– Моя первая сестра – взрослая женщина, Бергитте Трагелион, – воинственно заявила Авиенда. Несмотря на тон, она съежилась и не слишком стремилась встретиться с Бергитте взглядом. – Пора перестать относиться к нам как к детям!

– Проклятье, когда она станет вести себя как взрослая, вот тогда я и буду с ней обращаться как со взрослой, но у нее нет никакого права поступать так! Не у меня в треклятой голове! Не у меня!.. – Вдруг замутненные глаза Бергитте полезли на лоб. Челюсть у нее отвалилась, и золотоволосая женщина рухнула бы, если бы Мин с Авиендой не подхватили ее под руки.

Крепко зажмурившись, она всхлипнула разок и проскулила:

– Два месяца! – Рывком высвободившись из рук девушек, Бергитте выпрямилась и пронзила Авиенду взглядом. Ее голубые глаза были чисты, как вода, и тверды, как лед. – Отгороди ее от меня, иначе и тебе достанется.

Угрюмый возмущенный взгляд Авиенды ускользал от ее глаз.

– Ты – Бергитте Серебряный Лук! – прошептала Мин. Она поняла, кто перед ними, еще до того, как Авиенда произнесла имя. Неудивительно, что айилка ведет себя так, словно прозвучавшие угрозы могут быть претворены в жизнь прямо здесь, на месте. Бергитте Серебряный Лук! – Я видела тебя у Фалме!

Бергитте вздрогнула, как от испуга, потом торопливо огляделась вокруг. Не увидев посторонних, она испытала заметное облегчение и немного расслабилась. Затем оглядела Мин с головы до ног.

– Кого бы ты там ни видела, Серебряный Лук мертва, – отрезала Бергитте. – Отныне я – Бергитте Трагелион, вот и все. – На миг ее губы скривились. – Растреклятая леди Бергитте Трагелион, если вам угодно. Поцелуйте овцу на День Матери, если я знаю, что мне с этим делать. А кто ты такая, интересно, будешь? Ты и дома всегда ноги напоказ выставляешь, будто проклятая танцовщица с перьями?

– Я – Мин Фаршав, – коротко ответила та. И это – Бергитте Серебряный Лук, героиня сотни сказаний? Да ей бы рот с мылом вымыть, ишь как проклятиями сыплет! И о чем это она – Серебряный Лук мертва? Вот же она же, перед нею! И что это за бесчисленные ауры и образы, мелькающие так быстро, что не успеваешь их разобрать? Они несомненно указывают на кучу приключений, столько, сколько ни у кого не вместится в одну жизнь. Странно, некоторые образы были связаны с уродливым мужчиной старше Бергитте, а в других этот уродливый мужчина был много моложе, однако откуда-то Мин знала, что это один и тот человек. Легенды легендами, но этот налет превосходства очень уж раздражает.

– Илэйн, Авиенда и я только что связали узами Стража, – не подумав, заявила Мин. – И если Илэйн решила слегка отметить это событие, что ж, тебе лучше дважды подумать, прежде чем врываться к ней, иначе это тебе сидеть больно будет.

После этих слов к Мин вновь вернулось осознание Ранда. Эта пылающее горнило по-прежнему было там, ничуть не ослабив своего жара, но, благодарение Свету, он больше не... Кровь прилила к щекам. Он часто лежал в ее объятиях на смятом ложе, а она ловила его дыхание, но то, что происходило сейчас, и в самом деле слишком походило на подглядывание!

– Его? – тихонько произнесла Бергитте. – Ну и отчебучили! Она могла бы влюбиться в карманника или конокрада, но ее угораздило выбрать его. Глупее не придумаешь. Я видела его в помянутом тобою месте – этот мужчина слишком красив и слишком хорош для любой женщины. Ее нужно остановить.

– У тебя нет никакого права! – мрачно сказала Авиенда, и вид у Бергитте сделался терпеливым. Напряженным, но все же терпеливым.

– Она могла бы вести себя благопристойно, как дева Талмури, ну разве что не придется голову на плаху класть. Пожалуй, скоро она наберется смелости и захочет, чтобы он снова проявил себя в деле, и когда она опять займется тем, что только делала, то забудется и вновь окажется у меня в голове. Проклятье, я не хочу через это проходить еще раз! – Она выпрямилась, явно готовая отправиться дальше и непременно встретиться с Илэйн.

– Считай это хорошей шуткой, – умоляюще сказала Авиенда. Умоляюще! – Она сыграла с тобой хорошую шутку, вот и все.

Бергитте изогнула уголок губ, выражая таким образом свое отношение к предложению Авиенды.

– Есть один прием, о котором мне рассказала Илэйн, – торопливо сказала Мин, поймав Бергитте за рукав. – Ну, для меня он бесполезен, но, может...

