Быстро-быстро. Ножки в красных босоножках поспевали за другими, хоть и явно протестовали против такого темпа. Но в какой-то момент вопреки здравому смыслу они вдруг остановили движение.

Музыка была ее слабостью, ее жизнью в какой-то степени. Столько лет даровано этому искусству, столько сил, энергии, любви. Возможно, именно поэтому, имея такую тесную связь, она и заставила ее остановиться посреди метрополитена, позабыв про свой страх.

На четко обозначенном месте у стены играли молодые ребята на музыкальных инструментах. Что-то современное, наверное, дочь бы точно узнала мотив. Их исполнение было далеко не высоким, элитарным искусством, но слушать все равно приятно. Вот так вот остановиться и вспомнить, как в ее руках когда-то был аккордеон, и как стояла она с ним на месте этих ребят.

– Не проходите мимо! Дамочка, дорогая, душенька, помогите бедным студентам музыкантам копеечкой! – Ваня в своей излюбленной манере приставал к прохожим, держа дырявую фуражку в руках, и заставлял музыкантов смеяться.

Удивительно, как этот дурак вообще к ним привязался, будучи далеким от какой-либо музыки. Его максимум – это мимо нот под градусом проорать Цоя. Но он был веселый, умел расположить к себе, да и дела с его внедрением у группы пошли лучше.

У них была странная компашка из студентов музыкантов, которым очень хотелось хоть как-то зарабатывать на своем творчестве. И единственное, что они придумали – это, конечно, концерты в метро. Холодно, инструменты расстраивались, милиция то и дело прогоняла, а они все равно возвращались. Такие они эти музыканты.

Она была в их группе настоящей изюминкой. Хрупкая девчушка, играющая на большом аккордеоне, так еще и вокалистка. Половина успеха как минимум лежала на ее маленьких плечах.

Это было для них хобби, развлечение, не более. Они хорошо понимали, что больших денег так не заработать. Но московский метрополитен привлекал их своей акустикой, аудиторией, неким уютом, в котором хотелось творить. Именно поэтому они приходили и играли на радость прохожим.

В тот день они тоже выступали. Она была без аккордеона, лишь пела. Будто знала, чем закончится их концерт. Сейчас ей и не вспомнить, что была за песня в тот момент, когда Ванька подбежал к ним, одним рывком надел фуражку на голову и закричал: «Ребята, сматываемся. Танька, беги».

В очередной раз на них положили глаз стражи закона, только вот тогда все было не как обычно. Ваня что-то натворил в тот вечер, но ей не известно до сих пор, что именно. В любом случае это привело к целой погоне по лабиринтам подземного города.

Она бежала со всех ног, стараясь не отставать от ребят. Но двигались они гораздо быстрее нее, поэтому было не удивительно, что в какой-то момент она от них отстала. Глаза метались в разные стороны, стараясь выцепить из окружающей обстановки спасительный знак, но набирающая обороты паника не позволяла ей трезво мыслить. Она услышала топот тяжелых ботинок, но не могла сдвинуться с места, будто приросла к земле. Ее обуял истинный страх.

– Извините, пожалуйста, – чей-то посторонний голос заставил ее вновь вынырнуть из потока воспоминаний. Как же далеко она заплыла, что не заметила юношу, что подошел к ней с шапкой в руках? – Не поможете начинающим перспективным музыкантам? А мы сыграем, что вы захотите.

Она заглянула молодому человеку прямо в глаза. Они были такие еще по-детски наивные и живые, что она невольно улыбнулась и без раздумий вытянула из кармана смятую купюру, при виде на которую парнишка аж засиял. Долго пытался выяснить, что же хочет услышать в их исполнении щедрая слушательница, но она ушла, отмахнувшись. Нет, все-таки это был не Ванька. Нет той наглости, ослепительной улыбки, приставучей манеры поведения. Тот был мастер по сбору зрителей и денег.

«Танюша, смотри на меня, смотри на меня. Все в порядке, думай о хорошем», – и снова этот голос. «Зачем же ты мучаешь меня?» – подумала она и посмотрела на указатели направлений. Сейчас она точно знала, куда ей идти, но тогда, слыша тот топот, она была в полной растерянности.

