С. 135. оплешники — Ср. с пояснением Ремизова из письма к А. В. Тырковой-Вильямс от 20 июня 1950 г.: «Оплечник — оплешник. С детства знаю значение этого слова: нянька оплешниками называла нечистую силу: станут о-плеч тебя и ни рукой, ни ногой, такая в них сила оплешники!» (Lettres D’Aleksej Remizov a Vlaadimir Butčik / Publ. d’Helene Sinany Mac Leod // Revue des Etudes Slaves. LIII / 2. P. 293); а также: «...я толкую: оплешни — оплет — чары // по-русски бесы — оплешники» (Письма А. М. Ремизова к Ю. П. Одарченко / Вступ. статья и коммент. А. М. Грачевой; подгот. текстов — в соавт. с В. П. Полыковской // Наше наследие.1995. № 33. С. 98). Это слово Ремизов разъяснял также как «чаровник».
С. 137. поветки — навес, кровля.
С. 138. Лабардан — рыба треска, упоминаемая в 3-м действии комедии «Ревизор», в реплике Хлестакова: «Завтрак у вас, господа, хорош <...> я доволен, я доволен. <...> Лабардан! Лабардан!» (Гоголь. Т. 4. С. 51).
С. 139. «Какая тишина в моем сердце...» — Из письма Гоголя к матери от 10 февраля 1831 г.: «Зато какая теперь тишина в моем сердце! Какая неуклонная твердость и мужество в душе моей!» (Гоголь. Т. 10. С. 192).
В «Старосветских помещиках» представлен сказочный рай... — Ср. с отзывом немецкого историка русской литературы А. Лютера, который, познакомившись с статьей «Райская тайна», писал Ремизову 8 июля 1932 г.: «Вы совсем по-новому осветили Старосветских помещиков. И все-таки это не новое, а лишь усмотрено или высказано то, что, думаю я, смутно чувствовал всякий, кто читал Старосветских помещиков, не надев предварительно очков Белинского <...> Очень хорошо вы выдвинули мотив любви человека к человеку, столь редкий у Гоголя, который своих героев сам так не любит, а разве только жалеет, как Акакия Акакиевича» (ЦРК АК). Ср. с реакцией писателя на нежелание чешского периодического издания отмечать на своих страницах юбилей гоголевской повести в письме к Н. В. Зарецкому от 8 сентября 1932 г.: «Вы все-таки когда-нибудь объясните в Prager Presse, что юбилей “Стар<осветских> помещ<иков>” потому важно отметить, что это единственное произведение, где Гоголь говорит о любви человека к человеку, и что до сих пор в рус<ской> литер<атуре> не было отмечено — повторялись отзывы Белинского о “привычке” и о всяких обжорствах» (Прага).
С. 139. Никто не знает, когда, но пожар неизбежно возникнет... — В контексте повести Гоголя «Старосветские помещики» эта мысль перекликается с излюбленной шуткой Афанасия Ивановича: «Что, Пульхерия Ивановна, — говорил он, — если бы вдруг загорелся дом иаш, куда бы мы делись?» (Гоголь. Т. 2. С. 24). Тема пожара, разрушающего привычное спокойное течение жизни, периодически возникала в судьбе писателя и имела для него экзистенциальное значение: «Для чего я все собираю, подклеиваю, раскладываю по именам, по памяти и берегу? Пожар — и все сгорит. И на пожарище я буду собирать. Я вытолкнутый на земле жить» (На вечерней заре 3. С. 469).
С. 140. узвар — вареные сухофрукты, обычно подаваемые в Малороссии в рождественский сочельник.
С. 141. ...«среди пошлости, гадости жизни животной...» ~ «О, бедное человечество, жалкая жизнь!» — Контаминация высказываний Белинского из статьи «О русской повести и повестях г. Гоголя. (“Арабески ” и “Миргород ”)» (1835) (Белинский В. Г. Полн. собр. соч. Т. 1. М., 1953. С. 291—292).
Да и сам Гоголь ведь только «иногда», «на минуту», на «краткое время» соглашается попасть в этот рай. — Ср.: «Я иногда люблю сойти на минутку в сферу этой необыкновенно уединенной жизни...» («Старосветские помещики»; Гоголь. Т. 2. С. 13).
...от «клочков и обрывков» другого мира. — Ср. со словами Свидригайлова из романа «Преступление и наказание»: «Привидения — это, так сказать, клочки и отрывки других миров, их начало» (Достоевский. Т. 6. С. 221).
С. 142. ...«над кем смеетесь, над собой смеетесь!» — Неточное воспроизведение знаменитой реплики Городничего из пьесы «Ревизор»: «Чему смеетесь? Над собою смеетесь!..» (Гоголь. Т. 4. С. 94).
...«озирать всю громаднонесущуюся жизнь... и незримые неведомые слезы». — Неточная цитата из первой части поэмы «Мертвые души». Ср.: «И долго еще определено мне чудной властью идти об руку со своими странными героями, озирать всю громадную несущуюся жизнь, озирать ее сквозь видный миру смех и незримые, неведомые ему слезы!» (Гоголь. Т. 6. С. 134).
