— Я распоряжусь, — пообещал барон. Ему не слишком понравился этот странный и переменчивый человек, но предложения он вносил дельные… к тому же мог оказаться и полезен. — Но подзорные трубы должны учитываться и продаваться только сюда.

Лонгин кивнул.

— Я прослежу за этим, ваша милость, — пообещал он.

— А тебе не нужен отряд для защиты Лотарина? — уточнил легат. Волшебник пожал плечами.

— Я бы предпочёл, чтобы ты распорядился перестроить церковь и прислать в неё своего священника, — отозвался он. — С защитой мы справимся и сами.

Новый Дюк, не дожидаясь коронации, объезжал свои владения. Останавливаясь у рыцарей, он, снисходя к их небогатому быту, отсылал большую часть своей свиты, приезжая в города, брал её с собой, и людям приходилось кормить целую ораву слуг, придворных, шутов и кнехтов. Всё это время отряд Увара был при нём, возвышенный до положения личной гвардии Дюка. Клос не забывал набирать и новых людей и по весне отослал Увара в завоёванный Дитлин вместе с людьми, которые должны были привести замок в порядок и подготовить к новому господину. Сам Клос остался под Сетором. Город претендовал на роль столицы нового герцогства — проследить за строительством замка между Сетором и Вибком, небольшим городом в нескольких часах езды.

Первое время наёмники отдыхали, обживали графский замок, но вот все дела были переделаны, и у Увара нашлось время вспомнить о приданом жены. Это сразу испортило ему настроение. Владения покойного тестя захапал себе какой-то колдунишка, взявший под покровительство недобитого щенка.

Лонгин подошёл к охране Лотарина творчески — по мнению всех знавших его людей. По мнению Увара, волшебник сделал самое поганое, что только мог придумать человек.

Пока Увар сражался за Сетор и захватывал Лабаниан, пока бароны решали судьбу Тафелона, Лонгин не сидел сложа руки. Он согнал крестьян, приставил к ним своих людей и окружил весь Лотарин забором, причём доски умудрился пропитать каким-то негорючим составом, изобретённым одним из его коллег. Когда в Дитлин приехали наёмники, Лонгин отправил на защиту Лотарина… белых волшебниц, специально отобрав самых юных и красивых девушек. Наёмники, приехавшие взять своё, увидели противников, с которыми и воевать-то стыдно. Худенькие, чуть ли не прозрачные девочки, с огромными глазищами таращились на них и жалобными голосами уговаривали уходить, потому что, ну, вот так получилось, их заставили охранять эту землю и стоять девочки намерены до последнего. Стоило подойти ближе, как волшебницы начинали светиться раскалённым белым светом, который слепил глаза, и от которого не было защиты. Выманить девчонок не получалось. Один из самых ретивых ребят, Матьяс, попробовал сбить одну из девчонок тупой стрелой — издалека, не приближаясь, чтобы не достали своим свечением… девчонку сбил, молодец. Падая, она полыхнула особенно ярким светом, волшебницы принялись петь жалобные песни, а Матьяс ослеп в то же мгновение. Врени, которая осталась-таки в отряде, потом неделю промывала его глаза целебным настоем, страшно ругалась и категорически требовала «оставить волшебниц в покое, пока мы тут все не ослепли и не оглохли». От их пения — пронзительными жалобными голосками — действительно свербило в ушах.

Сыновья Харлана посулили снять девчонок верёвочными петлями… но проклятущие волшебницы как чувствовали и успевали прятаться ровно в тот миг, когда их должна была спутать верёвка. А после вылазили и снова начинали светиться.

Разумеется, будь на их месте хоть мальчишки, Увар бы давно озверел и приказал бы перебить подобный гарнизон. Но воевать с девками не поднималась рука, а зашугать их никак не получалось. Позже прибыл гонец от барона цур Фирмина, где Лотарин именем коннетабля Тафелона и нового Дюка объявлялся собственностью волшебников, а любые попытки его захватить — преступлением против короны. Увар тогда высказал гонцу всё, что он думает по поводу такой короны и хотел даже напиться, но его удержала жена.

Вир специально поехал через Лотарин — до него дошли слухи о творящемся там безобразии. Забор действительно был и пришлось заложить здоровый крюк — на оборотня белая магия действовала сильнее, чем на простого человека. Со стороны Дитлина он заметил девичью фигурку снаружи забора и подъехал поближе.

