– До закрытия успеем? – поддержал шутливый тон однокурсник Воронова.

– За молочком от бешеной коровки? Не-е, сегодня постный день. Не успеем.

На входе в общежитие Воронова поджидал Николай Наумкин, крупный, солидный тридцатилетний мужчина с едва наметившимся брюшком. Как ни странно, Наумкин был однокурсником Воронова, а не его преподавателем или наставником. При отъезде в совхоз Трушин оставил Наумкина дежурным по общежитию. Ни для кого не было секретом, что Наумкин закончил первый курс с грехом пополам, некоторые экзамены пересдавал по два раза. Учеба не давалась ему: сказывался возраст и отсутствие желания познать юриспруденцию. Но человек он был надежный, и при нем Трушин мог не беспокоиться о порядке в общаге.

– Привет! – «обрадовался» появлению Воронова Николай. – Как дела в «Полетном»?

– Съезди – узнаешь! – огрызнулся Виктор.

У Воронова не было никакого настроя рассказывать бездельнику о монотонной, нудной работе в поле, об отсутствии развлечений и условий для нормального отдыха.

– Понял: не важно, – оценил ответ Наумкин.

Воронов поднялся к себе на этаж, открыл комнату и с удовольствием завалился на кровать. Спешить ему было некуда: ужин уже прошел, в городе его никто не ждал. Этим вечером он был предоставлен сам себе.

«Предположим, просто предположим, – размышлял он, – что утром я получил посылку и встретился с Алиной или Золушкой. Встреча может затянуться до позднего вечера или даже до ночи. Как поступить: рискнуть остаться или вернуться в совхоз со школьным автобусом? Опоздание Трушин не простит. Из школы за такое нарушение распорядка не выгонят, но скандал могут устроить знатный. Лишат всю группу выездов за посылками на неделю… Получилось бы так: я пришел к ним в общежитие, а в комнате только одна из девушек. Золушку бы я сразу в кровать уложил, с Алиной дальше поцелуев вряд ли бы продвинулся. Но и то было бы дело! До самого конца совхозной эпопеи бы вспоминал. Перед приятелем было бы неудобно, но, с другой стороны, Алина не жена Рогову, верность блюсти не обязана».

Виктор встал, нашел в шкафу чистое белье, пошел в душ. В «Полетном» помыться с головы до ног удалось всего раз, а желания плескаться в холодной воде по утрам с каждым днем становилось все меньше и меньше. Вступившая в свои права стадия «безразличия» сказывалась на всех областях жизни слушателей, в том числе на гигиене и внешнем виде. Парни, уставшие за день в поле, вечерние гигиенические процедуры ограничивали мытьем лица и рук. На пыль и грязь, постепенно проникающие под одежду, внимания не обращали. «Какой смысл тащиться в умывальник и протирать тело мокрой тряпкой, если завтра опять в борозде целый день копаться? – задавали себе вопрос слушатели и сами же на него отвечали: – Никакого! Дома отмоемся».

С бритьем было то же самое: пока Трушин или замполит не делали замечание, никто не брился. Со стороны слушатели в поле выглядели как бродяги, отловленные по всему краю для принудительного труда: мрачные небритые лица, сальные волосы. Одеты кто во что горазд: в выцветшие куртки-штормовки, в старые свитера, спортивные трико, в телогрейки на размер больше. На ногах почти у всех – кирзовые сапоги. Они больше бы следили за своим внешним видом, если бы рядом работали девушки или женщины. Само их присутствие заставляло бы бриться и чистить одежду каждый день. Отсутствие женского пола усиливало безразличие, но оно действовало только в совхозе. В городе же никому бы на ум не пришло выйти на улицу с немытой головой или грязной шеей.

Отмывшись в душе и постирав вещи, Воронов вернулся в комнату, повесил белье сушиться и решил пройтись по общаге, посмотреть, кто есть живой. На его счастье, в этот день заступил дежурить знакомый парень из параллельной группы. Он угостил Виктора чаем и скормил ему приготовленные женой бутерброды. Выслушав школьные новости, Виктор ушел спать. Вечер, как он и ожидал, ничего интересного не принес.