Ее глаза бегали по табличкам, в панике ища что-то знакомое. Но все, о чем она могла думать, – это то, что ее сейчас схватят ни за что.

– Таня, бежим! – откуда-то выскочил Ваня и, схватив ее за руку, поволок за собой.

Она перебирала ножками так быстро, насколько могла. Но Ваня тянул ее за руку, заставляя еще ускориться.

– Я не могу больше бежать. Кажется, ногу подвернула, – она была готова заплакать, но парень не унимался и продолжал ее тащить. – Стой же! Больно!

Ваня, наконец, остановился. Он злобно взглянул на подругу, а затем посмотрел за нее, чтобы убедиться в преследовании.

Повеяло холодом. Парень посмотрел на пути и увидел приближающийся поезд.

– Слушай, сейчас ты сядешь в вагон, проедешь две остановки и перейдешь на кольцевую, а оттуда на серую ветку. Разберешься? Они за тобой не сядут, честно. Гирзанов и Оля тоже сели до кольцевой, возможно, пересечетесь. Только не паникуй.

Она не успела ничего ответить, потому что поезд уже подошел, и Ваня толкнул ее внутрь вагона, а сам побежал прочь.

«Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Кропоткинская».

Ей нельзя погружаться так глубоко в воспоминания. Ни в коем случае. Еще совсем немного, и она будет в своем номере в отеле. Только бы продержаться. Совсем чуть-чуть.

Откуда вообще пошел этот страх? С чего все началось? Она была такой маленькой, беззащитной в большом городе, всего боялась. Но страх потеряться в метро был первостепенный. Быть здесь с кем-то ей было всегда комфортно. Но вот одной ей становилось не по себе, и черти, спящие внутри, вдруг пробуждались. Лезли наружу все воспоминания, страхи, переживания.

После того случая в метро много лет назад она больше не летала в самолетах, избегала лифтов, предпочитала машину или такси любому общественному транспорту. Столько лет она бежала от этого страха, от этих чувств, что теперь, вновь столкнувшись с этим, она ощущала себя девочкой девятнадцати лет, которой жутко боязно среди незнакомых людей в закрытом вагоне.

Она точно помнит, как ей заложило уши, как стук сердца отдавался ударами в голове. Ее дыхание стало учащенным, а в глазах помутнело. Все плыло, и она не могла стоять на месте. Кто-то невидимый схватил ее за горло и перекрыл весь кислород. Дрожащими руками она ухватилась за поручень. Всем своим видом она пыталась показать окружающим, что все с ней в порядке. Но это было не так. По щелчку пальцев ей будто выключили звук, и теперь она не слышала даже ударов сердца. Руки покрылись маленькими иголочками, и она, отпустив поручень, села прямо на пол. Нет, просить помощи она не хотела. Никто не должен знать, что ей плохо, страшно, невыносимо боязно. Струйка холодного пота покатилась по спине, и она вновь услышала топот. Топ-топ. Топ-топ. Так громко, что ей хотелось закрыть руками уши.

Кто-то коснулся ее плеча, но она замахала руками, прося отойти от нее. Нет. Ей не нужна была помощь. Это пройдет. Просто страх. Она справится.

Но по всем признакам ситуация только выходила из-под контроля. Она мотала голой из стороны в сторону, глотала ртом воздух, но не чувствовала кислородного насыщения. А топот все звучал в ее голове. И в какой-то момент она даже почти поверила, что все еще посреди коридора перед указателями, и Ваня не сажал ее в вагон.

Две остановки тогда длились целую вечность. И когда двери открылись, и чьи-то руки буквально вынесли ее из вагона, она была почти без сознания. В голове она стояла посреди коридора и смотрела на указатели, будучи не в силах пошевелиться. А где-то вдалеке слышался топот тяжелых ботинок.

Больше такого с ней не было никогда за тридцать лет. Но страх повторения той ситуации жил в ней по сей день. Она вспомнила о нем пару лет назад, когда попала в больницу с гипертонией. Тогда в кабинете на работе она впервые за столько лет потеряла контроль и почувствовала себя беспомощной. В тот день и вспомнился главный страх молодости вновь.