С. 143. ...коснувшись тайны Гоголя в «Сне смешного человека»... — Ср.: «Я часто говорил им, что я все это давно уже прежде чувствовал, что вся эта радость и слава сказывалась мне еще на нашей земле зовущею тоскою, доходившею подчас до нестерпимой скорби; что я предчувствовал всех их и славу их в снах моего сердца и в мечтах ума моего, что я часто не мог смотреть, на земле нашей, на заходящее солнце без слез» (Достоевский. Т. 25. С. 114).
...по себе судя заподозрил эти незримые слезы: «никогда еще не было сказано на Руси, говорит он, более фальшивого слова, как про эти незримые слезы». — Слова Шатова из романа Достоевского «Бесы»: «...и никаких невидимых миру слез из-под видимого смеха тут нету! Никогда еще не было высказано на Руси более фальшивого слова, как про эти незримые слезы!» (Достоевский. Т. 10. С. 111).
С. 144. «Боже, как грустна наша Россия!» отозвался Пушкин голосом тоски. — Гоголь вспоминает об этом эпизоде в «Выбранных местах из переписки с друзьями». Ср.: «Довольно сказать тебе только то, что когда я начал читать Пушкину первые главы из “Мертвых душ”, в том виде, как они были прежде, то Пушкин, который всегда смеялся при моем чтении (он же был охотник до смеха), начал понемногу становиться вес сумрачней, сумрачней, а наконец сделался мрачен. Когда же чтенье кончилось, он произнес голосом тоски: “Боже, как грустна наша Россия! ”» (Гоголь. Т. 8. С. 294).
С. 145. «Бедные люди!» сказал Гоголь и подумал: «растянуто, писатель легкомысленный, но у которого бывают зернистые мысли». — Буквальное повторение реплики Фомы Опискина из повести «Село Степанчиково и его обитатели»: «...Гоголь, писатель легкомысленный, но у которого бывают зернистые мысли» (Достоевский. Т. 3. С. 13). Ср. также с мнением Гоголя о раннем Достоевском, высказанным в его письме к А. М. Вильегорской от 14 мая 1846 г.: «В авторе “Бедных людей” виден талант; выбор предметов говорит в пользу его качеств душевных; но видно также, что он молод. Много еще говорливости и мало сосредоточенности в себе; все бы сказалось гораздо живее и сильнее, если бы было более сжато» (Гоголь. Т. 8. С. 129).
С. 146. Ведро крови, не «лужицу» по Достоевскому... — «Кровавая» гипербола восходит к тексту повести «Вий», где описываются многочисленные похождения ведьмы, которая «у других выпила по нескольку ведер крови» (Гоголь. Т. 2. С. 205). Ср.: «Крови между тем натекла уже целая лужа» («Преступление и наказание»; Достоевский. Т. 6. С. 64).
С. 147. кнур — боров.
Сверкающая красота — название главы является прямой цитатой из повести «Вий». Ср. с описанием панночки в гробу: «Такая страшная, сверкающая красота!» (Гоголь. Т. 2. С. 206).
...ее сестра Астарта. — Отмечая родство образа панночки и Астарты, Ремизов касается роли эротики в творчестве Гоголя — ключевой темы в символистских интерпретациях загадочного образа автор «Вия». Ср.: «Эта мертвая ведьма <...> не языческая ли красота, не сладострастная ли плоть мира, убитая и отпеваемая Гоголем...» (Мережковский Д. С. Гоголь // Полн. собр. соч. Т. X. М., 1911. С. 277); «Гоголя удручает какое-то прошлое, какое-то предательство земли — грех любви (недаром мы ничего не знаем об увлечениях этой до извращенности страстной натуры» (Андрей Белый. Гоголь // Весы. 1909. № 4. С. 79).
С. 148. Вий — сама вьющаяся завязь ~ а Достоевский скажет Тарантул. — Подразумевается сон Ипполита Терентьева из главы «Мое необходимое объяснение» в романе «Идиот»: «Может ли мерещиться в образе то, что не имеет образа? Но мне как будто казалось временами, что я вижу, в какой-то странной и невозможной форме, эту бесконечную силу, это глухое, темное и немое существо. Я помню, что кто-то будто бы повел меня за руку, со свечкой в руках, показал мне какого-то огромного и отвратительного тарантула и стал уверять меня, что это то самое темное, глухое и всесильное существо, и смеялся над моим негодованием» (Достоевский. Т. 8. С. 340). Ср. также: «А ведь жизнь — ее природа, ее глубочайшая скрытая завязь — “это всесильное глухое, темное и немое существо странной и невозможной формы” — этот огромный и отвратительный тарантул Достоевского, этот приземистый, дюжий, косолапый человек в черной земле с железным лицом и с железным пальцем — гоголевский Вий — — для живого нормального трезвого глаза, не напуганного и не замученного, никогда не “тарантул”, никогда — “пузырь с тысячью протянутых из середины клещей и скорпи-онных жал, на которых черная земля висела клоками”, никогда никакой не Вий с железным пальцем, нет, никогда не это, а все, что можно себе представить чарующего из чар, вот оно-то и есть душа жизни» (В розовом блеске. С. 201).