Автобус подъехал к остановке почти сразу, так что дождевик намок совсем немного. Пригибаясь под ударами сильного ветра, швыряющего в лицо капли дождя, Миша заскочил в салон и вздохнул с облегчением. Привычно забившись в угол возле заднего окна, он извлёк из портфеля булочку и принялся жадно жевать – его обуревал жуткий голод. Когда от булки оставалась только треть, он случайно повернул голову и увидел худощавого мальчика, который глотал слюни, глядя на него.

Миша не стал задаваться вопросом, почему родители не снабдили ребёнка необходимой едой, а молча протянул ему оставшийся кусок и отвернулся к окну, довольный собственным благородством. Конечно же, он и сам был голодным. Но этот кусок булки всё равно не сделал бы его сытым, зато получилось помочь нуждающемуся человеку. К чему бы пришло их миролюбивое общество, если бы они не помогали друг другу…

Тем более, когда непримиримые враги по-прежнему продолжали досаждать им.

От автобусной остановки до дома Миша почти бежал. Усилившийся дождь подгонял его, заливая ботинки и умудряясь проникать даже под длинный дождевик. По пути Миша успел заметить небольшую толпу горожан, собравшихся на Площади Спасения. Люди что-то шумно и взволнованно обсуждали, ему очень хотелось присоединиться к ним и узнать подробности неурочного собрания. Но время поджимало, и Миша не стал останавливаться. Тревожно поглядывая на часы, он перепрыгивал через глубокие лужи и потоки воды и раздумывал над тем, как же ему набраться смелости и пригласить Нину.

В дверях подъезда он столкнулся с престарелой соседкой.

– Мальчик! – обрадовалась она, подслеповато щурясь и стуча палкой об каменный пол. – Какой сегодня день?

– Двадцать девятое февраля, – вежливо ответил Миша, опасливо косясь на трость, которой уже не раз незаслуженно получал раньше.

– А снег уже растаял? – громко спросила древняя старушка, глядя на него пустыми блеклыми глазами, от которых по спине мальчика побежали мурашки.

Она вся безостановочно тряслась и то и дело поправляла растрёпанные седые волосы. Из-под мятого зимнего пальто (слишком тёплого для этого времени года) выглядывали полы цветастого халата.

– У нас не бывает снега, – вежливо поправил он её, потихоньку протискиваясь боком к лестнице, но стараясь, чтобы это не походило на слишком неприличное бегство.

– Что ты такое несёшь?! – закричала она злобно, замахиваясь палкой. – Всегда в марте лежит снег! У нас на даче в Подмосковье он до апреля иной раз лежал! Ты меня обманываешь! Негодяй! Ты такой же, как они! Ты!..

– Извините, мне надо идти, – Миша отскочил от соседки и побежал вверх по ступенькам, внутренне содрогаясь от собственной невоспитанности.

Ведь она пожилой человек, и он должен был довести разговор до логичного завершения (вон она там что-то продолжала кричать ему вдогонку), но вместо этого трусливо сбежал. Откровенно говоря, каждый раз, оказавшись с ней рядом, он ощущал неприятный страх при виде того, что с людьми может сделать старость.

Вот и подумаешь иной раз о том, что академик Петренко был прав, когда предлагал ограничить предельный возраст граждан страны…

Он шумно ввалился в прихожую и чуть не столкнулся с мамой, которая быстрыми ловкими движениями мыла пол.

– Стоять! – приказала она, грозно сверкая глазами и тряся волнистой чёлкой. – Ни шагу больше! Разувайся и раздевайся на коврике! С тебя водопад льётся!

– Ну так дождь же, – проворчал он, аккуратно стаскивая с себя дождевик и вешая его в сушильный шкаф.

– На ферме бы́л? – строго спросила мама, размашистыми движениями отмывая пол от жирной грязи, которую натащил кто-то, пришедший до Миши. Тряпка жадно чавкала и натужно переваривала частички земли, смешанные с песком.

– Разумеется, – Миша стянул насквозь мокрые ботинки и тоже поставил их в шкаф для просушки. – Сегодня коровы.

– Молодец. Через десять минут придёт отец и будем ужинать. Пока можешь помочь Маше с историческим проектом.

– Да, мама, – послушно ответил он, проскальзывая мимо неё и принюхиваясь к запахам с кухни. В животе у него тут же предательски заурчало от голода.

Младшая сестра обнаружилась в своей комнате. Она сидела за столом и сосредоточенно ковыряла в носу.

– Ты так доковыряешь дырку до самого глаза, – припугнул он её.

Маша поспешно вытащила палец, с сомнением оглядела результаты раскопок и аккуратно вытерла его об юбку.

– Это ты там грязи натащила? – строго спросил он, беря в руки учебник по начальной истории.

– Я в лужу упала, – с самым невинным видом она вытаращила на него голубые глазёнки, но он не поддался на этот приём.

– Опять с Маринкой в школьном саду червяков ковыряли, небось… Что тебе задали?

– Надо нарисовать изначальную Москву, – пропищала она тоненьким голосочком, тыкая пальчиком в листок бумаги, на котором уже было что-то намалёвано.

– В первой Москве были очень широкие улицы, – сообщил он ей. – Этим она в первую очередь и отличается от нашей Москвы. А почему?

– Потому что они боялись столкнуться, когда бегали? – спросила она, подвигая листок к нему поближе.

– Потому что у них было очень много места. Город стоял на равнине и раскидывался по земле, как только хотел. А наша Москва теперь зажата между водохранилищем и крутыми неприступными горами, у нас места совсем немного, – он подвинул лист обратно и указал на серый карандаш. – Машка, какая же ты хитрая. Ну-ка, давай, сама рисуй широкую улицу в середине!

Он проследил за тем, как маленькая ручонка провела две неровные линии.

– А что ещё отличало первую Москву?

– Что? – сестра принялась болтать ногами.

– У них дома стояли отдельно, а не как у нас, сплошными рядами.

– Это как? – искренне удивилась она.

– Давай, покажу, – он со вздохом выхватил у неё карандаш. – Но это первый и последний раз, когда я за тебя делаю. Потом сама будешь…

Несколько минут Миша увлечённо чертил улицы и дома, старательно придавая рисунку налёт детской наивности и топорности. Он как раз заканчивал клумбу перед школой, когда в прихожей хлопнула дверь.

Миша тут же бросил карандаш.

– Машка, дальше сама дорисовывай, – велел он и ушёл в прихожую.

Он стоял и смотрел, как папа раздевается и разувается.

– А его ты не заставляешь делать это на коврике, – укорил он маму.

Родители рассмеялись, мама ушла в кухню, а папа протянул сильную руку и ласково потрепал сыну волосы.

– Дети! – крикнула мама. – Всем мыть руки и за стол!

Мишу не надо было просить дважды. Подгоняемый чувством голода, он послушно прошёл в ванную комнату. Пустив прохладную воду тонкой струйкой (чтобы беречь водные ресурсы природы), он намылил руки серым мылом, пахнущим химией, и на всякий случай умыл лицо.

Когда он вошёл на кухню, мама уже доставала из приёмника алюминиевые контейнеры с едой. Шипя и обжигаясь, она перенесла их на обеденный стол.

– Что-то сегодня очень горячие, – она укоризненно покачала головой.

– Ну это ж отлично, значит, свежее, а не разогретое, – заметил отец, входя в кухню и усаживаясь на своё место во главе стола. – И что там у нас сегодня?

– А сегодня комбинат предлагал три комплекта на выбор, – мама достала пластиковые вилки из ящика стола и разложила их возле контейнеров. – Я решила, что нам не помешают рыба и водоросли.

– М-м-м, рыба! – довольно воскликнул Миша, падая на своё место. – Нямка!

Он аккуратно снял крышку со своего контейнера и с удовольствием вдохнул вырвавшийся ароматный пар. Сестра примчалась из ванной, демонстративно вытянув перед собой мокрые руки с растопыренными пальцами.

Семья приступила к еде, и все разговоры прекратились, потому что болтать во время еды было не только неприлично, но и опасно для жизни. Миша ловко отделял нежно-голубоватые кусочки мяса от кости и отправлял в рот. Смеющимися глазами он смотрел на сестру, которая с наморщенным от усилий лбом упрямо сражалась с рыбой и водорослями – еда валилась с вилки, но девочка снова и снова отправляла её в рот, следуя правилу, что пионеры никогда не сдаются и не бросают дело на полпути.