Николай прервался, потому что принесли наш заказ. Мы стали дуть на кусочки пиццы, которая оказалась с пылу, с жару, и откусывать по чуть-чуть, чтобы не обжечься. Мой спутник продолжил свой рассказ.
– Конечно, Маше было очень тяжело. Но выросла она в простой рабочей семье, где мать и отец трудились на обувной фабрике с утра до ночи. А ещё были у девушки три старших брата, и ей приходилось то одежду им подшивать, то обед или ужин готовить, если мать не успевала. А ещё стирать, убираться, кормить домашнюю живность, которую они держали в маленьком сарае во дворе. Словом, непростая была у Маши юность. Трудная. Да и родилась она аккурат после Великой Отечественной, в голодные времена. Так что с той рыбой она справилась успешно, и поварихи довольные покивали головами: «Прошла девочка испытание». Конечно, ей и дальше пришлось трудиться. Чистить картошку и другие овощи одно ведро за другим, резать мясо, носить тяжелые и очень горячие кастрюли, обжигая руки. Но она быстро привыкла, поскольку никогда не ленилась. Когда закончилась практика, Маша вернулась в техникум с твердой «пятеркой» и даже благодарственным письмом от капитана.
– Прямо роман можно сочинить, – вставляю свой комментарий. Коля улыбается и продолжает.
– На следующий год, когда снова возник вопрос о практике, в техникум пришло письмо с того теплохода: просили выделить им именно эту студентку, Марию, и никого другого. Что ж, девушке было не выбирать, времена тогда были такие, и она отправилась снова в плавание. И вот плывет их белоснежный корабль под названием «Парижская коммуна» по широкой реке Волге. Настолько, что даже берегов почти не видно – так разлилась в тот жаркий июнь. Вышла Маша на палубу, чтобы освежиться: на камбузе жарко, вентиляторы не справляются с летним зноем, сплит-же систем тогда в помине не было. Стоит, и ветерок приятно ласкает её кожу, развевает подол платья. Похожа девушка на ангела, спустившегося на борт корабля, чтобы отдохнуть, а потом взмахнуть крыльями и полететь над бескрайним волжским простором. Маша смотрит, как стремительно бежит вода вдоль корпуса судна, которое подрагивает, влекомое вперед мощным колесным двигателем. По бортам расположены два громадных колеса, они звучно хлопают лопастями по речной поверхности, отталкиваясь от неё и унося «Парижскую коммуну» вниз по течению – в ту пору шел пароход вниз по Волге, к Астрахани. И вдруг видит девушка, как по лестнице откуда-то снизу поднимается… чёрт!
В этот момент Николай замолчал и посмотрел на меня с интересом. Я, внимательно слушавший его, вздрогнул. Какой ещё чёрт? Он мне сказку рассказывает, что ли?
– Видит Маша, как на палубу поднялся… самый настоящий бес, только без хвоста и копыт. На ногах – черные стоптанные ботинки с крупными круглыми носами и шнурками, на ногах – такого же цвета штаны и с множеством заплаток. На теле – какая-то странного вида полосатая тряпка, отдаленно похожая на тельняшку, только жутко грязная, в коричневых и черных пятнах, да ещё с дырками и грубо обрезанными рукавами. Дальше – чумазое лицо и черные короткие, стриженные ёжиком, волосы. Как увидело это чудо чудное, диво дивное Машу в её накрахмаленном поварском одеянии, сверкающем белизной и чистотой, да так и замерло. Стоит, и только две вещи белеют на его чумазой физиономии – белки глаз и зубы, обнажившиеся в широкой улыбке. Вперился, глаз не сводит. Маше стало не по себе. Первый страх прошёл, она поняла: не бес перед ней возник из преисподней, а кто-то из механиков выбрался из машинного отделения. Но всё равно: неприятно, когда на тебя так пялятся! Пришлось девушке срочно вернуться на камбуз. Там она спросила у коллеги, что это за тип там, на палубе. Та выглянула, фыркнула, прикрыв рот ладошкой, и говорит: «Так это же Володя! Третий механик. Он третий год уж на нашем пароходе ходит. Как речное училище окончил, так сюда и устроился. Сначала полгода матросом был, потом стал помощником механика, теперь вот дальше поднялся». Маше стало интересно: «И какой он?» «Весёлый, добрый, на трубе играет, – ответила коллега. – И ещё поёт, голос у него очень красивый». «Он на всех девушек так… пялится?» «Ну что ты! Вообще скромник большой. Впервые его таким вижу. Обычно только вежливый, комплименты говорит, но никогда не пристает, как другие, что ты! Хороший парень, очень скромный», – так оценила повар механика Володю, да и пошла по своим делам.
