Работе Майкова над драматическим циклом предшествовало и сопутствовало серьезное изучение важнейших источников и исторических сочинений, относящихся к интересовавшей его эпохе. В биографических заметках второй половины 1850-х годов он писал: «Изучение философских систем породило «Три смерти», пьесу, которая писалась долю, или, лучше сказать, за которую я принимался несколько раз, обделывая то одно, то другое лицо, смотря по тому, находился ли я под влиянием стоицизма или эпикуреизма» (Ежегодник, 1975, с. 80). С другой стороны, замечал автор в письме к С. С. Дудышкину от 19 мая 1858 г., «...я не мог этих философов заставить остаться отвлеченными идеями, — в каждом из них сказывается человек, несмотря на то, что у каждого в голове теория; Лукан — малодушный мальчик, который, по восприимчивой натуре, в минуту может быть героем; Сенека все-таки вышел стариком и падает перед сомнением в своем призвании; Люций тоже иногда выходит из себя» (Ежегодник, 1975, с. 108). В набросках предисловия к «Трем смертям» поэт дает истолкование того периода истории, к которому относится его произведение, и характеризует главных действующих лиц драматического действия: «Всякому ясно, что эта пьеса представляет три взгляда на жизнь людей древнего мира, в эту эпоху уже быстро катившегося к своему падению <...> Сам этот эпикуреец более по имени эпикуреец, или представитель эпикурейцев последних времен Рима, когда они далеко ушли от учения своего основателя <...> Они в эти времена скорее были скептики в своих метафизических понятиях, и из доктрин учителя сохранили только любовь к наслаждениям земными благами <...> Сенека представляет противуположную сторону — твердое убеждение в своей философии — и страдание оттого, что она отвергнута миром, и оттого, что он чувствует бессилие человека спасти мир без непосредственной помощи божества. Лукан — молодой человек, избалованный счастьем, увлекающийся минутой. Спасти жизнь — его главная цель. Оттого такая непоследовательность в его мыслях: то он стращает возмутить Рим, то рвется у ног Нерона испросить прощение. Геройский конец женщины вдохновляет его — и он умер героем. В изложенных мною общих чертах я строго старался соблюсти историческую верность. Характер эпохи, картина общества, характер каждого лица — вот черты, от которых уклониться было бы грех. Что же до фактической верности — то перед нею я сильно погрешил: впрочем, кто хочет знать историю, тот обратится к Тациту, а не к моей пьесе, которая не более как поэтическое воспроизведение в картине духа эпохи». Как видно из незаконченных примеч. Майкова к драме, он собирался специально оговорить наиболее существенные отступления от исторических фактов, как, например, сцена смерти Сенеки, В «Трех смертях» можно отметить и ряд других эпизодов, восходящих к сочинениям историков, но переданных с некоторыми изменениями. Таков, например, рассказ Лукана о поэтическом состязании с Нероном или Ученика — об Эпихариде. Драма была закончена, по-видимому, в конце 1851 г. Ее первоначальная редакция под загл. «Выбор смерти», значительно более острая с политической точки зрения, чем окончательная, по цензурным условиям не могла быть ни поставлена, ни напечатана, распространялась в списках и воспринималась как протест против тирании, как выступление в защиту свободы личности и свободы слова. «Майков написал превосходное стихотворение «Выбор смерти»... — писал П. А. Плетнев Я. К. Гроту 29 сентября 1851 г. — Это что-то небывалое в новейшей поэзии нашей» (Переписка Я. К. Грота с П. А. Плетневым, т. 3, Пб., 1896, с. 559). «Оба новые стихотворения свои, — продолжал он 31 октября того же года, — Майков читал у меня сам: одно «Выбор смерти», а другое «Савонарола» <...> Только теперь и думать нельзя о напечатании: цензура покамест похожа на удава, который инстинктивно бросается душить все, что дышит» (Там же, с. 560). 19 ноября того же года Плетнев писал М. П. Погодину: «О печатании новых стихотворений Майкова при нынешней цензуре нечего и думать, хотя в них ничего нет, кроме высокой и прекрасной исторической истины» (ГБЛ). «Весело думать — и почти не верится, — писал Г. П. Данилевский Погодину 26 декабря 1851 г., — что в наше время еще являются такие произведения, как «Свои люди — сочтемся!» и «Выбор смерти»!» (Жизнь и труды М. П. Погодина, кн. XI, СПб., 1897, с. 414). В декабре 1854 г. драма была разыграна в доме архитектора А. Штакеншнейдера, причем Сенеку играл автор, Лукана — поэт В. Г. Бенедиктов, Люция — домашний учитель рисования Н. О. Осипов (Е. А. Штакеншнейдер. Дневник и записки, М.-Л., 1934, с. 44). Современники и в дальнейшем высоко оценивали «Три смерти». «С новым удовольствием прочел я лучшее поэтическое произведение нашего времени в октябрьской Библиотеке <для чтения>, — писал Майкову 27 ноября 1857 г. известный публицист П. Л. Лавров, — и с нетерпением ожидаю появления полного собрания стихотворений не только первого, но и единственного нашего объективного поэта» («Литературный архив», т. 2, М.-Л., 1940, с, 285). В «Трех смертях» «мы не можем не признать венца всей майковской деятельности...» — утверждал в 1859 г. критик А. В. Дружинин (А. В. Дружинин. Собр. соч. в 8 тт., Пб., 1865-1867, т. 7, с. 513). В 1861 г. Д. И. Писарев назвал «Три смерти» в числе лучших произведений Майкова (Д. И. Писарев. Собр. соч. в 4 тт., М.-Л., 1955-1956, т. 1, с. 196). М. Горький рекомендовал включить драму «Три смерти» в один из сборников русской поэзии, выпускавшихся издательством 3, И. Гржебина.
