— Милиция, может быть, и не представляет собой угрозы, — согласилась Наташа. — А вот Адыл Мехметов, как мне кажется, совсем другое дело.

— Мехметов?

— Именно.

— Им интересуется Мехметов? Откуда такие сведения? — с некоторым недоверием поинтересовался Олеандров.

— Просто я много езжу, — пожала узкими плечиками Наташа и усмехнулась. — Много смотрю, еще больше слушаю, иногда задаю вопросы, и все такое…

Олеандров надулся. Что-то в последнее время эта девчонка стала важничать. Говорит загадками, ведет себя, пожалуй, уж слишком независимо… Однако верить ей можно и пока она нужна. Пока.

— Хорошо, я возьму это на заметку, — ответил он с достоинством. — У тебя все?

Наташа кивнула.

— Иди и помни, ты должна встретиться с ним.

Ничего не ответив, Наташа затушила догоревшую до фильтра сигарету в большой, литой, фигурной пепельнице, изготовленной в виде головы черта с раскрытой пастью, и направилась к выходу.

Олеандров снял телефонную трубку и набрал номер. Нужный человек оказался на месте и обещал помочь. Попробовал бы он отказать! Все больше и больше начинают заискивать перед Анатолием Эдуардовичем должностные лица города, никому не хочется ссориться с будущим мэром. Старый городской голова, демократ, доказал свою полную беспомощность. Одно дело произносить пламенные речи перед обозленным бездарным коммунистическим правлением народом, а другое — суметь сделать так, чтобы этот народ в массе своей остался доволен. Преступность возросла, люди боятся выходить на улицу с наступлением темноты, многие не выпускают детей одних даже во двор. Предприятия закрываются, а те, что еще держатся на плаву, работают неполную неделю. Зарплату сотрудникам не платят по нескольку месяцев. Картина, словом, безрадостная, такая же, как и во всей стране…

Мэр, мэр… Нет, не на этот пост нацелил свой взгляд Анатолий Олеандров. И ведь как мало нужно для этого, как, в сущности, мало и как много. Любовь народа. И он получит ее теперь… Олеандров взглянул на разложенные на столе листы, и перед мысленным взором Анатолия Эдуардовича возникли, сменяя одна другую, страшные картины: искаженные неистовой яростью лица Эйрика и Анслена де Шатуана превращались в волчьи пасти, пылали дома, лилась кровь, свистели стрелы, звенели мечи, гибли люди, затягивался, на чьей-то шее ременный аркан, кого-то, в радостном возбуждении от предстоящего зрелища, волокли на костер, кому-то рубили руку, кому-то голову. Кровь, кровь, кровь.

Ну почему? Почему? Почему не он, а какой-то другой, жалкий человечишка имеет таких предков? Какая мощь, ненависть истязаемого живого существа, его мечта о возмездии, страсть к отмщению, передаваемая из поколения в поколение, через десятилетия и века на генетическом уровне, укрывающаяся в какой-то глубинной ячеечке мозга ничего не подозревающего индивидуума.

Безумная энергия! Так вот в чем секрет тех, кто шарлатанствует на стадионах и телеэкранах, называя себя «псыхотэрапэутами». Боже мой, насколько убоги цели этих людишек! Ведь если человек может убедить себя и окружающих, что он зверь, то с таким же успехом он может убедить кого угодно, что он бог. Неиссякаемый источник психической энергии. Не сравнимое ни с чем по масштабам гипнотическое воздействие. Это-то как раз и нужно, чтобы повелевать массами.

Это удавалось Гитлеру, рядом с которым стоял группенфюрер Вайстор — Карл Виллигут, чьи предки не более древние, чем… «О! Это удастся и мне, рядом с которым будет наследник самого Эйрика Бесстрашного, сына Вотана. Ведь, как знать, может быть, капельки той же самой крови текли и в жилах Генриха Птицелова?»

«Я чувствую, чувствую, чувствую! Это так! Я вижу! Вижу! Вижу!» — Душа Олеандрова пела и трепетала.

— Черт!!! — завопил Анатолий Эдуардович, услышав голос секретарши, зазвучавший из переговорного устройства. — Что такое, Иоланта! Ведь просил же не соединять меня ни с кем, когда я работаю?! Просил? Какого черта?

— Но это звонит генерал Физкультурников, — испуганно пролепетала секретарша — хрупкая стройная блондинка с кукольным личиком.

