– Ой, у него вечно какой-нибудь геволт,59 – отмахнулась Ривка, которую эта тема совершенно не интересовала. – Он наверняка и гефилте фиш60 делает, как геволте,61 – и девочки рассмеялись.
Плавать Гите очень нравилось, так же, как и ходить под парусом. Йосин друг Миша выходил на лодочке в спокойную погоду, и, конечно же, они не забывали девочек, потому что без Ривки Гита была не согласна, а сама Ривка нравилась Мише, который вот таким способом мог с ней встречаться, не привлекая внимания, хотя девочка, конечно же, все понимала.
Самым тяжелым для Гиты поначалу был противогаз. В школе учили, что противогаз должен быть всегда под рукой, в городе даже проводились «репетиции отражения воздушно-химического налета империалистической банды», когда нужно было бежать в убежище и надевать противогаз, иногда даже уроки проводились в противогазе, что было очень трудно – Гита задыхалась и пару раз даже падала в обморок, пока Ривка не рассказала, что фильтр можно свинтить и тогда дышаться будет легче, правда, если поймают, будет очень грустно.
«Очень грустно» Гита поняла как «Мамочка расстроится», поэтому терпела изо всех сил, пока Папочка не заметил неладное – девочка чаще бледнела, ей временами не хватало воздуха, и тогда школа получила грозную бумагу из больницы, отчего девочку освободили от учебных тревог. Она не одна была такая, Лея из их же класса тоже задыхалась, а директор школы сказал, что смысл этих тревог – научить, а не убить, поэтому девочек даже жалели.
Здесь учились десять лет, и не было такого разделения по разным школам, как в Германии, хотя еще сохранялись, в том числе отдельно мужские, отдельно женские, но и в этом смысле Гите повезло, по крайней мере, она действительно так считала. Иногда только страшные картины приходили в снах, и тогда Мама успокаивала свою мэйделе.62 Девочка ощущала себя очень нужной и важной, да и любила свою семью так, как будто они были первыми после Всевышнего. Ребе улыбался, глядя на то, как Гита совмещает пионерскую работу и иудаизм. Иногда это было действительно забавно.
Несмотря на то, что Гита подрастала, ее продолжали ласково называть «девочкой» – мэйделе на идише. Прошедшее время слилось для девочки в постоянное ощущение счастья. Она всегда помнила, как бывает плохо, поэтому старалась изо всех сил. Не всегда у нее получалось, но трудно было бы ожидать всего… Однажды она даже напугала Маму своим видом. Девочка возвращалась из школы, пытаясь понять, что сделала не так – сегодня она получила двойку, не представляя за что. Учитель был новым, ничего не объяснив, он будто хотел довести девочку до слез, что попытавшиеся успокоить Гиту друзья и подруги очень хорошо поняли.
Циля, увидев бледную дочку, в глазах которой застыли слезы, кинулась к ребенку. Первое, что сделала та, кого Гита даже писала с большой буквы, обняла расплакавшуюся от Маминого тепла девочку. Вздыхая, Циля гладила Гиту, пока та не успокоилась и не смогла объяснить, что произошло, немедленно разозлив женщину, решившую назавтра пойти разбираться.
– Я тебя расстроила, Мамочка, – девочка переживала так, что Циля уже и не знала, как успокоить доченьку.
– Не надо так переживать из-за двойки, Гита, – женщина не понимала причины такого горя, сразу даже и не сообразив.
– Я не из-за двойки, – Гита подняла заплаканные глаза. – Я потому, что тебя расстроила…
– Мама сильнее расстроится, если ты плачешь, – Циля наконец поняла причины катастрофы. – А оценки – это тьфу и растереть. За оценку тебе мама горбатого слова63 не скажет.
– Правда? – девочка смотрела с такой надеждой, что сердце матери просто не выдерживало. Иногда трудно быть центром мира, даже и для своих детей.
– Ох, мэйделе… – покачивая Гиту, Циля думала о людской черствости и жестокости.
