Закончив инспекцию раньше Ринны, Бетамин подождала в коридоре у лестницы, пока спустится вторая сул’дам.
– Отнеси это к Эссонде вместе со своей, – сказала она, сунув доску Ринне, едва та успела ступить на последнюю ступеньку. Поручение Ринна приняла с той же покорностью, как и предыдущее распоряжение Бетамин, и заторопилась прочь, поглядывая на вторую доску, словно гадала, нет ли там страницы с докладом о ней. До Фалме она была совершенно другой женщиной.
Бетамин же, сходив за плащом, покинула дворец, собираясь вернуться в гостиницу, где ей приходилось делить кровать еще с двумя сул’дам, но туда она хотела зайти лишь для того, чтобы взять из денежного ящичка немного монет. Кроме инспекции, на сегодня у нее других заданий не было, и остатком дня она могла распорядиться по своему усмотрению. И в этот день Бетамин для разнообразия решила не искать дополнительных поручений, а посвятить вечер поискам сувениров. Например, приобрести нож, какие местные женщины носят на шее, если удастся найти хоть один без самоцветов на рукояти – их, похоже, так любят украшать! И обязательно что-нибудь из лакированных изделий; они здесь столь же хороши, как и в Империи, и узоры на них такие... чужеземные. Делая же покупки, она успокоится. Ей нужно успокоиться.
Плиты мостовой на площади Мол Хара все еще влажно блестели после утреннего дождя, в воздухе витал приятный запах соли, напоминавший Бетамин о деревне у Моря Л’Хай, где она родилась, хотя и приходилось кутаться в плащ из-за мороза. В Абунаи всегда было тепло, и ей так и не удалось привыкнуть к холодам, сколько она ни странствовала. Однако сейчас мысли о доме не приносили утешения. Бетамин шла по многолюдным улицам, столь напряженно размышляя о Ринне и Сите, что постоянно наталкивалась на людей и чуть не угодила под купеческий караван, покидавший город. Вопль возчика заставил ее вскинуться, и она еле успела отскочить в сторону. Фургон прогрохотал по мостовой, где она стояла секунду назад, а размахивавшая кнутом женщина на нее даже не оглянулась. У этих чужеземцев нет никакого понятия об уважении к сул’дам.
Ринна и Сита. У всех, бывших в Фалме, остались воспоминания, которые они хотели забыть, воспоминания, о которых говорили разве что в сильном подпитии. У Бетамин воспоминания тоже были, но помнила она не о кошмарном сражении с полузнакомыми привидениями из легенд и не об ужасе поражения, и не о безумных видениях в небесах. Ах, если бы она не поднималась в тот день наверх! Если бы она не пошла узнать, как дела у Тули, у дамани с чудесным даром к металлам. Но Бетамин заглянула в клетушку Тули. И увидела, как Ринна и Сита судорожно пытаются избавиться от надетых друг на друга ай’дамов. Они корчились от боли, их шатало от головокружения так, что они еле удерживались на коленях, но они лихорадочно продолжали дергать ошейники. Потеки рвоты покрывали их платья. В отчаянных попытках высвободиться они даже не заметили Бетамин, а она попятилась за порог, оглушенная ужасом.
Ужасом не только от того, что увидела, как две сул’дам обернулись марат’дамани, на нее саму неожиданно обрушилось страшное открытие – она узнала правду о себе. Ей часто мерещилось, что она почти наяву видит плетения дамани, а присутствие дамани и ее силу она всегда чувствовала. Многие сул’дам были на то способны; всем известно, что это приходит с многолетним опытом работы с ай’дамом. Однако вид этой отчаянно дергавшейся парочки пробудил нежеланные мысли, невероятно и жутко усложнив то, что она принимала прежде как должное. Действительно ли она почти видит плетения – или видит их на самом деле? Иногда ей чудилось, будто она чувствует и то, как направляют Силу. Даже сул’дам обязаны ежегодно проходить проверку, вплоть до своих двадцать пятых именин, и ее проверки давали отрицательный результат. Вот только... Когда найдут Ринну и Ситу, введут новую проверку, чтобы обнаружить марат’дамани, которые каким-то образом проскочили через сито прежних испытаний. От такого удара могла содрогнуться и сама Империя. И, мысленно видя перед собой Ринну и Ситу в серебристых ошейниках, она с полной уверенностью понимала, что после такой проверки она, Бетамин Зиами, больше не будет уважаемой горожанкой. Вместо этого Империи станет служить дамани по имени Бетамин.