Николай Аполлонович Майков (1796-1873) — отец поэта. «Посланье к смерти» — оригинальное стих. Майкова. В черновых тетрадях поэта сохранился его набросок (др. ред., с датой: 1851. Ноябрь). Как волки, щелкают зубами! — К этому стих, в «Библиотеке для чтения» примеч. автора: «Здесь Люций пародирует насмешки Лукиана над языческими богами — черта, показывающая лучше всего падение веры в древнюю мифологию в римском мире». Ну, Рим! тебе волчица — мать и т. д. — По преданию, Рим был основан братьями-близнецами Ромулом и Ремом, которых нашла в лесу и выкормила своим молоком волчица. Иные люди в мир пришли. — Эту мысль Майков комментировал следующим образом: «Имелося в виду предание о знакомстве Сенеки с апостолом Павлом» (см. Ф. Д. Батюшков. «Два мира». Трагедия А. Н. Майкова — В его кн.: Критические очерки и заметки, т. 1, СПб., <1900>, с. 65). Речь идет о легенде, распространявшейся в средние века католической церковью, которая высоко ставила учение Сенеки. Горацианское вино — фалернское, воспетое в одах Горация.
Странник. Впервые — «Русский вестник», 1867, No 1, с. 20 с подзаг. «Первая часть поэмы «Жаждущий» и послесловием автора. В журнальных примечаниях к «Страннику» Майков писал: «Бегуны, иначе странники, иначе сопелковское согласие (по селу Сопелкам Ярославского уезда, где их корень) — так называется одна беспоповщинская секта, составляющая крайнюю точку отрицания в расколе <...> Бегун должен все оставить, разорвать все общественные и семейные связи и жить токмо как «Христов человек». Это воззрение высказывает мой странник...». Здесь же указаны источники поэмы: «Исторические очерки поповщины» П. Мельникова (ч. 1, М., 1864), «Рассказы из истории старообрядства» С. Максимова (СПб., 1861), «Песни, собранные П. В. Киреевским» (вып. 4, М., 1862, с. CXVIII-CXXXI), сочинения историка раскола и ортодоксального критика старообрядчества Н. И. Субботина и др.
Взяв в «основание» своей «сцены» повесть П. И. Мельникова (псевд. Андрей Печерский, 1818-1883) «Гриша», Майков не сохранил целого ряда бытовых ее сцен, эпизодов «искушения» Гриши любовной страстью, но усилил драматический эффект окончания «Странника», введя сцену поджога дома, отсутствующую в повести Мельникова,
Характеризуя круг интересов и речь своих героев, Майков использует также литературное наследие протопопа Аввакума и библейские тексты. Такого рода заимствования, в том числе и точные цитаты, специально не комментируются.
Впервые Майков читал «Странника» на Карамзинском вечере 3 декабря 1866 г. (см.: Е. А. Штакеншнейдер. Дневник и записки, М.-Л., 1934, с. 347-348). Произведение получило высокую оценку Ф. М. Достоевского: «А. Н. Майков написал драматическую сцену, в стихах <...> Это произведение можно назвать, безо всякого колебания, chef d'oevre'ом из «сего того, что он написал <...> Я слышал ее на разных чтениях (в домах) и не устаю слушать, но каждый раз открываю новое и новое. Все в восторге» («Литературное наследство», т. 86, М., 1973, с. 130).
