Герр Вольф опять сделал очень больно где-то на груди, а потом девочка увидела раскаленный прут, приближавшийся к ней. Мужчина будто получал удовольствие от ужаса ребенка, медленно, очень медленно приближаясь к ней. Губы Ингрид, понявшей, что скоро все, дошептали видуй28 и принялись за ту молитву, с которой евреи приходят и уходят… «Слушай, Израиль!»29

В этот момент все и случилось. Где-то в неведомой дали вспыхнул белым пламенем кристалл с громким хлопком исчезнув из реальности, что заставило взвыть сирены тревоги в охраняемом хранилище, а Ита также внезапно исчезла, но при этом звук был, как от небольшого взрыва. Палача откинуло от ребенка, в результате чего тот упал на острый угол перевернувшейся и засыпавшей его горячими углями жаровни, а раскаленный прут упал всего в дюйме или двух от Эльзы.

Последним, что слышала Ингрид, перед тем как погрузиться в беспамятство, был детский крик. Какая-то девочка, надрываясь, кричала на сразу же распознанном идише:

– Маме! Маме!30 Тут мэйделе, 31совсем узгибитене!32 – и этот крик наложился на молитву «Шма»,33 с которой готовилась уйти совсем еще юное создание…

Эльзу освободили через несколько часов, но всего пережитого седоволосая девочка не вынесла, сойдя с ума. А немецким властям еще предстояло перевоспитывать «истинных арийцев», многие из которых были замараны в убийствах, да объяснять журналистам, как такое вообще могло быть возможно в демократической Германии.

Циля Пельцер была женщиной дородной, внимательной, никогда не отказываясь помочь и поскандалить. У женщины подрастали двое детей – мальчик Йося и девочка Ривка, мамины солнышки и радости. Девочка в свои одиннадцать уже хорошо помогала по дому, а Йося учился на одни пятерки, куда не надо не лазил и вообще был хорошим мальчиком, хотя силой пошел непонятно в кого, по крайней мере, муж Цили, Изя, не признавался, но за сына радовался.

В этот вечер Циля чистила картошку, потому что сын принес свежепойманную рыбу, которую надо было приготовить к приходу мужа с работы. Изя служил доктором в больнице, работая часто допоздна, но зарабатывал хорошо, что позволяло самой Циле заниматься хозяйством и детьми. Дети были пионерами, поэтому часто засиживались в школе, но Циля, четко чувствуя откуда ветер дует, не возражала. Йося сейчас сидел, делая уроки, а Ривка, давно закончив со своими, помыкалась вокруг мамы, но тут помощь еще не требовалась, потому, ища, чем себя занять, девочка отправилась на задний двор, откуда и прибежала в совершеннейшем ужасе.

– Мама! Мама! Там девочка лежит, вся замученная! – закричала Ривка, даже не проверившая, жива ли девочка.

– Ой-вей!34 – отреагировала Циля, бросив нож и недочищенную картофелину, ибо ситуация явно обычной не была. Это не соседские мальчишки, залезшие через забор за яблоком, которого для них не жалко, «замученная» могло означать что угодно. – Покажи маме, – попросила она дочку, чуть ли не бегом отправляясь за ней.

На траве лежала девочка. Одежды на ней совсем не было, к тому же ребенок, похоже, еще и обгорел. Циля всплеснула руками, осторожно наклоняясь к девочке. Тут губы ребенка шевельнулись, явно с трудом проталкивая слова. Эти слова были женщине, разумеется, известны, потому что это была молитва. Перед Цилей лежала еврейская девочка, потому что вряд ли кто-то еще знал эту молитву.

– Ривка! – осторожно беря на руки явно подвергавшееся пыткам тело, Циля решила отнести ребенка в дом. – В темпе вальса35 к папе в больницу! Расскажи за девочку, и что тому, кто это сотворил, я сделаю бледный вид и розовые щечки36! Она ж как только что из Валиховского37 переулка! Пусть бежит сюда мелким шагом38!