Ей не давал покоя затаившийся в глубине души стыд. Она поставила личный страх впереди служения Империи, впереди всего, что считала правильным и полезным. Битва обрушилась на Фалме, битва и кошмары, но она не бросилась вместе с дамани на передовую линию. Вместо этого, воспользовавшись смятением, она раздобыла лошадь и бежала с поля боя, подгоняя животное что было сил.
Бетамин вдруг поняла, что стоит и смотрит в окно мастерской белошвейки, не видя выставленных там товаров. Да ей и не хотелось на них смотреть. Многие годы она практически носила только один наряд – синее платье с красными вставками, изображающими раздвоенные молнии. И уж точно не стала бы надевать нечто, столь неприлично открывающее грудь. Юбки крутанулись у лодыжек, и она стремительно зашагала дальше, но никак не получалось выбросить из мыслей ни Ринну с Ситой, ни Сюрот.
Очевидно, скованную ошейниками пару сул’дам обнаружила Алвин и сообщила о них Сюрот. И Сюрот оберегла Империю, взяв Ринну и Ситу под свое покровительство, как ни опасно это было. А что, если они вдруг начнут направлять Силу? Наверное, для Империи было бы лучше, если бы Сюрот подстроила их смерть, хотя убийство сул’дам даже для Верховных Высокородных остается убийством. Две подозрительные смерти среди сул’дам наверняка привлекли бы внимание Взыскующих. Так что Ринна и Сита остались на свободе, если это можно так назвать, поскольку им с тех пор больше ни разу не разрешали становиться «совершенными». Алвин исполнила свой долг и удостоилась высокой чести, став Глашатаем Сюрот. Сюрот также исполнила свой долг, как бы ни было ей тяжело и противно. И новой проверки не ввели. Бегство Бетамин было напрасным и бессмысленным. И если бы она осталась, она не попала бы в Танчико – в кошмар, который ей хотелось забыть еще сильнее, чем Фалме.
Мимо промаршировал отряд Стражей Последнего Часа, великолепных в своих доспехах, и Бетамин постояла, любуясь ими. От них по толпе разбегалась волна, словно то шел огромный корабль под полными парусами. Какая радость наступит в городе, и в стране тоже, когда Туон наконец-то откроет себя! Какой будет устроен праздник в честь ее появления – как будто она только что прибыла. Бетамин чувствовала нечто вроде тайного удовольствия, думая так о Дочери Девяти Лун, совсем как в детстве, когда делала что-нибудь запрещенное, хотя, разумеется, пока Туон не снимет вуаль, она считается просто Верховной Леди Туон, не выше Сюрот. Стражи Последнего Часа, душой и сердцем преданные Императрице и Империи, протопали мимо, и Бетамин двинулась в противоположном направлении. В прямом и переносном смысле – с тех пор, как она душой и сердцем предалась мысли сохранить собственную свободу.
Крохотная гостиница, втиснувшаяся между общественными конюшнями и лавочкой, где торговали лакированными изделиями, носила громкое название «Золотые лебеди небес». В лавочке было полным-полно офицеров, скупавших все подряд, в конюшнях было полным-полно лошадей, собранных по жребию и еще не распределенных, а в «Золотых лебедях небес» было полным-полно сул’дам. Просто битком набито, без всякого преувеличения, во всяком случае после наступления ночи. Бетамин еще повезло, что с ней на одной кровати спят только две женщины. Получив распоряжение принять как можно больше постояльцев, хозяйка гостиницы распихивала и по четыре-пять на кровать, если считала, что столько туда влезет. Тем не менее, постели были чистые, еда – приемлемая, хоть и необычная. И Бетамин радовалась, что вообще спит на кровати, а не на сеновале – другого выбора не было.
В этот час места у круглых столов в общей зале пустовали. У некоторых из живших здесь сул’дам наверняка были свои обязанности, а остальные просто не желали встречаться с хозяйкой гостиницы. Скрестив на груди руки и хмурясь, Дарнелла Шоран наблюдала, как несколько служанок старательно подметают выложенный зелеными плитками пол. Костлявая женщина с седыми волосами, закрученными на затылке в узел, она очень напоминала дер’сул’дам, несмотря на нелепый кинжал, украшенный дешевыми красными и белыми камешками. Служанки считались людьми свободными, но стоило содержательнице заговорить, они вздрагивали так, словно были у нее в собственности.
