– Но знала, что это отец?

– Да… может, я так подумала из-за гор. Мы с папой бывали в горах.

– Правда? Я тоже поднимался в горы с отцом. Если когда-нибудь вернешься в Шотландию, пойдем с тобой покорять Манро.

– Куда пойдем?!

Роджер снова рассмеялся. Брианна вдруг вспомнила, как он отбрасывает назад густые черные волосы, которые вечно забывал подстригать, и щурит зеленые глаза, улыбаясь. Она поймала себя на том, что легонько касается нижней губы большим пальцем, и убрала руку. Он поцеловал ее на прощание…

– Манро у нас называют любую вершину выше трех тысяч футов. А их очень много, так что народ соревнуется, кто сколько одолеет. Все равно что марки собирать или спичечные коробки.

– А ты сейчас где, в Шотландии или в Англии? Нет, погоди, дай угадаю! Хм… Шотландия. Ты в Инвернессе.

– Точно, – поразился Роджер. – Откуда ты знаешь?

Брианна потянулась, скрещивая ноги под одеялом.

– Ты по-другому произносишь «р», когда говоришь с шотландцами, – пояснила она. – Заметила, когда мы… были в Лондоне.

Голос почти не дрогнул. Становится все легче и легче, подумалось ей.

– Тепер-р-рь я чуть было не подумал, что ты ясновидящая, – рассмеялся Роджер.

– Жаль, что ты далеко, – поддавшись порыву, произнесла Брианна.

– Правда? – удивился он. – Ну… Я ведь приеду.

– Роджер, слушай… Я не ответила на письмо…

– Не волнуйся, – быстро сказал он. – Через месяц мы встретимся и обо всем поговорим. Бри, я…

– Да?

Брианна расслышала вздох и вспомнила, как поднималась и опускалась теплая, твердая грудь под ее ладонью.

– Я рад, что ты согласилась.

После разговора Брианна так и не смогла заснуть. Она встала с кровати и побрела на кухню за молоком. И, только на несколько минут застыв у холодильника, слепо глядя на полки, она поняла, что видит вовсе не бутылки кетчупа и открытые консервные банки. А стоячие камни, темнеющие на фоне бледного рассветного неба.

Брианна выпрямилась, нетерпеливо фыркнув, и с грохотом захлопнула дверцу. Потом слегка поежилась и потерла руки – от кондиционера веяло холодом. Она машинально его выключила, затем подняла раму окна. В кухне тут же запахло теплой сыростью дождливой летней ночи.

Следовало ответить на письмо… Она даже садилась за ответ, причем несколько раз, и с досады бросала, не дописав и до середины.

Брианна знала почему. Или она только так думала. А вот внятно объяснить Роджеру…

В какой-то мере это был простейший инстинкт раненого зверя – сбежать и спрятаться от того, что причиняет боль. Конечно, Роджер ни капли не виноват в случившемся год назад, но оказался неразрывно связан с теми событиями.

И потом он был столь нежен, столь добр. Обращался, будто она только-только осиротела, что, в общем-то, было правдой. Однако как странно! Мать пропала навсегда, хотя – Брианна надеялась – оставалась жива. Когда веришь в блаженную жизнь после смерти, отчаянно надеешься, что близкий человек счастлив где-то там, – и все равно терзаешься болью потери и одиночества.

Мимо, через парк, пронеслась «Скорая». Красный огонек пульсировал в темноте, но звук сирены поглотило расстояние.

Брианна по привычке перекрестилась и пробормотала «Miserere nobis». Помилуй нас… Сестра Мари Ромен рассказывала в пятом классе, что мертвые и умирающие нуждаются в молитвах. И она так вбила это в головы учеников, что они больше не могли пройти мимо аварии и не вознести краткую молитву, чтобы облегчить страдания тех, кто вот-вот постучится в двери рая.

Брианна молилась каждый день. За мать и за отца… за отцов. Здесь заключалась вторая загвоздка. Дядя Джо знал правду о ее родителях, однако только Роджер мог всецело понять, что случилось. Только Роджер тоже слышал зов камней.