Утром Воронов получил посылку, забросил ее в общежитие и поехал в институт культуры. В расписании занятий группа, в которой учились Алина и Золушка, отсутствовала. Вернее, колонка с наименованием группы была на месте, но вместо уроков значилось «с/х». Сельхозработы. Они могли быть разными: с выездом в колхоз или без выезда, на плодоовощной базе. Проверить, уехали девушки или нет, можно было только одним способом – посетить общежитие. Вход в него охраняла бдительная вахтерша. Мимо нее можно было незаметно проскочить, воспользовавшись возвращением студенток с занятий, но сегодня этот способ отпадал – все студентки еще сидели в аудиториях, грызли гранит науки.

Шагнув в фойе общежития, Воронов приготовился к различному развитию событий. Например, к такому:

– Вы к кому, молодой человек?

– Я – из милиции, вот служебное удостоверение. Одна ваша студентка стала свидетелем дорожно-транспортного происшествия. Мне надо получить от нее объяснение.

– Как фамилия студентки?

– Прошу прощения, вы кто: вахтер или начальник студенческого отдела кадров? С каких это пор сотрудник милиции обязан отчитываться за свои действия?

Как весомый аргумент, в удостоверении Воронова лежал вкладыш о том, что он является стажером УУР краевого УВД. Управление уголовного розыска – организация серьезная, ни одна вахтерша с ней связываться не будет.

К удивлению Виктора, старушка на вахте проявила к нему полнейшее безразличие, сделала вид, что не заметила, как мимо нее уверенно прошел незнакомый молодой мужчина. За вахтой начиналась территория свободы. Что там происходит, вахтершу не интересовало. Мужчина, миновавший пост на первом этаже, мог пребывать в общежитии сколько угодно. Если, конечно, было у кого остановиться.

На третьем этаже Виктор свернул к комнате Алины, сделал пару шагов и остановился, привлеченный интересной надписью. «СПИД – не спит!» вывел неизвестный автор толстым красным фломастером на двери в третью от входа комнату.

«СПИД – это новое венерическое заболевание, – припомнил Воронов. – Говорят, что если заболеешь, то уже не вылечишься».

Не успел Виктор вспомнить, что он еще знал о СПИДе, как дверь в комнату распахнулась, и на пороге появилась невысокого роста девушка в поношенном домашнем халате. Лицо незнакомки было серым, помятым, словно она пьянствовала всю неделю и только сейчас отошла от алкогольного дурмана. Верхняя пуговица на халате отсутствовала, делая вырез глубоким до неприличия.

– Че уставился? – спросила незнакомка хриплым прокуренным голосом.

– Надпись интересную заметил.

– Чего?

Девушка обернулась, увидела оскверненную дверь и разразилась такими матами, что ей бы позавидовали грузчики амурского речного порта.

– Неплохо для института культуры, – похвалил Воронов. – Ты, я вижу, из Сибири?

Незнакомка плюнула на палец, попыталась оттереть надпись, но тщетно! Краска фломастера впиталась в дверь и без применения моющих средств исчезать не собиралась.

– Трудись! – весело сказал Виктор и пошел дальше по коридору.

Дверь в комнату Алины была закрыта.

– Они все в совхоз уехали, – объяснила девушка с оторванной пуговицей. – До октября не вернутся.

Виктор пожал плечами и пошел на выход. Продолжать знакомство с неряшливой соседкой Алины он не хотел. Но у девушки были другие планы.

– Подожди, – остановила она. – Ты как догадался, что я из Сибири?

– Слово «че» только у нас говорят.

– Ты откуда?

– Из Новосибирска, – соврал Виктор. Он никогда не говорил первым встречным правдивых сведений о себе.

– Я из Томска. Не знаешь, чем эту пакость можно стереть?

– Попробуй мылом, должно помочь.

– Ты к кому из них приходил?

– Письмо просили занести, – уклончиво ответил Воронов. – Так говоришь, их до конца месяца не будет? Понятно. Хозяин письма в октябре сам занесет.

С лестничной клетки на этаж поднялась беременная девушка, по виду якутка или монголка. У нее был узкий разрез глаз, широкое лицо, бледная кожа. Ни слова не говоря, девушка прошла мимо и скрылась в дальней комнате.