- Могу я разбить вас?
Удивившись, они отпрянули друг от друга. Салли - немного смутившись, а он - глядя на Леону с некоторым любопытством.
- Ты не возражаешь, Салли? - спросила Леона.
Оправившись, Салли сказала:
- Поздравляю тебя, Генри! Леона обратила к нему свой томный взгляд:
- Меня зовут Леона Котерелл. А вас?
Прежде чем он ответил, Салли быстро представила его:
- Леона, это Генри Стивенсон. Леона улыбнулась и весело тряхнула головой.
- Так потанцуем? - спросила она.
Они танцевали, и Леона изо всех сил старалась произвести на него впечатление. Вскоре выражение безразличия исчезло с его лица. Он был явно очарован ею, и хотя ничего не говорил об этом, но сумел показать, что ценит ее привлекательность и понимает, какая пропасть отделяет ее от подруг по колледжу, от таких девушек, например, как Салли.
Он сразу догадался, что Леона дочь Джима Котерелла.
- Такие, как ваш отец, меня восхищают, - сказал Генри. - Он знает, чего хочет, и умеет добиться своего. Умеет делать деньги. Когда-нибудь... сказал он и остановился, мечтательно улыбаясь.
Его улыбка понравилась Леоне. Она была искренняя - не наивная и не снисходительная, еще больше подчеркивающая его внутреннюю силу.
Пока они двигались в танце по залу, Леона узнала еще кое-что об этом молодом человеке.
- Мои родители слишком скованы в средствах, - рассказывал он на этот раз без улыбки. - Так что пока я не имею возможности учиться в колледже. Мне приходится помогать им.
- Некоторые из самых интересных людей, которых я знаю, тоже не учились в колледже. Мой отец, например.
- Серьезно? - удивился Генри. - Тогда, значит, и я могу добиться чего-то в жизни?
- Отец всегда говорит: если у человека нет таланта делать деньги, колледж не вколотит в него этого. А если у него есть такой талант, так зачем тратить время в колледже?
Этот афоризм понравился Генри.
- Браво! - сказал он. Музыка кончилась.
- Может быть, выйдем на улицу? - предложила Леона.
- Постойте-ка, - сказал он в притворном ужасе. - А Салли?
Леона показала глазами в другой конец зала, где Салли оживленно разговаривала с одним из "ежиков".
- О Салли позаботятся, а мы выйдем всего на несколько минут. Пошли, я покажу вам мою машину. Это конфетка!
Она взяла его за руку и повела. Они миновали освещенный луной газон и вышли на улицу. Ее машина оказалась самая низкая, длинная и щегольская из всех, что были на стоянке.
- Ну как? - спросила она. - Такой ни у кого нет. Человек, который продавал ее отцу, сказал, что она дает сто десять миль. Папа считал, что она слишком велика для меня, но, когда я ее увидела, другие для меня просто перестали существовать.
- Да, действительно здорово, - сказал Генри. - "Бугатти"! Недурно. Совсем недурно.
Леона взяла его за руку:
- Хотите повести ее немного? Чуть-чуть, по шоссе. Никто про нас не вспомнит.
Он согласился почти сразу, и она отчетливо вспоминала теперь, как он пошел прямо через газон, сокращая путь, за ее меховым жакетом и своим плащом. Через несколько минут они уже мчались по шоссе, и "бугатти" дрожал от скрытой в нем нетерпеливой силы. Потоки холодного зимнего воздуха скользили по их лицам, наполняя радостным возбуждением.
Леона знала, что не ее привлекательность и не эта роскошная машина делали для Генри такой приятной ночную поездку, а то, о чем он не мог раньше мечтать и что теперь было рядом с ним.
Она указала ему поворот, который вскоре привел их к тупику.
- Вот машина так машина! - сказал он, нехотя тормозя. - Хотел бы я как-нибудь попробовать ее на полную катушку.
- Попробуете, - сказала она. - Давайте посидим минутку. Я хочу поговорить.
- Слушайте, - сказал он со смехом. - Я ведь почти не знаю вас. Боюсь, что вам придется отвезти меня домой. Или я должен выйти и идти пешком?
Леона откинулась и посмотрела в ночное небо - черное бархатное покрывало, разорванное острыми звездами и холодным лезвием месяца.
