Домой мы поехали через Мадрид. Там с нами случилось нечто странное. Мы отправились к американскому консулу чтобы поставить визу в паспортах. Консул был большой и вялый и помощнику него был филиппинец. Он просмотрел наши паспорта, он смерил их взглядом, он взвесил их, он просмотрел их еще раз от корки до корки и наконец сказал что с виду они вроде как в порядке но откуда ему знать. Потом он спросил у филиппинца что тот думает по этому поводу. Филиппинец судя по всему был склонен согласиться что знать консулу неоткуда. Знаете что я вам посоветую, сказал филиппинец самым обворожительным тоном, поскольку едете вы во Францию и живете вы в Париже, сходите-ка вы к Французскому консулу и если французский консул скажет что все в порядке, что ж тогда консул непременно поставит вам визу. Консул с важным видом кивнул Мы были в ярости. Что за чушь, почему французский консул должен решать вместо американского в порядке американский паспорт или нет. Но делать было нечего и мы отправились к французскому консулу.
Когда до нас дошла очередь чиновник взял у нас паспорта и бегло их просмотрел а потом спросил Гертруду Стайн, когда вы в последний раз были в Испании. Она задумалась, она никогда не в состоянии сразу вспомнить о чем бы ее ни спросили если вопрос ей задают внезапно, а потом ответила что она не помнит точно однако ей кажется тогда-то и тогда-то. Он сказал нет, и назвал другой год. Она сказала очень может статься что он прав. Потом он принялся называть одну за другой даты всех ее поездок в Испанию и в конце концов назвал даты ее самой первой поездки когда она еще училась в колледже и они с братом приехали в Испанию сразу после испанской войны. Я стояла рядом и мне постепенно сделалось страшно однако Гертруда Стайн и консул судя по всему вдруг страшно заинтересовались выяснением точных дат. В конце концов он сказал, видите ли я много лет служил в отделе аккредитивов мадридского отделения банка Кредит Лионнэ и у меня очень хорошая память и я помню, конечно же я прекрасно вас помню. Мы все очень обрадовались. Он поставил нам визу и велел вернуться в американское консульство и сказать консулу чтобы он сделал то же самое.
Тогда мы были очень злы на консула но теперь мне приходит в голову мысль а что если между обеими консульскими службами существовала договоренность и американский консул не должен был никому давать въездной визы во Францию до тех пор пока французский консул не решит нужен во Франции владелец паспорта или не нужен.
Мы вернулись в совершенно иной Париж. Он больше не был мрачен. Он больше не был пуст. На сей раз мы не стали обустраиваться надолго и всерьез, мы решили ввязаться в войну. Однажды мы шли по рю де Пирамид и увидели как вдоль по улице задним ходом едет форд а за рулем какая-то девица и на форде написано, Американский Фонд Помощи французским Раненым. Ага, сказала я, вот чего нам не хватало По крайней мере, сказала я Гертруде Стайн, ты сможешь водить машину а все остальное я возьму на себя.
Мы подошли поближе и поговорили с американкой за рулем форда а потом прошли собеседование с миссис Лэторп, главой организации. Она была настроена очень оптимистически, она всегда была очень оптимистически настроена и она нам сказала, доставайте машину. Но откуда, спросили мы. Из Америки, ответила она. Но как, спросили мы. Спросите у кого-нибудь, ответила она, и Гертруда Стайн так и сделала, она спросила у двоюродного брата и через несколько месяцев форд был тут как тут. А Кук тем временем научил ее водить такси.
Как я уже сказала Париж переменился. Все переменилось, и настроение у всех было радостное.
Пока нас не было умерла Эва и Пикассо жил теперь в маленьком домике в Монруже. Мы отправились к нему с визитом. На кровати у него было чудесное темно-розовое покрывало. Откуда это у тебя Пабло, спросила Гертруда Стайн. Aх да, ответил Пикассо очень довольный, это все дама. Была такая светская дама из Чили которую все знали и она подарила ему покрывало. Чудесное, просто чудесное. Он был совершенно счастлив. Он стал часто у нас бывать и приводил то Паркетту очень миленькую барышню то Ирэн женщину тоже очень хорошенькую которая приехала с гор и хотела свободы. Он приводил Эрика Сати и принцессу де Полиньяк и Блеза Сандрара.
