И будут, млея в жажде страстной,

Искать божественной любви

Под этой маской вечно ясной,

Под этой грацией змеи!

Напрасно! нет!.. Один уж лопнет,

Другой пойдет открыто красть,

Острог за третьим дверь захлопнет,

Кто пулю в лоб... благая часть!

Одна владычица их мира —

Она лишь блеском залита...

Спокойный профиль... взгляд вампира...

И неподвижные уста...

   1857

СТАРЫЙ ХЛАМ

В мебельной лавчонке, в старомодном хламе,

Старые портреты в полинялой раме.

Всё-то косы, пудра, мушки и румяны,

Через плечи ленты, с золотом кафтаны:

Дней давно минувших знатные вельможи —

Полны и дородны, жир сквозит под кожей.

Между ними жены с лебединой шеей:

Грудь вперед, как панцирь, мрамора белее,

Волосы горою над челом их взбиты,

Перьями, цветами пышно перевиты...

И во всех-то лицах выразил искусно

Гордость ловкий мастер... И смешно, и грустно!

Кто они такие? Этих лиц не видно

В пышных галереях, где почет завидный

Век наш предкам добрым воздает исправно,

Где живут в портретах старины недавной

Главные актеры, главные актрисы...

Эти ж, видно, были веку лишь кулисы!

Высших потешали пошлым обезьянством,

Низших угнетали мелочным тиранством;

А сошли со сцены — всем вдруг стали чужды,

И до их портретов никому нет нужды,

И стоят у лавки, точно как привратник,

Старая кокетка, ветреный развратник!..

Но — вот лик знакомый, и свежее краски...

Скоро ж до печальной дожил он развязки!

Грубо намалеван — а ведь образ чудный!

И его никто-то, в час развязки трудной,

Не сберег от срама, — и свезен жидами

Он с аукциона вместе с зеркалами!..

Крышку ль над прекрасной гроб уже захлопнул?

Биржа ль изменила? откуп, что ли, лопнул?..

В Риме и Афинах Фрины были, Лиды,

Ветреные жрицы пламенной Киприды;

Но с Кипридой музы в двери к ним влетали,

И у них Сократа розами венчали...

Злая Мессалина, в диком сладострастье,

В Вандале косматом обнимала счастье...

Ныне чужды музам корифейки оргий;

Чужды Мессалинам страстные восторги;

Через них карьеру созидают франты,

И связей и денег ищут спекулянты...

Узнаю в портрете этом я торговку!

Вряд ли разрешала страсть у ней снуровку;

Но она немало жертв с сумой пустила,

И еще робевших воровать учила!

Помню я, бывало, как сидит в театре —

Ей партер дивится, точно Клеопатре.

Плечи восковые, голова Медеи,

Смоляные косы сплетены, как змеи;

Руку на коленях на руку сложивши,

Смотрит исподлобья, губу закусивши,

И из полумрака, в углубленьи ложи,

Точно выбирает жертву в молодежи, —

Так вот и казалось — кинется тигрица!..

Не любви, а денег жаждала блудница!

   1856

ОН И ОНА

(Четыре картины)

1 Давно ль была она малютка,

Давно ль вся жизнь ее была

Лишь смех, да беганье, да шутка,

Как сон легка, как май светла?

И вот — ласкаясь и безгласно,

Она глядит ему в глаза

С такой доверчивостью ясной,

Как смотрят дети в небеса.

А он, ребенок милый века,

Лепечет вдохновенно ей

Про назначенье человека,

Про блеск и славу наших дней,

Про пальмы светлого Востока,

Про Рафаэлевых мадонн;

Но о любви своей намека

Не смеет выговорить он.

Их милый лепет, их мечтанья

Порой подслушиваю я —

И точно роз благоуханье

Пахнет внезапно на меня.