На лице Лайлы Конелли не появилось и тени испуга, когда серый "ягуар" вошел в крутой вираж. На скорости семьдесят пять миль в час машина едва проскользнула в щель между бензовозом и встречным "шевроле".

Макс Конелли свернул на свою полосу и снова ссутулился за рулем. Он никогда не считался с чувствами своих пассажиров, его лишь раздражала глупость других водителей; он по-детски верил в свои шоферские способности.

Перед выездом Лайла приняла транквилизатор (валиум). Он помогал ей молча переносить долгую поездку. Каждое путешествие с Максом было дорогой смерти; за годы Лайла приучила свои нервы не влиять на её лицо и конечности. Ее веки не вздрагивали, руки не сжимались, ноги не упирались в переднюю панель. Она говорила с Максом, как с ребенком - спокойно, рассудительно.

- Ты взял снотворное и витамины?

- Я взял все мои проклятые таблетки. Только они не приносят никакой пользы. Все эти чертовы доктора - полные остолопы. Они сами верят только в плацебо.

- Ты положил пару запасных маек?

- Ты напомнила мне о них четыре раза.

- На озере бывает прохладно. Даже в жаркие дни вечером становится свежо.

- Знаю. Черт возьми, я был там дюжину раз. Ты считаешь меня умственно отсталым?

Она испытала соблазн сказать "да", но удержалась от этого.

- Надеюсь, ты не будешь злоупотреблять спиртным в этот уик-энд. Со вторника у тебя начинаются напряженные репетиции.

- Я знаю мое расписание. Знаю все о холодных вечерах, злоупотреблении спиртным и репетициях.

Он говорил тоном невоспитанного ребенка. Собственно, он и был им.

- Разве этот уик-энд не предназначен для отдыха? Я уезжаю от города, от моего безжалостного агента, от невыносимых дам из комитетов по пропаганде искусства, не подлежащего пропаганде. Ради чего, черт возьми, я еду за две сотни миль, если не ради удовольствия? Уик-энд удовольствий у Харри Сигрэма. Я имею право иногда отдыхать, как все прочие люди. Из чего, по-твоему, я сделан? Из железа? К тому же я не очень-то люблю Харри. Он коллекционирует людей. Я ненавижу это хобби. От него веет скукой. Она сидит у него внутри.

- Просто я не хочу, чтобы ты вернулся в город с тяжелым похмельем. Ты должен весь уик-энд отдыхать, дышать свежим воздухом и успокаивать свои нервы. Я не хочу портить тебе удовольствие, Макс; забудь о своих проблемах и расслабься.

- На самом деле ты хочешь сказать следующее - держись подальше от спиртного и никого не оскорбляй. Кто ещё приезжает?

Она боялась этого вопроса. Для Макса все люди были неподходящими. Ему никто не нравился по-настоящему. В качестве гостя он отличался непредсказуемостью, грубостью и эксцентричностью.

- Чета Сильвестер, - сказала Лайла.

Он испустил сдавленный возглас протеста; машина вильнула в сторону. Его темные густые брови сдвинулись, образовав хмурую линию. За автомобилем тянулся шлейф пыли; кроны деревьев смыкались над узким серпантином, который вел к озеру. Казалось, что цивилизация бесконечно далека.

- Тебе известно, что меня тошнит от Рика Сильвестера! - воскликнул Макс. - Еще сильнее, чем от Харри Сигрэма. Меня тошнит от всех докторов, но в первую очередь - от психиатров. Когда разговариваешь с ними, они тебя изучают. Они - свора безнравственных шарлатанов. Я всегда это утверждал. Лучше иметь дело с настоящим шаманом. Он хотя бы колоритен.

(Макс быстрее других обращался к врачу при малейших признаках простуды или другого недомогания, мнимого или реального. Он шел к доктору особому для каждой части тела - и жаловался ему, а потом оскорблял его. Однако известному пианисту такое сходило с рук.)

Правда заключалась в том, что Макса беспокоила жена Рика, Морин. Лайла знала, что упоминать об этом бессмысленно. Максу нравилось считать, что никто не знает о его старом романе с Морин и о её сохранившейся страсти к нему. При желании он мог быть замкнутым, как устрица. В нем все ещё жил ребенок.

- Рик - ловкий негодяй. Ему живется так легко, потому что он превратился в работающего dilettante. Психиатрам платят за то, что они выслушивают жалобы людей. Он - сборщик человеческих отходов.

- Я считаю Рика приятным, очаровательным и преуспевающим. Что в этом плохого?

- Все. Я предпочел бы иметь дело с грубияном. Тогда мне было бы понятно мое положение.

- Рик уважает твой талант.

Вот. Это слово талант. Оно действовало ему на нервы. Талант. Максу хотелось закричать: "Говори - гений! Разве ты не видишь, что я гениален?" Но он боялся услышать её возражение.

- А что мой талант, как ты это называешь, дает мне, кроме боли, слез и повышенного давления?

- Внимание. Удовлетворение.

Он застонал.

- Я когда-то думал, что буду получать удовлетворение. Но его больше нет.

- О, послушай, Макс, - произнесла она, пытаясь успокоить его, прежде чем они подъедут к причалу, где их встретит Харри Сигрэм. - Иногда, играя, ты пребываешь в экстазе. Миллионы людей живут и умирают, так и не испытав таких мгновений.

Он раздраженно отогнал рукой дым от её сигареты, внезапно устремившийся в его сторону. Он не выносил сигареты и курильщиков. Но Лайла отказывалась бросить курить даже ради спокойствия Макса. Она нуждалась в этом средстве успокоения наряду с транквилизаторами.

Он наказывал её за то, что она могла случайно опрокинуть пепельницу на дорогой ковер (они жили среди роскоши благодаря деньгам Лайлы, так что страдал отнюдь не его кошелек), приклеивая к зеркалу в её ванной плакаты, предупреждающие об опасности рака, делая вид, будто от неё всегда пахнет табаком, несмотря на заграничные духи.

- Я плачу за каждый миг экстаза, - сказал Макс. - Сколько ещё ехать до причала? Раньше он не казался расположенным так далеко. Может быть, мы не там свернули? Я считал, что он находится гораздо ближе. Ну и дорога!

- Осталось всего несколько миль, - умиротворяюще произнесла она. - В любом случае, Макс, ты не смог бы жить только мгновениями экстаза. Ты отлично знаешь, что тогда пики превратились бы в равнину. Ты просто жил бы на большой высоте.

Он посмотрел на неё с ненавистью.

- Из тебя и Рика Сильвестера получилась бы отличная пара. Ты это знаешь? Вы оба постоянно болтаете и ничего при этом по существу не говорите. Вам обоим неведомо значение страданий. Ему - благодаря его красивому лицу, а тебе - благодаря твоим деньгам. Что ты знаешь о страданиях? Но вы оба говорите о них. Делать это гораздо легче, чем действительно страдать.