С этого года в школах 2-ой ступени вводился, как обязательный предмет, иностранный язык, до этого в первое время после революции им могли заниматься только желающие. В школе, где учился Алёшкин, обязательным иностранным языком был немецкий. На уроках этого иняза, как его теперь сокращённо называют, Боре и большинству его товарищей было скучно и неинтересно. Все они в первом и втором классах гимназии этот язык уже изучали, и теперь, когда всё началось опять с азов, так как в классе были ученики из городского училища, где он не преподавался, ребята, имевшие начальные знания немецкого, вели себя более чем недисциплинированно. По требованию Чикунского в этой школе все учителя поддерживали довольно строгую дисциплину, особенно на уроках.

Одним из самых буйных и шаловливых учеников первого класса был Алёшкин. Его довольно-таки разнузданное поведение, и не только на уроках иностранного языка, но и на других, и на переменах, доставляло и ему самому немало неприятностей.

Как мы уже говорили, в бывшей Саровской школе дисциплина почти отсутствовала, это очень распустило и без того достаточно неуравновешенную натуру Бориса. Попав в новые, более жёсткие условия, он поначалу чуть ли не взбунтовался. Дело могло бы кончиться для него очень плачевно, если бы не способности, проявляемые им почти по всем предметам, в особенности по математике, благодаря чему он всегда находил защитников из педагогов, обсуждавших на педсовете какой-либо из его проступков.

Он по всем предметам почти за каждый ответ и в четвертях, и в полугодиях, а впоследствии и в году получал один и тот же балл – «весьма». Вероятно, нужно немного пояснить, что это была за отметка. Дело в том, что сразу после Октябрьской революции в темниковских школах ученикам вообще прекратили ставить какие-нибудь отметки. Ведь в так называемый школьный совет в то время на равных правах с педагогами входили и ученики – представители не только от класса, но и от каждой группы (в одном классе было несколько групп). Таким образом, в школьном совете учеников было иногда больше, чем учителей. Повторяем: представитель учеников в совете имел такой же решающий голос, как и педагог. Выборы происходили без какого-либо руководства, и, как правило, в совет попадали наиболее сильные и взрослые из одноклассников, часто второгодники, а то и третьегодники, относившиеся к учению спустя рукава. Зачем же им были отметки? Вот так, в 1918, да и 1919 годах отметок ученикам и не ставили.

С переходом Бориса во вторую ступень положение стало другим. Теперь общешкольные дела решались на школьном совете, но изменились и права учеников, и сами выборные: избирались наиболее успевающие и примерные по поведению учащиеся. Кроме того, был организован педсовет, в состав которого входили педагоги, а от всех учеников – только один представитель, да и тот пользовался правом лишь совещательного голоса. На этом педсовете обсуждались вопросы о планах и программах учения, успеваемости учеников и их поведения.

Были введены и отметки: 1 – неудовлетворительная оценка, или, как её сокращённо называли ученики и учителя, «неуд», она соответствовала дореволюционной двойке; 2 – удовлетворительно, или «уд», то есть тройка; 3 – хорошо, или «хор», то есть четвёрка; 4 – весьма хорошо, «весьма» – пятёрка.

В первом классе, где учился Борис, оценку «весьма» по всем предметам имели только два ученика – это он, Алёшкин, и его ближайший приятель Юзик Ромашкович. Разница была только в одном: если Юзик имел «весьма» абсолютно по всем предметам, а также по поведению, то Боре здесь очень часто ставили не только «неуд», но даже исключительное по тому времени, почти никому не ставившееся «особо неудовлетворительно». И повторяем, что только чрезвычайно хорошие знания по всем предметам спасали его от исключения из школы. Собственно, не было в классе или в школе такой проказы, такой шалости, иногда довольно злой и глупой, в которой Борис Алёшкин не принимал бы участия.

Положение изменилось к лучшему со второй половины учебного 1920/21 года. Вероятно, сказалось влияние рассудительного и дисциплинированного Ромашковича, а может быть, и постоянное соревнование этих друзей между собой. Стасевичи были очень рады этой дружбе и всячески поощряли её.

Кроме школы Борю и Юзика сближали совместная домашняя работа и их обоюдная любовь к шахматам.

Кажется, мы уже говорили, что со 2-ой ступени у учеников появились вновь домашние уроки, что потребовало дополнительного количества школьных принадлежностей: тетрадей, чернил, перьев и карандашей. Всего этого купить в то время было невозможно, ведь в Темникове ни магазинов, ни даже просто лавчонок не существовало.

Для занятий в классах учителя раздавали тетради, карандаши и перья, получаемые бесплатно из Наробраза, но всё это давалось в таком мизерном количестве, что его еле хватало для школьных занятий. Выполнять домашнее задание было просто нечем и не на чем.

Ребят выручил Алексей Владимирович Армаш. Он разрешил им выдрать из сваленных на чердаке в библиотеке конторских книг, привезённых из помещичьих усадеб, все чистые листы. Правда, ещё до этого Боря и Володя пользовались той же бумагой для своих солдатиков, ну а теперь, когда было получено, так сказать, официальное разрешение, они, конечно, охулки на руку не положили (простор. Не упускать своей выгоды – прим. ред.), и скоро не только они, но и все их ближайшие друзья были обеспечены превосходной бумагой и нашили себе много тетрадей.

Хуже обстояло дело с чернилами, их уже не хватало и для занятий в школе. Первое время выход нашли в том, что все стали усиленно собирать химические карандаши, крошить и растворять их стержни в горячей воде, получая чернила, но скоро и карандашей не стало. Тогда на выручку пришёл снова Алексей Владимирович Армаш. Он преподавал естествознание, и в какой-то книжке вычитал, что можно приготовить чернила из чернильных орешков – особого заболевания в виде наростов, встречающихся на листьях дуба.

В один из ясных воскресных дней все школьники отправились на сбор этих орешков в дубовую рощу, находившуюся у Санаксарского монастыря. Многие не верили, что из этой затеи что-нибудь выйдет. Но орешков оказалось так много, что набрать их почти не составило никакого труда. После этого похода, доставившего ребятам большое развлечение, в углу школьного сарая появилась целая куча красновато-желтоватых шариков величиной с вишню, это и были так называемые чернильные орешки.

На следующем уроке труда класс Алёшкина под руководством Алексея Владимировича приступил к изготовлению чернил: орешки отнесли на кухню и свалили в большой котёл, залили водой и поставили вариться. Отдельно растворили небольшое количество квасцов (рецептуру Армаш взял из своей книжки), квасцы добыли в аптеке.

Когда варево было готово, его процедили через марлю, смешали с квасцами, разлили по бутылкам – чернила были готовы. Они писали каким-то грязно-коричневым цветом и, как вскоре многие убедились, очень быстро выгорали на солнце. Однако для занятий годились вполне. И вскоре все школы последовали этому примеру. Чернильный кризис был преодолён.

С бумагой устраивался каждый, как мог. В частности, уже известный нам Колька Охотский для этой цели стал использовать чистые листы из старых церковных книг, которых много хранилось в подвале церкви Иоанна Богослова, куда он, как сын священника, имел свободный доступ. Но Колька не слишком внимательно следил за тем, как выдирает листы, и не замечал, когда ему попадалась бумага, исписанная с другой стороны. Он вшивал в тетради и эти листы и однажды подал учителю тетрадку, на одной из страниц которой был список умерших за какое-то время лет двадцать тому назад. Учитель сообщил об этом Колькиному отцу, и мальчишка, как всегда, был безжалостно выпорот.

Время шло. Кончалась первая четверть учебного года. Стасевичи уехали в Москву, оставив семью под присмотром знакомой, недавно поселившейся в их доме.

Осенью 1920 года в Темникове было произведено уплотнение семейств некоторых служащих, имевших большие квартиры. Нужны были помещения под учреждения, детские сады, вторую библиотеку, новую амбулаторию и под жильё рабочих кирпичных заводов, ранее ютившихся в бараках или подвалах.