Мелькание оружия, рук, ног, выпученные глаза, звериный рёв из десятков раззявленных ртов, крики, стоны, русский и немецкий мат, кровища, вонь и грязь всё смешалось в тугом комке рукопашной схватки.
Справа сапёрной лопаткой рубился давешний пулемётчик. Слева усатый выдёргивал нож из скрючившегося фрица. Суки, немецкие! Да, когда же вы кончитесь. Рванув штыком по шее автоматчика, я едва увернулся от струи крови, но оступился в рытвине. Вражина смертельной хваткой вцепился в винтовку и вывернул её из моих рук.
Бой продолжался, а я остался без оружия. Мимолётная мысль, что я отпрыгался, добавила ярости и быстроты. Набегающему гансу я саданул на вдохе ногой в печень и сразу снизу кулаком в горло. Он захрипел, и рухнул безжизненным кулём. Всё, аут, не жилец.
Издав дикий крик, я кинул взгляд на обе стороны и вдруг понял, что немцы и впрямь кончились. Ошалело оглядываясь, я трясущимися руками стащил каску. Адреналин громко пульсировал в артериях. Дуновение летнего ветерка чуть шевелило слипшиеся от пота, крови и пыли волосы. Соль противно жгла глаза. Бой закончился, и меня будто из розетки выдернули. Вместо безумной ярости навалилось равнодушие и опустошение.
Не сдерживая тяжкое дыхание, я тупо обвёл взглядом поле боя и стоящих тут и там бойцов. Вид их был ужасен: пот, кровь и грязь прилепили расхристанные гимнастёрки и штаны к телам, перепачканные землёй и кровью, растрёпанные обмотки, разбитые башмаки и сапоги, грязные в потёках крови и пота лица. Многие потеряли в драке пилотки и ремни.
Изрытую взрывами и истоптанную сотнями ног землю усеяли трупы в тёмном серо-коричневом камуфляже, среди которых светлыми пятнами выделялись гимнастёрки убитых и раненых красноармейцев.
Стараясь ступать твёрдо и сдерживая слабость в ногах, я сделал несколько шагов и бессильно опустился на труп. С шипеньем выдавился воздух сквозь его сжатые зубы, и из носа вздулись кровавые пузыри. Невольно вспомнилась фраза из «Воспоминаний о войне» Николая Никулина, отчего тоскливо сжалось сердце: «сегодня тебе повезло, смерть мимо прошла. Но завтра опять надо атаковать. Опять надо умирать, и не геройски, а без помпы, без оркестра и речей, в грязи и смраде. И смерти твоей никто не заметит: ляжешь среди трупов и сгниёшь, забытый всеми под насыпью заросшей бурьяном липкой глины».
– Наша взяла, командир, – прохрипел усатый, придерживая окровавленную руку, наспех замотанную грязным бинтом.
– Тебя как звать-то, ветеран? – я с трудом ворочал языком.
– Ну что ж, Васька, давай сызнова знакомиться, – он криво ухмыльнулся, – Семён Леонов, по батюшке Иваныч.
– Не обижайся, всю башку отшибло.
– Да, ладно, третёдни, как встренулись, да бои всю дорогу. Тут любой изумится.
– Семён, позови пулемётчика, что-то у меня голос пропал.
– Эй, Сашка, подь сюды.
– Чего тебе.
– Не чегокай, командир зовёт.
– Ты миномётчиков причесал? – едва ворочая пересохшим языком спросил я подошедшего Сашку.
– И даже побрил. Два диска выпулил. Последних.
– Пока тихо, возьми пару бойцов и проверь миномётную позицию. Аккуратнее там, могут мёртвыми прикинуться. Вернёшься, доложишь. Семён Иваныч, организуй бойцов, надо собрать оружие, боеприпасы, солдатские книжки и зольдбухи. Главное, собери пулемёты и патроны к ним. Ты, ты и ты, – я подозвал ближайших красноармейцев, – ребята обойдите поле боя, и, как можно быстрее перевяжите раненых, дорога каждая минута. Поспешите. Убитых потом соберём. И вот ещё что, – я оглянулся и повысил голос, – пленных не брать! Повторяю, пленных не брать, – слова давались с трудом, пересохшее горло полыхало огнём. Пить хотелось, спасу нет. И из близкого ручья не напьёшься, там теперь не столько воды, сколько грязи и крови.
Я хрипло прокашлялся, облизнул сухим языком потрескавшиеся губы и вдруг с удивлением увидел протянутую руку с фляжкой.
– Попейте, товарищ командир, – сбоку стоял молодой крепкий парень с невероятно синими глазами и веснушчатым носом.
Ничего вкуснее и приятнее той тёплой, отдающей железом и тиной воды я в жизни не пил.
– Спасибо, тебя как зовут?
– Сергей я, Мирошниченко.
– Вот что, Серёжа, возьми бойцов пробегитесь по полю, подсобите Семён Иванычу, он трофеи собирает.
– Командир, – подбежал запыхавшийся Сашка, – пара миномётов восемьдесят один миллиметр, целые. Семь десятков мин в лотках и шесть дохлых немцев. В километре за выступом рощи колонна грузовиков, пара броневиков и несколько мотоциклов. Немцы там суетятся. Вроде грузятся.
– Эх, мать честная, жаль миномётчиков у нас нет. Долбануть гадам вдогонку.
– Чё это сразу «нет». Подумаешь, какое хитрое дело. Я знаю бойцов, которые смогли бы. Да, и сам…
– Давай, Саня, влепи им под хвост по самое не балуйся. По десятку мин на ствол. Только по своим не шарахни.
– Обижаешь, командир, – сверкнула белозубая улыбка на грязном в потёках пота лице, – разрешите выполнять?
– Давай, дуй. Не упусти гадов.
Подвижный, как ртуть, парень перемахнул через бруствер и был таков.
Пока я отмывал кровь с руки и перевязывал трофейным бинтом обе царапины, прошло четверть часа. Застёгивая рукав, я услышал, как один за другим хлопнули миномёты, и из-за редкой рощицы донеслись два взрыва. Через минуту послышалась ещё пара хлопков, и вслед за взрывами за леском поднялся дым. После короткой паузы два десятка мин улетели к своим бывшим хозяевам. Взрывы слились в сплошной грохот, и за березняком повисла тёмная завеса дыма. От неожиданности красноармейцы кто присел, кто прижался к земле, но быстро разобрались, радостно заорали и замахали руками. Мальчишки.
– Внимание, бойцы, – крикнул я, – пятеро со мной, бегом, – и я рванул в сторону миномётной позиции.
Рядом с Сашкой около миномёта и разбросанных пустых лотков из-под мин стояли трое. Они оживлённо жестикулировали и добродушно переругивались.
– Ну, как? – пропыхтел я.
– Пяток выстрелов промазали, благодаря некоторым тут ворошиловским стрелкам, но накрыли их крепко. Ни одна машина не ушла.
– Молодцы! Благодарю за службу. Как фамилии?
– Это…, Сафронов, Сидорчук, Баля, Иванов, – слегка растерялись бойцы. – Служим трудовому народу.
– Все за мной бегом, марш. Смотреть внимательно. Остерегаться недобитков.
За выступом рощицы открылась плавно спускающаяся на полверсты, исчерченная следами колёс и гусениц зелёная луговина, в конце которой поперёк протянулась цепочка деревьев, видимо растущих вдоль грунтовой дороги. Именно там, в завесе дыма и пыли сгрудились машины, многие из которых чадно горели.
Пока бежали трусцой, я начал прикидывать ситуацию к носу. До сих пор обрушившиеся на мою голову события не давали ни малейшей возможности уточнить, кто же я такой, где оказался, какой нынче год, месяц и число. Судя по растительности сейчас разгар лета. Местность равнинная, умеренно лесистая, значит не юг, не север и не Прибалтика. Гимнастёрки на бойцах с петлицами, значит, на дворе начало войны. Пока этого достаточно, с остальным разберёмся по ходу.
Я старался не сбить дыхание, вглядываясь в приближающуюся разгромленную колонну и слушая, как за моей спиной топочут ноги бойцов.
Между тем в памяти стала всплывать масса информации по состоянию, дислокации, направлению ударов и перемещений армий и дивизий вермахта и РККА в начале Великой Отечественной войны. Поразительно, ведь до сих пор история той войны вовсе не входила в круг моих интересов! Однако вспомнилось буквально всё в мельчайших подробностях, что когда-либо, даже мельком, довелось увидеть, узнать или прочитать. Сотни книг, статей, фотографий, мемуаров, имён, дат, названий операций и номеров соединений побежали перед глазами словно лента. Потрясающее ощущение всезнания настолько ошеломило, что я даже приостановился и потряс головой, словно желая раскидать информацию по углам памяти. Опомнившись, я поспешил догнать своих бойцов.
За полсотни метров мы перешли на шаг, подняли оружие и осторожно приблизились к скучившимся на грунтовой дороге машинам. Последним поперёк грунтовки раскорячился броневик с оторванным задним мостом. Рядом с ним в луже бензина горели перевёрнутый мотоцикл и лёгкий гусеничный вездеход. Из восьми тентованных трёхтонных Опелей-Блитц три были безнадёжно искорёжены взрывами, один свалился на бок в придорожную канаву. Ещё два чадно горели, потрескивая полыхающими скатами. Зато две передние машины имели вполне сохранный вид. Первая стояла с большим бортовым прицепом на жёсткой сцепке. Среди воронок и огня в разных позах раскинулись десятка два мёртвых немцев, все в камуфляжных куртках. Среди них некоторые агонировали. В сторону недалёкого леса по примятой траве тянулись цепочки следов от ног и колёс.
