слишком хитры и коварны, чтобы позволить Айз Седай увидеть лучника раньше, чем стрела ударит в цель, чтобы позволить той как-нибудь избежать гибельного выстрела. И в Фал Дара Морейн не собиралась никогда носить шаль. Но аудиенция у Амерлин требовала соблюдения церемониала.

Морейн, стройная и вовсе не высокая, от присущей всем Айз Седай неопределенности возраста, от гладких щек, не тронутых старостью, часто казалась моложе своего возраста, но она обладала повелительной грацией и уверенной осанкой, подчинявшими себе любое собрание. Умение держать себя, привитое в юные годы в Королевском Дворце Кайриэна, за время пребывания среди Айз Седай не размылось, наоборот, обрело новые грани и силу. Она знала, что сегодня ей это качество крайне понадобится — вся ее воля и выдержка, до последней капли. Однако еще больше бесстрастности скрывало бурю в ее душе. Должно быть, что-то стряслось, иначе она не явилась бы сюда сама, подумала Морейн — наверное, уже в десятый раз. Но кроме этого вопроса возникали еще тысячи. Что же стряслось и кого она выбрала себе в сопровождающие? Почему сюда? Почему сейчас? Нельзя, чтобы теперь все пошло наперекосяк.