– Дружище, тебе бы аудиокниги записывать. Смог бы хорошие деньги заработать, – пошутил я.
– Слушай дальше. История на этом не заканчивается, – улыбнулся Николай. И он продолжил говорить, а я всё в толк не могу взять: для чего он всё это мне рассказывает? Хотя какая разница? Это интереснее, чем в интернете шариться часами напролет. Мой новый друг говорит проникновенно, не бубнит себе под нос, а словно книгу читает вслух. Я заслушался даже. Со мной такое впервые. Ни один прежде человек не производил на меня такого впечатления. Бывало, что коротенькие истории кто-нибудь в компании проговорит. Ну, или анекдот. Но чтобы вот так, долго и с деталями, а я бы сидел и слушал – точно не припомню.
– В то лето Володя отважился подойди к Маше лишь один-единственный раз. В тот самый день, когда «Парижская коммуна» причалила к главной пристани города Горький, неподалеку от которого и жила девушка. Третий механик надел всё новое, начистил ботинки и занял выжидательную позицию неподалеку от трапа. Когда увидел Машу, подошел к ней, они официально познакомились, и парень попросил уделить ему пять минут. Они отошли в сторону, и Володя, глядя девушке прямо в серо-зеленые глаза, спросил: «Можно, я буду тебе писать?» Подумав несколько секунд, Маша пожала плечами: «Пиши». И продиктовала адрес. На этом их первый разговор и закончился.
– А что было дальше? – Спросил я, поскольку Николай замолчал, увлекшись пиццей. Та успела остыть за время, пока длился его рассказ, и теперь, теплая, поглощалась другом с большой скоростью. Я последовал его примеру. Мы налопались до отвала, расплатились и решили ещё прогуляться по столице. У меня было твердое убеждение, что Николай продолжит повествование. Так и вышло: мы неспеша двинулись к парку Зарядье, и друг снова заговорил.
– Маша продолжила учёбу, она довольно быстро позабыла о механике Володе. Да и что было вспоминать? Ну да, в первый раз он её сильно напугал. Да, во второй, когда приоделся, показался ей очень симпатичным: стройный, высокий, с благородным лицом, которое никак не подходило человеку его профессии. С таким обликом бы на капитанском мостике стоять, а не с грязными механизмами в жутком грохоте возиться. Ну и что? Девушка думала, что больше на пароход не вернется – никому прежде не удавалось три года подряд проходить практику на одном месте. Разве что по большому блату. У неё такого не было, и она считала, что с Володей они больше никогда не увидятся. Адрес попросил… Ну, мало ли. Записал да и забыл о ней. Но будущее показало: девушка ошибалась.
– Ошиблась она в том, что Володя о ней забудет. Вовсе нет: просто пока он вернулся в родной город, пока почта отправила его первое послание, прошло почти три месяца, – продолжил Николай свой рассказ. – Но самое забавное в том, что когда письмо все-таки достигло адресата, Мария… отказалась его читать. Посмотрела на обратный адрес, от кого, да и убежала с подружками на танцы. Вот что её привлекало тогда, 19-летнюю девчонку. Какой-то там механик с его романтическим настроением? Фи, ерунда какая! Так было с первым письмом, со вторым, с третьим и со всеми последующими.
– И она что же, вообще ни одно не прочла? – Удивленно спросил я. Странная девушка какая-то. Ей парень пишет, а она… Это теперь у каждой девицы ворох поклонников, особенно в социальных сетях. А тогда что? Тем более Коля сам сказал – трудные были времена, послевоенные. Парней не так уж много.
– Представляешь, нет, – улыбнулся Николай. – Но один читатель все-таки нашелся. Это мама девушки, Неонила Фёдоровна. Да, вот такое у неё было старинное русское имя. А то мы привыкли всё Нео да Нео из «Матрицы». Между прочим, Неонила с греческого переводится как «молодость, юность». Ну, это я так, к слову. В общем, пока Мария училась и веселилась, её мать внимательно знакомилась с невостребованными дочерью письмами. А в конце декабря того же года случилось неожиданное: вечером к ним в дверь маленькой однокомнатной квартиры на верхнем этаже двухэтажного деревянного дома, в котором жили семьи рабочих с обувной фабрики, постучали. Неонила пошла открывать дверь, а там, весь припорошенный снегом, в красивой речной форме, с шапкой и сверкающей кокардой и такой же блистательной пряжкой на широком ремне – Владимир. Улыбнулся, поздоровался, познакомился с Неонилой и её мужем Павлом, родителями девушки, и сказал, что просит руки и сердца её дочери.