Невозможно пережить подобное и остаться равнодушным, неотмеченным. Так произошло и с ним, и с ней. Когда Клэр отправилась обратно, Роджер не хотел, чтобы Брианна уехала из Шотландии, а она…

Дела, пояснила она. Например, учеба. И не соврала. Самое главное – она просто должна была уехать подальше от Шотландии, от кругов камней, туда, где могла исцелиться, восставить нормальный ход жизни.

Останься она с Роджером – никогда не сумела бы забыть. Ни на секунду. Вот и третья причина.

Он защищал Брианну, дорожил ею. Мать оставила свою дочь на Роджера, и он оправдал оказанное доверие. Вот только заботился ли он о Брианне лишь из-за обещания – или потому, что она на самом деле ему небезразлична? Все равно, вдвоем им будущего не построить. Особенно когда на обоих тяжким грузом давят обязательства.

Если бы у них могло быть будущее… Вот что так и не удалось написать в письме. Ведь как облечь это в слова, которые не прозвучали бы одновременно самонадеянно и глупо?

– Уйти, чтобы вернуться и сделать все верно, – пробормотала Брианна и поморщилась.

За окном по-прежнему шумел дождь. В воздухе витала прохлада, и поэтому дышалось легко. Скоро рассвет, подумала Брианна, но все же было достаточно тепло – на коже выступали бисеринки пота и щекотно стекали по шее. Хлопковая футболка стала влажной.

Брианна хотела забыть прошлый ноябрь, начать все с чистого листа. Прошло бы достаточно времени, и они встретились бы вновь. Не на вторых ролях в драме ее родителей, а написали бы уже собственную пьесу. Если что-то и будет между ней и Роджером Уэйкфилдом, то произойдет это по их воле. И теперь перед Брианной возникла возможность выбирать. От предвкушения засосало под ложечкой.

Подул ветер, и капли дождя попали девушке на лицо. Она стерла их и пригладила непослушные пряди влажной ладонью. Раз уж не спится, можно поработать.

Окно осталось открытым. Плевать, что натечет лужа. Не хотелось дышать искусственным воздухом из кондиционера.

Щелкнув настольной лампой, Брианна открыла учебник по высшей математике. Она кардинально сменила специальность, зато неожиданно обнаружила, что математика действует успокаивающе.

В одиночку вернувшись в Бостон, Брианна снова взялась за учебу. Но уже не за историю. Инженерное дело показалось более безопасным вариантом: только твердые, неизменные факты. Которые поддаются контролю. Брианна медленно наточила карандаш, наслаждаясь подготовкой, и приступила к первой задаче.

Как всегда, цифры непреклонно сплетались в паутину. И в ней застревали все лишние мысли. Шелковые нити связывали чувства, как назойливых мух. Эту паутину, ровную и прекрасную, сплетала логика. Лишь одна мысль ухитрилась избежать клейких пут и заметалась туда-сюда яркой крошечной бабочкой.

«Я рад, что ты согласилась», – сказал Роджер.

Брианна тоже рада.

Июль 1969 года

– И он говорит как битлы?.. Ох, я на месте помру, если у него акцент как у Джона Леннона! С ума сойти-и!

– Да нет же, ничего общего, угомонись! – прошипела Брианна. Она осторожно выглянула из-за колонны, но международный терминал был все еще пуст. – Ты что, не видишь разницы между ливерпульцем и шотландцем?

– Не-а, – беззаботно отозвалась Гэйл, взъерошив светлые волосы. – Для меня все англичане болтают одинаково. Вечно бы их слушала!

– Да не англичанин он! Шотландец!

Гэйл посмотрела на Брианну, как будто та слегка тронулась умом.

– Шотландия – это часть Англии, я видела на карте.

– Часть Великобритании.

– Какая разница? – Гэйл тоже высунулась из-за колонны. – Ну и чего мы тут прячемся? Он же нас не заметит.

Брианна не знала, хочет ли, чтобы Роджер их заметил. А тем временем взлохмаченные пассажиры с багажом в руках уже потихоньку потекли сквозь двойные двери.

Неумолкающая Гэйл все-таки вытащила Брианну в середину зала. Язык подруги слово вел двойную жизнь: на занятиях Гэйл рассуждала спокойно и взвешенно, зато в компании как с цепи срывалась. Поэтому-то Бри позвала ее с собой встречать Роджера. Так уж точно неловких пауз не возникнет.

– А вы уже занимались с ним этим?..

Бри испуганно уставилась на подругу.