Перед оградой, стояла, уперев руки в бока, Дака и ругала волшебниц на трёх языках, из которых девушки понимали только один. Глаза девушки были закрыты чёрной повязкой, а волосы скрыты под сложно закрученным синим платком. Ещё в конце осени она согласилась выйти замуж за Иргая, во многом под влиянием Врени, которая устала от капризов подруги. Услышав конские шаги, Дака сорвала повязку и, щурясь от яркого света, вгляделась в лицо Вира.

— Серый, да? — спросила она, улыбаясь покровителю своего отряда. — Здравствуй, Серый! Уж очень тебя Увар вспоминает! А тебя всё нет.

— Вот он я, приехал, — засмеялся Вир и соскочил с коня. Дака кивнула. — Здравствуй. Зачем с ними ругаешься?

Он кивнул на забор, с которого светящиеся девушки затянули новую жалобную песню. От их тоненьких голосков звенело в ушах.

— А как с ними не ругаться? — упёрла руки в бока женщина. — Ты ведь слышал? Увара не пускают! Светятся! Зачем светятся, скажи?

Она засмеялась.

— Мы по очереди сюда ходим. Все девушки, женщины, все ходим. Ругаемся. Врени не ходит, Врени на нас ругается. Боится, ослепнем. Говорит, нечего с ними связываться.

— Тогда зачем? — заинтересовался Вир.

— Как — зачем? — удивилась Дака. — Пока я тут ругаюсь, они светятся. День светятся, ночь светятся. Потом дрова закончатся, погаснут. Вот тут-то я им волосы-то и повыдёргиваю!

Вир покачал головой. Он ничего не знал о том, откуда черпают волшебники свою силу. Может, и правда, «дрова закончатся». А, может, и нет.

— Некогда мне с тобой, — отвернулась Дака. — А то они отдыхать станут. Эй, вы! Волосы распустили, распоясались, стыда у вас нет! Выставили себя в рубашках, неужто и возразить некому? Ах вы…

Вир вскочил на коня и поехал дальше. Чуть поодаль он увидел небольшую ложбинку, в которой уютно устроился Иргай. Юноша лениво жевал травинку и смотрел в небо. На оборотня он даже не покосился, и Вир понял, что Иргай давно его приметил.

Едва Вир отъехал подальше, как за спиной запели трубы и он остановился, предвкушая новое зрелище. Предчувствия его не обманули. Часть забора исчезла, как будто её никогда и не было и из Лотарина выехал одетое в чёрное всадник, горделиво восседающий на чёрном коне, больше похожем на исчадие преисподней, чем на животное. Его окружали четверо девчонок, все как одна в белом, с распущенными светлыми волосами, все сидели на белоснежных конях. Кони эти были в пору рыцарям, но девчонки, казалось, без труда с ними справлялись. Когда немного проехали по дороге в Дитлин, забор за их спинами восстановился. Всадник кашлянул, девчонки подняли глаза к небу и обречёнными голосами пропели:

— Дайте дорогу властителю Серой пустоши!

Вир заинтересованно придержал коня. Они ещё немного проехали и девчонки повторили:

— Дайте дорогу властителю Серой пустоши!

Оборотень присмотрелся. Да, всё верно. Через десять шагов они закричали снова. И ещё через десять. Вир почувствовал, что ещё немного — и он сойдёт с ума. А всадник ничего, держался, только уголки губ время от времени болезненно подрагивали.

— Дайте дорогу властителю Серой пустоши!

Вир заметил Иргая, который, обрадованный тем, что у него появился враг, с которым не стыдно сразиться, натянул свой любимый лук и послал во «властителя Пустоши» стрелу… та не долетела пяди до всадника, как будто завязла в воздухе… девчонки запоздало засветились белым светом и Вир с проклятиями заслонил лицо.

— Прекратить! — прикрикнул всадник, вынимая стрелу из воздуха. Девушки погасли, а всадник улыбнулся, повёл по стреле пальцами и что-то шепнул. А после сломал и выкинул обломки. Стрела, которую Иргай держал наготове, собираясь наложить на тетиву, сломалась с громким треском. Он заглянул в колчан… сломаны были все стрелы.