А вот запоздавшие из школы старшие дети сестренку никому прощать не собирались. Сначала собрав совет отряда, девушки и юноши пригласили комсорга школы, который быстро понял, что дети задумали и… не возражал. Гиту в школе любили – всегда готовая помочь, никому не отказывавшая в поддержке, поддерживавшая младших ребят и сама прошедшая абсолютно точно ад… Поэтому комитет комсомола поддержал инициативу старших пионеров, и в местное управление НКВД отправилась вполне официального вида бумага.
Энкаведешники на бумагу, в которой в частности было написано следующее: «…При виде почти замученной румынскими буржуями девочки не смог сдержать своих низменных побуждений в желании унизить…», отреагировали мгновенно, сразу же арестовав учителя, которому не понравилось то, как почитает свою Маму девочка. Ну а формулировать в этой страшной организации тоже умели, поэтому мужчине стало очень грустно, а вот Гита, осознав, что ее защитили, и вовсе потеряла дар речи. Она была действительно частью общего.
Казалось бы, арестован учитель почти по навету, но вот в чем оказалась проблема – по документам тот проходил как коренной одессит, а на деле не понял ни ответа разволновавшейся девочки частично на идиш, ни отношения к Маме, что выдавало некоторые странности. Контрразведка копнула, и на белый свет выплыло такое, что дело быстро засекретили, а «учителем» занялись очень отдельно.
Но самым главным для Гиты было другое – ее защитили, значит, все правда. И рядом с ощущением от «своего народа» встало ощущение «своей страны». Своя семья, своя страна, свой народ – стали именно теми камнями, на которых стояла личность Гиты Пельцер, той, которую ласково называли «мэйделе» в любом возрасте.
* * *
Подростковая влюбленность как-то обошла Гиту, ведь в ее жизни была Мама, и казалось, никакое другое чувство не может поместиться в сердце девочки, просто не хватит для него места. Поэтому из школы Мэйделе буквально бежала, почти не глядя по сторонам. Поскорее к Маме, поскорее обнять, прикоснуться к самой лучшей женщине на свете.
А вот с Мамой гулять Гита любила, ей нравилось медленно идти по Лассаля,64 где на углу с улицей Десятилетия РККА65 стоял «Пассаж» – огромный магазин и гостиница заодно. Здание было красивым, но Мама предпочитала Привоз, где можно было найти абсолютно все и не по таким кусачим ценам, как считала Циля, привыкнув за время НЭПа66 к тому, что «Пассаж» – для богатых.
Мэйделе нравились одесские дворики с фонтанами, плющом и балконами, они были такими уютными, как и их двор, конечно же. И море… К морю ходили по Луговой, не только на пляж, конечно, за мидиями еще, Йося ловил рыбу, Гита помогала Маме по дому, потому что дома всегда есть чем заняться, к тому же – Мама рядом. Циля только улыбалась, поглаживая замиравшую от ее ласки девочку. Осознавая, что именно она стала центром мира Мэйделе, женщина была очень осторожна в словах, чтобы не ранить ненароком так доверившуюся ей доченьку.
– Тетя Циля, разрешите мне с Гитой погулять? – поинтересовался Аркаша Нудельман, подойдя к дому, где жила семья Пельцеров.
– Я не против, а ее ты уговоришь? – улыбнулась все отлично понимавшая женщина. Она говорила на идише, чтобы Гита слышала.
– Уже пошел уговаривать, – упрямо тряхнул вихрастой головой мальчик. Циля готовилась получать удовольствие от наблюдения за процессом. Но в этот раз у мальчика получилось довольно быстро – в кинотеатре обещали какой-то новый фильм.
Быстро уговорить получилось еще и потому, что женщина сжалилась, войдя в комнату девочек. Ривка куда-то уже ускакала гулять, а Гита предпочитала сидеть с мамой. На дворе был жаркий май, поэтому одетая в легкое летнее платье девочка разрывалась – ей в кино очень хотелось, но не хотелось и оставлять Маму.
