Война, увы, продолжалась. Шла она ни шатко ни валко. В газетах было помпезно описано грандиозное морское сражение, в котором не случилось победителя.

— Постояли супротив друг друга, парусами да вымпелами похвастались, ядрами популялись и разошлись, — ругался дед вечером у камина. — Пока флотом командует трус, мы войну не выиграем.

— А кто у нас в империи командует морским флотом? — спросила я, чтобы поддержать разговор.

— Кавалер твой. Или ты формы его не видела?

В военной форме я ничего не понимаю. А вот ведовство моё вопит о том, что Андрюше такие вялотекущие «похвастушки» выгодны. Пока империя в состоянии войны — я обязана сидеть в столице. Траур рано или поздно закончится, после чего начнётся плотная осада меня. Говорил уже царевич, что готов хоть сейчас подать прошение в Совет верховных ридов о том, чтобы разрешили нам венчаться, не дожидаясь моего шестнадцатилетия.

Афигеть! — ужаснулась я. Никогда не страдала излишним самомнением, но от такого вывода мне стало страшно. Хорошо, что нет кровопролитных сражений, но береговые поселения османы регулярно обстреливают. И вместо того, чтобы одним ударом выгнать агрессора из нашей части моря или договориться по-хорошему, но с тем же результатом, этот… адмирал тянет кота за хвост.

— Дед, он не трус. Он упёртый дурак. Мне кажется, это способ удержать нас в столице, — едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик, выдавила я. А потом сложила руки в умоляющем жесте: — Скажи, что я ошиблась!

Николай Иванович глубоко задумался. Ушёл в кабинет, писал письма, отправлял их по адресам, получал ответы, читал, думал, опять писал, размышляя ходил из угла в угол. А утром надел парадный мундир и уехал во дворец, сказав мне перед отъездом:

— Это ужасно, Роксана, но, кажется, ты права.

— О чём он? — спросила Глафира, которая не знала о нашем разговоре.

— Ба, у нас в семье одна любимая тема — царевич Андрюша и его каприз, — успокаивающе чмокнула я бабушку в щёку.

— Какой каприз? — не поняла княгиня.

А я ей напела:

— «… не уходи, побудь со мной, ты мой каприз».

Увы, не смогу спеть бабушке горячо любимый мною «Вальс-бостон» целиком. Как объяснить ей, что такое диск пластинки и кто такой хриплый саксофон?

Глава 5

Вернулся дед из дворца таким, что краше в гроб кладут.

Бледные сухие губы, чёрные тени под глазами, сердечный ритм сбоит. Помогли шинель скинуть, усадили в кресло у камина. Глафира приказала домашние туфли принести и сама помогла переобуться.

Я же подтянула к креслу низенькую мягкую табуретку, на которую ноги кладут для пущего расслабления, присела на неё и просканировала как умела состояние графа.

Был бы магом, подумала, что опустошил себя, настолько слабы токи жизненные в теле были. По капельке, черпая энергию из пространства — моя личная деду не подходила, — стала напитывать обессиленное тело.

Бабушка подсуетилась, собственноручно приготовила горячее вино с пряностями и подала мужу.

Так в четыре руки через час привели графа в более-менее бодрое состояние и потребовали едва не хором:

— Рассказывай!

— Удивительно, но принял меня Государь без проволочек и милостиво, — отпивая вино маленькими глотками, начал дед. — Я-то на такое и не надеялся. Поехал на аудиенцию записаться и о встрече спросил на всякий случай. Младший секретарь попросил обождать и отвёл в зал, где уже сидели два генерала. Кофе мне принесли с твоим печеньем, Роксана. Тем, что ты специально для приёмов придумала.

Было такое дело. Как-то, наблюдая за тем, как Глафира ест печенье, подумала, что в салоне к чаю его не подашь. Очень хрупкое и крошится сильно. Откусит вот такая, как моя бабушка, дама, и всё декольте крошками засыплет. Стыдоба-позорище! И придумала, что должно быть печенье размером не больше бобового зерна. Положил в рот — и кусать не надо.