Мы были очень рады познакомиться с Эриком Сати. Он был из Нормандии и очень к ней привязан. Однажды после войны Сати и Мари Лорансен оба оказались приглашены к обеду и они были просто без ума друг от друга и от того что они оба нормандцы. Эрик Сати любил поесть и выпить и знал толк в еде и в вине. У нас была тогда очень хорошая eau de vie[122] которую подарил нам муж служанки Милдред Олдрич и Эрик Сати, отпивая из стакана понемногу и со вкусом, рассказывал нам истории из своей деревенской юности.
Только однажды Эрик Сати заговорил о музыке а был он у нас раз шесть Он сказал что всегда придерживался того мнения и рад что оно теперь восторжествовало что современная французская музыка современной Германии ничем не обязана. Что после того как Дебюсси указал им путь французские музыканты либо следуют за ним либо ищут свой собственный но все равно французский.
Он рассказывал нам дивные истории, в основном про Нормандию, и выходило у него всегда очень забавно хоть иногда и очень зло. За обеденным столом он был просто незаменим. Много лет спустя Вирджил Томсон[123], когда мы только-только успели с ним познакомиться, сыграл нам в своей крохотной каморке у вокзала Сен-Лазар целиком всего Сократа. И только тогда Гертруда Стайн по-настоящему стала поклонницей Сати.
Элен Ла Мотт и Эмили Чэдбурн, которые так и не уехали в Сербию, все еще были в Париже. Элен Ла Мотт, которая прошла когда-то курсы медсестер при Джонсе Хопкинсе, хотела работать в прифронтовом госпитале. Она все так же боялась выстрелов но работать хотела на самом фронте, и они познакомились с Мэри Борден-Тернер у которой был свой прифронтовой госпиталь и Элен Ла Мотт несколько месяцев работала медсестрой у самого фронта. После этого они с Эмили Чэдбурн уехали в Китай а после этого возглавили антиопиумную кампанию.
Мэри Борден-Тернер была и хотела быть писательницей. Ей очень нравилось то что пишет Гертруда Стайн и она все время возила с собой на фронт и обратно те ее тексты которые смогла достать и еще несколько томов Флобера Она сняла дом неподалеку от Буа и там было отопление и в ту зиму когда ни у кого из нас не было угля было очень приятно ходить туда к ужину и греться. Нам нравился Тернер. Он был капитан британской армии и занимался контрразведкой и очень даже успешно. И хоть он и женился на Мэри Борден но в миллионеров не верил. Рождественскую вечеринку для женщин и детей из той деревни в которой был на постое он устроил на собственные средства и все время повторял что после войны пойдет работать в британскую таможню в Дюссельдорфе или еще уедет в Канаду и заживет простой скромной жизнью. Ведь по большому счету, говаривал он жене, ты ведь даже и не миллионерша, то есть не настоящая миллионерша. У него были британские понятия кого можно и кого нельзя причислить к миллионерам[124]. Мэри Борден была прям Чикаго. Гертруда Стайн часто повторяет что жители Чикаго столько тратят сил на то чтобы отмыться от Чикаго что потом бывает трудно понять откуда они взялись на самом деле. Им приходится даже голос менять чтобы не было слышно Чикаго а это уже чревато Некоторые начинают говорить тише, некоторые громче, у некоторых появляется английский акцент, а у некоторых и вовсе немецкий, кто-то цедит в час по чайной ложке, кто-то говорит высоким резким голосом, а есть такие кто ударяется не то в китайщину не то в испанщину и вовсе перестает шевелить губами.
Мэри Борден была прям Чикаго и Гертруда Стайн вдруг страшно увлеклась и ей самой и Чикаго.
Все это время мы ждали когда же прибудет наш фордовский грузовичок который был уже в пути а потом мы ждали пока его соберут. Ждали мы долго. Именно тогда Гертруда Стайн написала великое множество маленьких стихотворений про войну, кое-какие из них были потом опубликованы в книге Полезные знания где собрано только то что об Америке.
