У Льва глаз кровью налился;

Из пасти пена бьет; зубами он скрежещет,

Ревет, и всё вокруг уходит и трепещет!

От Комара всеобщий страх!

Он в тысячи местах,

И в шею, и в бока, и в брюхо Льва кусает,

И даже в глубь ноздри влетает!

Тогда несчастный Лев, в страданья выше сил,

Как бешеный, вкруг чресл хвостом своим забил

И начал грызть себя; потом... лишившись мочи,

Упал, и грозные навек смыкает очи,

Крылатый богатырь тут пуще зажужжал

И всюду разглашать о подвигах помчался;

Но скоро сам попал

В засаду к Пауку и с жизнию расстался.

Увы! в юдоли слез неверен каждый шаг;

От злобы, от беды когда и где в покое?

Опасен крупный враг,

А мелкий часто вдвое.

   <1805>

112. ЦАРЬ И ДВА ПАСТУХА{*}

Какой-то государь, прогуливаясь в поле,

Раздумался о царской доле.

«Нет хуже нашего, — он мыслил, — ремесла!

Желал бы делать то, а делаешь другое!

Я всей душой хочу, чтоб у меня цвела

Торговля; чтоб народ мой ликовал в покое;

А принужден вести войну,

Чтоб защищать мою страну.

Я подданных люблю, свидетели в том боги,

А должен прибавлять еще на них налоги;

Хочу знать правду — все мне лгут.

Бояра лишь чины берут,

Народ мой стонет, я страдаю,

Советуюсь, тружусь, никак не успеваю;

Полсвета властелин — не веселюсь ничем!»

Чувствительный монарх подходит между тем

К пасущейся скотине;

И что же видит он? Рассыпанных в долине

Баранов, тощих до костей,

Овечек без ягнят, ягнят без матерей!

Все в страхе бегают, кружатся,

А псам и нужды нет: они под тень ложатся;

Лишь бедный мечется Пастух:

То за бараном в лес во весь он мчится дух,

То бросится к овце, которая отстала,

То за любимым он ягненком побежит,

А между тем уж волк барана в лес тащит;

Он к ним, а здесь овца волчихи жертвой стала.

Отчаянный Пастух рвет волосы, ревет,

Бьет в грудь себя и смерть зовет.

«Вот точный образ мой, — сказал самовластитель.—

Итак, и смирненьких животных охранитель

Такими ж, как и мы, напастьми окружен,

И он, как царь, порабощен!

Я чувствую теперь какую-то отраду».

Так думая, вперед он путь свой продолжал,

Куда? и сам не знал;

И наконец пришел к прекраснейшему стаду.

Какую разницу монарх увидел тут!

Баранам счету нет, от жира чуть идут;

Шерсть на овцах как шелк и тяжестью их клонит:

Ягнятки, кто кого скорее перегонит,

Толпятся к маткиным питательным сосцам;

А Пастушок в свирель под липою играет

И милую свою пастушку воспевает.

«Несдобровать, овечки, вам! —

Царь мыслит. — Волк любви не чувствует закона,

И Пастуху свирель худая оборона».

А волк и подлинно, откуда ни возьмись,

Во всю несется рысь;

Но псы, которые то стадо сторожили,

Вскочили, бросились и волка задавили;

Потом один из них ягненочка догнал,

Который далеко от страха забежал,

И тотчас в кучку всех по-прежнему собрал;

Пастух же всё поет, не шевелясь нимало.

Тогда уже в царе терпения не стало.

«Возможно ль? — он вскричал. — Здесь множество волков,

А ты один... умел сберечь большое стадо!»

— «Царь! — отвечал Пастух, — тут хитрости не надо:

Я выбрал добрых псов».

   1802

113. СМЕРТЬ И УМИРАЮЩИЙ{*}

Один охотник жить, не старее ста лет,

Пред Смертию дрожит и во́пит,

Зачем она его торопит

Врасплох оставить свет,

Не дав ему свершить, как водится, духовной,

Не предваря его хоть за год наперед,

Что он умрет.

«Увы! — он говорит, — а я лишь в подмосковной

Палаты заложил; хотя бы их докласть;

Дай винокуренный завод мой мне поправить

И правнуков женить! а там... твоя уж власть!

Готов, перекрестясь, я белый свет оставить».

— «Неблагодарный! — Смерть ответствует ему. —

Пускай другие мрут в весеннем жизни цвете;

Тебе бы одному

Не умирать на свете!

Найдешь ли двух в Москве, — десятка даже нет

Во всей империи, доживших до ста лет.