Глава 2
Оправдание фантастического
От объяснения к намеку, от намека к умолчанию
Появление в литературном произведении невероятного, необычного факта нуждается в объяснении и оправдании. Фантастика постоянно должна оправдываться в использовании фантастического. Если в произведении искусства присутствует отклонение от реальности, то надо ответить на вопрос - почему? Что случилось с реальностью, что ее законы дают сбои? Каков источник странностей? Ответы могут быть самые разнообразные: потому что так будет в будущем, или так бывает на других планетах, или в параллельных измерениях, или это происходит вследствие колдовского искусства. Охотник У в приводимом выше этюде Кира Булычева оправдал свой "фантастический" рисунок тем, что тот соответствовал его намерениям.
В принципе, необходимость подобных оправданий не имеет отношения к фантастике как разновидности литературы или иного искусства. Требование объясняться по поводу чудес перешло в фантастику из самой жизни. Если в нашей действительности появляется необычный факт - то и индивидуум, и общество нуждаются в его немедленном объяснении, дабы связать невероятное событие с континуумом прошлого опыта. Если над городом пролетает летающая тарелка или какая-то девочка начинает воспламенять взглядом - журналисты немедленно связываются с учеными экспертами, которые должны дать феномену хоть какое-то объяснение и тем самым примирить человечество с чудом. Объяснением может быть самым незатейливым. В принципе, достаточно подвести странный факт под уже известную категорию. Эксперты могут не раскрывать физиологический механизм способности к воспламенению взглядом - достаточно назвать ее "уникальной человеческой способностью". Уникальные человеческие способности - это довольно распространенное и уже почти не вызывающее интереса явление, и поджигающий взгляд оказывается просто новым прецедентом ординарной группы фактов. Как мы уже говорили, художественный вымысел отличается от фантастического тем, что первый придумывает необычные индивидуальные факты, в то время как второй вводит в действие целые несуществующие категории.
Наше восприятие мирится с любым, самым удивительным фактом, если он относится к неудивительной категории. Фантастического мы не терпим. Наши объяснительные способности работают на разрушение фантастического, хотя используемые при этом объяснения часто бывают дурацкими, формальными и ничего не объясняющими. Но вообще такой феномен человеческой цивилизации, как "объяснение", обладает, прежде всего, не познавательной, а психотерапевтической функцией. Он избавляет нас от изматывающего наши душевные силы удивления, он убеждает, что бытие еще пока достаточно понятно и безопасно, поскольку более или менее соответствует прошлому опыту. Впрочем, фантастика как вид литературы обладает еще и дополнительным стимулом для применения объяснений. Литература, чтобы захватить читателя, должна побудить его создать в воображении особый мир, соответствующий данному литературному произведению, в литературе применяется специальная техника создания иллюзий, к которым питают доверие. Никак не объясняемое чудо вызывает недоверие и разрушает иллюзорный мир. Для модернистского произведения, не претендующего на создание целостного иллюзорного мира, это вполне допустимо, но большинство фантастических произведений пишутся в иной, более консервативной эстетике.
Фантастика, таким образом, постоянно вынуждена решать внутренне противоречивую задачу. С одной стороны, она должна поразить читателя как можно более удивительной и невероятно выдумкой. С другой стороны, она все время должна доказывать, что эта выдумка не такая уж и невероятная. Разумеется, такие объяснения - это вынужденная и неприятная миссия для писателей-фантастов, которая редуцируется по ходу развития литературы. По мере того, как написание фантастических романов превращается в мощную индустрию, развивающуюся в рамках стандартизированных направлений и сюжетов, моменты объяснения в самих романах исчезают - поскольку стереотипное объяснение молчаливо предполагается в каждой из стереотипных ситуаций. Проще говоря, современный писатель-фантаст может удовлетвориться тем, что объяснения по поводу используемых им стереотипных разновидностей фантастического дали его предшественники, более ранние писатели. Жюль Верн или Алексей Толстой, когда хотели изобразить полет к иной планете, были вынуждены давать довольно пространные пояснения относительно того, откуда взялся межпланетный корабль, кому пришла в голову идея межпланетного полета и какие технические принципы при этом использовались. В современных фантастических романах действие вполне может начаться уже после посадки на далекой планете. Объяснения по поводу корабля являются препятствием к тому, чтобы начать основной сюжет, но для современных авторов это препятствие давно преодолели Жюль Верн, Уэллс и Толстой. Для современных читателей полеты как таковые проблемой не являются.
Тот способ, который использует фантастика для оправдания появления фантастических событий, является важнейшим критерием для классификации типов фантастической литературы. Именно метод легитимации фантастического, - а отнюдь не особые отношения с будущим, - являются конституирующим для жанра научной фантастики. Научная фантастика есть разновидность фантастики, в которой фантастическое объясняется с помощью научных гипотез либо предполагаемых достижений науки и техники. Хотя совершенно очевидно, что при таком определении научная фантастика должна быть прежде всего литературой о будущем. Поскольку наука и техника бурно развиваются, то когда мы придумываем несуществующее научное достижение, его логично поместить в будущее.
В донаучной литературной фантастике типичным "оправданием" необычных фактов служило то обстоятельство, что в качестве фантастического использовались общеизвестные, а главное - не авторские фольклорные и мифологическое образы. Писатель не обязан отвечать за русалку, поскольку образ русалки придумал не он, русалки используются во множестве более ранних источников. Как и в случае с межпланетными полетами, мы здесь имеем дело с оправданием фантастического через использование отсылок к ранним источникам, в которых это оправдание уже есть. Возрождение фольклорных и мифологических мотивов в современной фантастике общеизвестно - достаточно вспомнить про домовых в романах Владимира Орлова и Евгения Лукина. "Волшебство", "магия" как бы ни были определенны эти понятия - являются достаточным основанием для введения фантастических событий, поскольку волшебство есть старая и уважаемая категория культуры, относительно него нет сомнений: как-то, где-то, в каком-то смысле волшебство существует. Для фантастики этого достаточно.
Способ легитимации чудесного - это интереснейший параметр всякого литературного произведения, который может быть предметом отдельного критического анализа. По тому месту, которое собственно оправдание занимает в романе или новелле, можно выделить три основных случая легитимации.
Во-первых, легитимация может быть действительной проблемой для писателя, который делает объяснение необычного важнейшим элементом сюжета. Таковы старые фантастические произведения с научно-популярным оттенком, которые серьезно и подробно строят гипотезы о технике будущего. Таковы некоторые романы, написанные учеными по предмету их специальности - и здесь можно вспомнить произведения Владимира Савченко или известного хирурга академика Амосова.
Во-вторых, легитимация может присутствовать в романе, но как некая "вводная", которую не только читатель, но и писатель забывает после того, как она "промелькивает" по ходу повествования. Большинство фантастических сочинений исследует последствия фантастических допущений, а к обоснованию такого допущения относятся как к формальности или обряду, который надо провести как можно скорее. Это, впрочем, не значит, что обоснование не может быть проведено с достаточной степенью подробности. Уэллс в "Человеке-невидимке" сравнительно летально объясняет научные аспекты невидимости, однако ни для композиции, ни для ценностной структуры романа это объяснение практически не играет никакой роли.