— Что за чушь? — взвился Олеандров. — Какие генералы у физкультурников?

— Это фамилия, — еле слышно вымолвила девушка. — И потом, вы сами говорили, что он будет вам звонить!

— Фамилия? А… да, конечно, соединяй!

Ах, как далеко уносился на сверкавших крыльях мечты, которая могла вот-вот стать реальностью, Анатолий Эдуардович Олеандров, совсем забывая о серой обыденности и неотложных заботах, приносимых ею!

— Какая ты счастливая, Наташка, — произнесла с искренним восхищением маленькая стройная шатенка, сидевшая напротив хозяйки за столом на кухне. — Выглядишь потрясно! Какая кожа — просто молоко. Знаешь, что меня больше всего в тебе поражает? Выглядишь ты всегда по-разному. Каждый раз смотрю на тебя на улице и думаю, ты или не ты? И париками пользуешься, и шмоток у тебя тьма, ни разу тебя в одном и том же не видела, и тачки меняешь как перчатки… А у меня и перчатки-то одни. От мужиков, наверное, тоже отбоя нет, а у меня… — она вздохнула и махнула рукой.

— Да ты, Свет, не грусти, — сочувственно улыбнулась Наташа. — Налегай на кондитерские изделия, нам с тобой можно. Фигуру беречь не надо.

Света взяла пирожное.

— Вкусное.

— Итальянское, — равнодушно пожала плечами Наташа. — Мне лично наши больше нравятся, да что попалось, то и купила.

— Дорого, наверное? — спросила шатенка.

— Черт его знает, я уже забыла, — отмахнулась Наташа.

— Молодец ты, — покачала головой Света. — А я…

Хозяйка, которая думала под стрекотню соседки о чем-то своем, машинально покачала головой. Все, что произошло в эти дни, казалось просто невероятным. Девушка чувствовала, что вовлечена в какую-то игру, которая может кончиться чем угодно.

Впрочем, с инстинктом самосохранения у Наташи было, что называется, все в порядке: она знала, что у нее, как у парашютиста в затяжном прыжке, есть еще время в последний момент дернуть за кольцо. У нее да, а у него? Да ей-то какое дело? Если у парня есть мозги и удача благосклонна к нему — он выкарабкается… А может быть, и нет. От этой мысли Наташе стало почему-то не по себе. Отчего это? Жалость? Сострадание? К незнакомому человеку? К мужчине? Этого просто быть не может. И все же…

Девушка не могла не признать, что он, именно он после всего, что она узнала, не может быть ей безразличен. Да разве можно назвать незнакомым человеком того, о котором знаешь столько? Разве это возможно? Она усмехнулась. А разве нет? Их пути пересеклись… Судьба?

В ее мозгу всплыли вдруг давние, далеко не приятные воспоминания, от которых она всегда стремилась избавиться. Сейчас они уже не приносили боли, все, что тогда происходило, случилось будто не с ней или не в этой жизни.

Детство. Середина семидесятых. Маленький домик на окраине черепичного Львова. Круглоглавые православные церкви, латинские костелы: готика, барокко. Чистенькие беленькие занавесочки на окнах. Запах сгорающего в печи угля. Бабушка. Мать бывала дома нечасто. Большую часть времени она проводила в неврологическом диспансере. Отец? Геройски погибший летчик-испытатель. Что обычно врут психованные мамаши своим несмышленым чадам? Позже ведь все равно узнала: родитель отвалил, что называется, от родимого причала и «был таков», когда дочь еще и «мама» говорить не умела.

На нее всегда обращали внимание. Невысокая, худенькая, она, тем не менее, с довольно раннего возраста привлекала к себе мужчин. Такой, как сейчас, — в двадцать пять, Наташа помнит себя уже лет двенадцать.

Тогда все и случилось. Появилась своя компания. Парни на настоящих мотоциклах… А как здорово самой управлять таким ревущим «зверем»! Скорость, свист ветра, бьющего в разгоряченное лицо. Потом, конечно, немножко вина, сигаретку. Почему бы нет? Она ведь уже взрослая девушка. Неумелые, но настойчивые руки приятеля. Не так уж все и плохо, но зачем здесь его друзья? Чего они хотят? «Тебя, детка!» То, что произошло дальше, не поддается никакому объяснению… Ужас, объявший комнату. Дикие крики. Звон выбитых стекол. Рушащийся стеллаж с книгами. И кровь, кровь всюду.