Побежала к Феденьке с идеей машины-дозатора, дабы выпечка вся была одной формы и веса. Слышу, воркует наш механикус в мастерской, значит работает. Я и ввалилась без стука. А они там с Каримой. «Ё-маё!» — пискнула я и выскочила на улицу. Через время и Феденька вышел:

— Вы, Роксана, хотели чего-то?

Отводя от смущения глаза, бесконечно хмыкая и заикаясь, словно это меня в пикантной ситуации застали, я объяснила мастеру суть моей просьбы.

— Противни по конвейеру движутся, а дозатор на месте стоит и тесто по капле выдает, говорите? Интересная идея… — почесав пальцем щёку, покрытую густой щетиной, пробормотал Фёдор Зиновьевич и направился было назад, да я его остановила.

— У Каримы два брата и отец. Узнают о ваших игрищах тайных, так смело можете профессию менять.

— Не понял? — нахмурился герой-любовник.

— В гарем ханский евнухом работать пойдёте, — милостиво объяснила я. — А я протекцию составлю.

— Так я это… жениться готов, — вновь почесал щёку Феденька.

— Вот и славно. Со свадьбой помогу, — пообещала я в спину новоявленному жениху.

Так у нас в цеху появилась ещё один механизм, а у Феденьки жена.

— Сижу, кофий свой попиваю, на вояк поглядываю, — тем временем продолжал свой рассказ граф. — И страсть мне узнать хочется, о чём генералы шепчутся. Благо с младых ногтей умею речь по губам разбирать. А совещались они о том, как бы поделикатнее Государю сказать, что не дело это — так долго терпеть ворогов у брегов наших. Что о нас державы еуропейские подумают? Решат, что ослабела империя, коли терпим османов у берегов своих. Поняв, что эти военные мне союзники, я успокоился. Думал же поначалу, что неправильное решение принял — указывать императору об ошибках воинских.

Генералы на аудиенции пробыли недолго. Вышли красные, словно раки вареные, лысины платками утирают, дышат яко кони после скачки… И тут, дорогие мои, страшно мне стало. За малодушие своё. Я же, глядя на этих вояк, понимал, что и мне подобного не избежать. И хотел было быстро другую тему для встречи придумать, дабы гнев Государя-батюшки не вызвать. Вот за это страшно мне стало.

Но собрался, вошёл, честь по чести поприветствовал, доложился. Василий Андреевич из-за стола встал, вышел навстречу приобнял даже, вспоминая нашу совместную учёбу в Университете, попойки дружеские и походы по дев… Ну, это неважно, — хмыкнул граф, и уткнулся носом в бокал.

Помолчал немного, вино мелкими глотками отпивая, и продолжил:

— Не стал я, как те генералы, напролом со своими выводами лезть. Исподволь, где на примерах исторических, где иносказанием пользуясь, подвёл Государя к мыслям определённым. Понять-то он понял, что я сказать хотел, да только не понравилось ему это, и начал он ус дёргать. Всем известно, что коли император усы трогает — жди беды. «Так ты считаешь, что Его Императорское Высочество из-за страсти голову потерял настолько, что забыл о чести и долге?» — спросил он меня прямо. Я так же прямо ответил: «Так и есть, Ваше Императорское Величество! Все факты об этом говорят». И подал папку с моими выкладками, над которыми работал всю ночь.

Государь внимательно всё прочитал, пальцами по столу забарабанил, потянулся было к усам, но схватился за колокольчик. Вбежавшему адъютанту приказал немедленно найти царевича и представить в кабинет отца. Ждали недолго и молча. Когда же Андрей Васильевич пришёл, то я попал в эпицентр урагана. Спаси вас Триединый стать свидетелями ссоры двух сильнейших магов, дорогие мои!

Воздух звенел от напряжения, вокруг металлических украшений кабинета мерцали огни в форме светящихся кистей, остатки волос на моей голове потрескивали. Простите, дамы, мою откровенность, но я едва не обмочился, так страшно было. При этом ни слова сказано не было, ни звука не слышал. Не знаю, сколько длилось это противостояние, свидетелем, коего я стал, но вдруг спало всё, умиротворение наступило. И я расслабился до бессилия. Император вновь позвонил в колокольчик и велел вошедшему адъютанту проводить меня до кареты. Как до дому добрался, не помню. В себя пришёл, когда вы хлопотать вокруг меня стали, голубки мои.