– Да, мамочка! – кивнула Ривка, беря с места в карьер.

– Йося! Йося! Ты где? – громогласно поинтересовалась Циля, неся найденного ребенка в дом. – Ноги в руки, и я тебя не вижу, но чтобы здесь был дядя Сема, и как за водкой39!

– Да, мамочка, – не стал рассуждать Иосиф, видевший, кого мама несет на руках.

Уложив девочку на кровать, Циля вздохнула. Ребенок, казалось, был без сознания, только губы шевелились. Женщина подумала, что раз девочка не зовет маму или папу, а шепчет молитву, то, скорее всего, злые люди убили всех, возможно даже на ее глазах. Когда Циля уже думала накрыть простыней найденную девочку, в дом вошел Сема Лившиц, работавший в милиции. Улыбчивый высокий молодой человек, в котором было трудно признать еврея, в милицейской форме выглядел импозантно, по мнению Цили.

– Таки шо страпилось40? – поинтересовался милиционер, воткнув взгляд в женщину.

– Кинь брови на лоб,41 Сема, – отозвалась Циля. – Гляди, что Ривка у нас на заднем дворе нашла!

– Что она шепчет? – спросил Сема будто самого себя, наклоняясь к найденному ребенку.

– Это молитва, Сема, – грустно ответила ему женщина. – Так уходят… – она нежно погладила девочку, отчего та открыла глаза. Глядя в разноцветные, такие же, как у самой Цили, глаза, женщина охнула.

– Она-таки такая же, – задумчиво отозвался Йося, видимо, от волнения перейдя на идиш. – Ты кто, девочка?

– А… И… Пе… – попыталась произнести почти замученная девочка, но не смогла. Широко раскрытые глаза наполнились ужасом.

– Тише, тише, – все поняла Циля, продолжая гладить так похожую на нее незнакомку. – Мы все решим. Твоя фамилия Пельцер? – вдруг спросила женщина, и девочка медленно кивнула, заставляя Цилю переглянуться с Семеном.

– Шо тут у вас? – запыхавшийся Изя был не сильно рад, хотя и понимал, что так просто его с работы не дернули бы. В этот момент он увидел ребенка. – На минуточку…42

– Не кидай брови на лоб,43 Изя! – сразу же отреагировала его супруга. – Помоги ребенку!

Молча кивнув, доктор посерьезнел, что-то показав Циле, приподнявшей ребенка. Девочку явно не кормили, похоже, что сильно избили чем-то вроде кнута и, по-видимому, резали ножом или чем-то подобным. Выглядевшая малышкой, она сейчас не могла говорить, только шептала едва слышно слова молитвы, а из ее глаз текли слезы. Доктор подумал о госпитализации, но Циля, видя отчаяние в глазах а идише мэйделе,44 твердо произнесла:

– Не дам! Здесь лечи! – она была абсолютно уверена, что девочка просто не перенесет больницу. – Сама ее выхожу!

– Циля, – Сема вздохнул, характер женщины он знал и пустыми надеждами себя не тешил. – Записать ее как?

– Она хорошая, мама, – тихо произнесла Ривка, вернувшаяся с отцом, потянувшись к незнакомке. – Будет мне сестрой…

– Хорошая? – переспросила Циля. – Сема, пиши: Гита45 Пельцер, моя дочь!

– Ша, ша, я все понял, – поднял руки милиционер. – Возражений не имею, сходство на лице.

А не понявшая и половины Ингрид лежала и смотрела широко раскрытыми глазами на ту, что назвала ее сестрой. В это просто не верилось, все происходившее было абсолютно невозможно, по мнению девочки, но оно происходило, а еще… Еще мягкая теплая рука новой мамы гладила новопоименованную Гиту Пельцер по голове, правда Ингрид это только предстояло еще узнать. Узнать, что отныне и навсегда она а идише мэйделе.46