К несчастью, как только она объяснила....

– Она по-прежнему там, – через мгновение угрюмо вымолвила Бергитте. – Уйди с дороги, Мин Фаршав, – сказала она, вырвав рукав, – иначе...

– Оосквай! – в отчаянии вскричала Авиенда, действительно заламывая руки. – Я знаю, где есть оосквай! Если ты напьешься!.. Ну пожалуйста, Бергитте! Я... я дам слово подчиняться тебе, как ученица наставнице, но, пожалуйста, не мешай ей! Не позорь ее так!

– Оосквай? – задумчиво протянула Бергитте, потирая подбородок. – Это нечто вроде бренди? Хм-м. Я-то думала, девочка застенчива! Она ведь обычно такая правильная, вы же знаете. Шутка, говорите? – Внезапно она расплылась в ухмылке, широко раскинула руки. – Ну, Авиенда, веди меня к своему оосквай. Не знаю, как вы двое, но я намерена напиться, да так, чтобы... ну... сбросить одежду и плясать на столе. И ни глотком меньше.

Мин вообще ничего не поняла из слов Бергитте. Как не поняла, и почему Авиенда уставилась на Бергитте и внезапно начала смеяться. Но Мин была уверена, что знает, почему Илэйн сейчас краснеет, если, конечно, она краснеет. Этот клубок ощущений у нее в голове вновь разгорелся бушующим пожаром.

– Ну, мы найдем наконец этот оосквай или нет? – сказала Мин. – Я хочу напиться в стельку, и побыстрее!

Когда на следующее утро Илэйн проснулась, в спальне стоял ледяной холод, на Кэймлин сыпался легкий снежок, а Ранда не было. Он оставался только у нее в голове. Так и будет. Она улыбнулась, медленно-медленно. Отныне так и будет. Томно потянувшись под одеялами, Илэйн припомнила свои бесстыдства прошлой ночью – и большую часть дня тоже! Она едва верила, что то была она, – и подумала, что должна бы гореть как солнце! Но ей не хотелось быть с Рандом сдержанной, и, пожалуй, больше она уже никогда не зальется краской смущения – при мысли о нем.

Что было чудеснее всего – он оставил ей подарок. Когда Илэйн проснулась, на подушке рядом лежала распустившаяся золотистая лилия, на сочных лепестках ее еще подрагивали капельки росы. Где он раздобыл такое чудо посреди зимы, она не могла даже представить. Но создала вокруг лилии плетение Сохранения и положила цветок на прикроватный столик, где она будет, просыпаясь, видеть его каждое утро. Плетению она научилась у Могидин, но оно навсегда сохранит цветок свежим, капельки влаги никогда не испарятся – постоянное напоминание о мужчине, который подарил ей свое сердце.

Столь прекрасному ее утру положило конец известие о том, что ночью исчезла Аливия. Дело серьезное; немудрено, что Родня переполошилась. И только когда явилась Зайда и сказала, что Найнив не пришла заниматься с Ата’ан Миэйр, Илэйн узнала, что из дворца пропали также и Найнив с Ланом, как и когда – никому не ведомо. А потом, много позже, она узнала, что в собрании ангриалов и тер’ангриалов, привезенных из Эбу Дар, отсутствуют три наиболее могущественных ангриала и еще несколько предметов. Некоторые из них, как была уверена Илэйн, предназначались для женщины, которая в любой момент ожидает нападения с помощью Единой Силы. И поэтому еще большую тревогу вселяла записка, торопливо нацарапанная рукой Найнив и спрятанная среди оставшихся предметов Силы.

В озаренной солнцем комнате Солнечного дворца царил холод, несмотря на жарко пылавший огонь в двух каминах, расположенных у противоположных стен, на уложенные толстым слоем ковры и на яркий утренний свет, лившийся сквозь наклонную стеклянную крышу, где его заслоняли местами снежные наносы, лепившиеся к тонким горбылькам переплетов. Тем не менее этот зал вполне подходил для аудиенций и приемов. Кадсуане полагала, что тронный зал лучше не занимать. До сих пор лорд Добрэйн помалкивал на тот счет, что она держит у себя Каралайн Дамодред и Дарлина Сиснеру – она не видела другого способа уберечь их от глупостей, кроме как крепко держать в кулаке, – но Добрэйн мог заволноваться, решив, что она заходит чересчур далеко за границы, которые он считает приличными. Он был слишком близок к мальчику и верен данным клятвам, и Кадсуане не хотела на него давить. Оглядываясь на свою жизнь, она могла живо припомнить неудачи, о которых очень горько сожалела, и ошибки, за которые заплачено человеческими жизнями, но в этом деле она не могла позволить себе ни поражения, ни ошибки. Поражения – ни в коем случае. Свет, как же подмывает кого-нибудь укусить!