- Салли Хант, - сказала она, недоумевая. - Никогда бы не подумала, что у вас может быть что-то общее с ней.
Он снял руку с руля и положил ее на спинку сиденья.
- А почему бы и нет?
- Просто я так чувствую. Мне приходилось довольно много ездить. Отец берет меня повсюду - за границу и тому подобное, и я встречалась со множеством людей. Невольно начинаешь их как-то классифицировать. Вы и Салли абсолютно разные люди. Целый мир между вами.
- Вы имеете в виду, что ее родители состоятельные люди и мне нечего и равняться с ними? - с горечью спросил он.
- Вы совершенно неправильно меня поняли, - поспешно сказала она. - Я об этом совсем не думала.
- Нет? Но тогда о чем же?
- Я думаю о том, что Салли подходит для провинциального города, из которого вы оба приехали. Но вы совсем другого типа человек.
- Другого? И вы можете это утверждать?
- А что? - спросила она. - Вот эти ребята на танцах. Студенты из состоятельных, благополучных, респектабельных семей. Рядом с вами они как дети. И почти все они так и останутся детьми на всю жизнь.
- А я?
- Вы нет. Вы не ребенок, Генри. Может быть, вы никогда и не были ребенком...
Именно в эту минуту он и поцеловал ее - грубо, страстно, таким долгим поцелуем, что охвативший ее трепет успел проникнуть в каждый ее нерв.
Потом он откинулся на сиденье и долго смотрел на Леону оценивающе, как мастер смотрит на дело своих рук.
- Я всегда мечтал поцеловать миллион долларов, - сказал он.
- Ты пойдешь далеко, я знаю. Это чувствуется в твоем взгляде. В том, как ты воздействуешь на других людей. На таких, как я.
Его лицо приняло холодное и циничное выражение.
- Смешно, - сказал он. - Сижу здесь и выуживаю комплименты у девушки, которую со всеми ее миллионами, меховыми пальто и "бугатти" я больше никогда не увижу.
- Ты не знаешь, - сказала она. - Ничего ты не знаешь.
- Не понимаю, - сказал он.
- Поймешь, - мягко сказала она. - Только не сразу. Расскажи-ка мне лучше о себе.
- Тут нечего рассказывать. Я, как говорится, не из тех, что родились в рубашке. Старик мой развозит уголь, когда трезвый, и произносит речи о бедности, когда пьян. С матерью было бы лучше, если бы она не связалась с отцом. У нее кое-какое образование, она хотела учиться и дальше. Вместо этого она разрывается на части, поднимая шестерых детей, не давая им помереть с голоду и оплачивая крышу над головой, хоть и дырявую... Вот и все. Американская мечта!
- А как же ты? - спросила она. - Ведь ты совсем непохож на...
- На босяка? - сказал он. - Нет, со мной не так уж все плохо. Мать заставила меня учиться и дальше после восьмилетки; тут обнаружилось, что я умею быстро бегать с футбольным мячом под мышкой1. Я стал большой шишкой. Салли познакомила меня со своими родителями, и я понравился ее старику. Он предложил мне работу в самой большой аптеке города.
1 Имеется в виду американский футбол.
- В аптеке! - воскликнула она. - Ну, Генри, это судьба!
- Конечно, - ухмыльнулся он, разделяя ее сарказм. - Я так и думал, что ты это скажешь.
- Скажи, - весело спросила она, - что, мы так и работаем в аптеке?
- Конечно, - сказал он.
- А как же Салли? - спросила она.
Он ответил не сразу:
- Салли - хорошая девочка. Мы с ней друзья. Не больше. Ее родители очень добры ко мне. Помогали, когда дома было совсем худо. Но не знаю... Иногда мне кажется...
Он не смотрел на нее. Глаза его были сосредоточены на чем-то далеком, что было за темным лесом по ту сторону дороги, на чем-то таком, чего ни он, ни она не могли сейчас видеть.
- Да? - мягко напомнила она. - Тебе кажется?..
- Кажется, что я загнан в ловушку. И что бы я ни делал, я никогда не добьюсь того, чего хочу. Потому что я хочу слишком многого.
Они молчали. Генри предложил ей сигарету, взял одну и себе и зажег обе. Наконец, выпустив клуб дыма, он повернулся к ней и с усмешкой сказал:
