Факел горит в головах, а в ногах у него
Бледная, взгляд неподвижный, Гудруна сидит.
Пять королев на ступенях помоста вокруг,
Древняя Гильда на креслах высоких одна:
Съехались с разных концов на ужасную весть.
Воины в шлемах стальных оцепляют их круг.
Сзади толпятся старейшины, двор и рабы.
Ропот в чертоге, и гул от толпы на дворе.
Утром с шурьями на ловы поехал Сигурд.
Тотчас почти принесен был домой, весь в крови.
Кровь из больших десяти изливалася ран.
Входит Брингильда в чертог, дверь наотмашь раскрыв.
Шуба соболья и волосы в снежной пыли.
Холод за нею в широкие двери пахнул.
В стороны с факела пламя метнулось, вздымясь.
Дрогнул, заискрясь, Сигурдов покров золотой.
Глянувши быстро на всех, молча в угол прошла.
Слушает, пристально глядя, что вкруг говорят.
Подле Гудруны, у ног ее, Медди была.
Горе чужое — да чуткое сердце у ней!
Руку слегка на колени ее положив,
Молвила: «Милая! Жалко смотреть на тебя!
Словно ты каменной стала! Хоть слово скажи!
Еле ты дышишь, и то ведь вздрогнешь всякий раз!
Знаю, голубонька! Тяжкое горе твое!
Светлый был свет на душе — темна ночь налегла!
Цветик в прогалинке — всякий затопчет тебя!
Елочка край леску — всякий обидит тебя!
Лань ты моя круглоокая! Серна моя!
Чуется, тяжко тебе одинокой-то жить!
В горы ль, бывало, олень твой бежит, — ты за ним!
Пьет ли в ручье, — ты уж скачешь и плещешься вкруг!
Будь моя волюшка, — ох! — унесла бы тебя!
Холила б в замке своем!.. Здесь ведь ужас и мрак!»
Молча Гудруна в ответ лишь тихонько с колен
Руку подруги сложила холодной рукой.
Молвит Гермунда: «И вправду уж лучше ты плачь!
Легче, как выплачешь горькое горе зараз!
Слез еще много на первое горе найдешь.
Вот как другие пойдут — так и рада б, да нет!
Высушат в сердце вконец все живые ключи!
Я схоронила двоих — да каких ведь! — мужей!
Пять сыновей у меня в одном пало бою!..
С факелом в бурную ночь я бродила меж тел,
Всех собрала. Нагрузила телами ладью.
Еду. Над ними стою — и ни слов нет, ни слез.
Думаю: что же? Зачем же осталась я жить?..
Только — живу. Двое внуков остались: ращу.
Дом свой, народ — всё, как было, во страхе веду.
В фольстинг старшин собираю. Суды им сужу.
С моря ли, с суши ли враг, — я встречаю сама:
Всех впереди колесница моя иль корабль...
Внукам отцовский венец поклялась передать,
В женских руках не сломав ни едина зубца.
Так вот и ты поступай. У тебя ведь есть дочь».
Молвит Герварда: «А я-то? Что вынесла я!
Было и царство, и войско, и слава у нас!
В доме — большая семья, вечно гости, пиры!
На берег выйдешь — и нету конца кораблям!
Словно бессчетно чудовищ морских на песок
Всплыли с глубин и на солнце рядком улеглись,
Головы с пастью драконов подняв высоко!
Нынче — волчец там да вереск: аланы прошли!
Всё сожжено!.. что побито, что угнано в плен!
Я, королева, в толпе очутилась рабынь!
Гнали нас с места на место, голодных, босых...
Взял меня в жены каган. У него на пирах
Мужнин, отца, троих братьев — всех пять черепов —
В кубки обделали их — наливала вином,
Их разносила с поклоном пирующим я!
Что же? Привыкла! Сжилась! И с каганом сжилась!
В почестях тоже, как след... Принимали царей...
Только его отравили... Какой-то там грек...
Вслед пришло войско... Сам кесарь... Всё бросилось врозь!
Я по болотам скрывалась, по дебрям, совсем
Думала — смерть! да попала сюда, и еще
Мужа нашла, — королева опять, в третий раз!
Ты молода еще: что же крушиться тебе?
Мужа, постой, не такого найдешь! Уж поверь,
Знаю я, все они, каждый по-своему мил!
Дикий алан — и по нем даже плакала я!»
Словно не видит, не слышит, Гудруна сидит.
Взгляд устремила вперед. Ни кровинки в лице.
Молвит Урлунда-Красавица: «Год пожила
С первым я мужем, Гудруна. Как умер он, я
Думала: кончено! Больше уж нечего жить!
Бросилась даже за ним на костер: удержать
Люди насилу могли! Целый год я была
Словно как мертвая: плачу, не ем и не пью.
Встретился Оттен — и стыдно б признаться мне в том —
Стыдно, но я, государыни, вам признаюсь:
Встретился Оттен — и сердце зажглось не спросясь!
Что впереди — я не знаю, но, слава богам,
Благами их как цветами осыпана я!
