Вы, слезы чистые земли?

На горных главах луч палящий

Кору ль льдяную растопил?

Земли ль из сердца ключ шипящий

Истоки тайные пробил?

Откуда б ни был ты, но сладко

В твоих сверкающих зыбях

Дремать наяде иль украдкой

Свой лик купать в твоих водах;

Отрадно пастырям долины

У вод твоих в свой рог играть

И девам звонкие кувшины

В студеной влаге погружать.

Таков и ты, о стих поэта!

Откуда ты? и для кого?

Тебя кто вызвал в бездну света?

Кого ты ищешь средь него?

То тайно всем; но всем отрадно

Твоей гармонии внимать,

Любить твой строй, твой лепет складный,

В тебе усладу почерпать.

   Февраль 1841

ЭПИТАФИЯ

Здесь, в долине скорби, в мирную обитель

Нас земля приемлет:

Мира бедный житель отдохнуть приляжет

На груди родимой.

Скоро мох покроет надпись на гробнице

И сотрется имя;

Но для тех бессильно времени крушенье,

Чье воспоминанье

Погрузит в раздумье и из сердца слезы

Сладкие исторгнет.

   1841

МЫСЛЬ ПОЭТА

О мысль поэта! ты вольна,

Как песня вольной гальционы!

В тебе самой твои законы,

Сама собою ты стройна!

Кто скажет молнии: браздами

Не раздирай ночную мглу?

Кто скажет горному орлу:

Ты не ширяй под небесами,

На солнце гордо не смотри

И не плещи морей водами

Своими черными крылами

При блеске розовой зари?

   1839, Петербург

ВАКХ

В том гроте сумрачном, покрытом виноградом,

Сын Зевса был вручен элидским ореадам.

Сокрытый от людей, сокрытый от богов,

Он рос под говор вод и шелест тростников.

Лишь мирный бог лесов над тихой колыбелью

Младенца услаждал волшебною свирелью...

Какой отрадою, средь сладостных забот,

Он нимфам был! Глухой внезапно ожил грот.

Там, кожей барсовой одетый, как в порфиру,

С тимпаном, с тирсом он являлся божеством.

То в играх хмелем и плющом

Опутывал рога, при смехе нимф, сатиру,

То гроздия срывал с изгибистой лозы,

Их связывал в венок, венчал свои власы,

Иль нектар выжимал, смеясь, своей ручонкой

Из золотых кистей над чашей среброзвонкой,

И тешился, когда струей ему в глаза

Из ягод брызнет сок, прозрачный, как слеза.

   1840

ЗИМНЕЕ УТРО

Морозит. Снег хрустит. Туманы над полями.

Из хижин ранний дым разносится клубами

В янтарном зареве пылающих небес.

В раздумий глядит на обнаженный лес,

На домы, крытые ковром младого снега,

На зеркало реки, застынувшей у брега,

Светила дневного кровавое ядро.

Отливом пурпурным блестит снегов сребро;

Иглистым инеем, как будто пухом белым,

Унизана кора по ветвям помертвелым.

Люблю я сквозь стекла блистательный узор

Картиной новою увеселять свой взор;

Люблю в тиши смотреть, как раннею порою

Деревня весело встречается с зимою:

Там по льду гладкому и скользкому реки

Свистят и искрятся визгливые коньки;

На лыжах зверолов спешит к лесам дремучим;

Там в хижине рыбак пред пламенем трескучим

Сухого хвороста худую сеть чинит,

И сладостно ему воспомнить прежний быт,

Взирая на стекло окованной пучины, —

Про зори утренни и клики лебедины,

Про бури ярые и волн мятежный взрыв,

И свой хранительный под ивами залив,

И про счастливый лов в часы безмолвной ночи,

Когда лишь месяца задумчивые очи

Проглянут, озлатят пучины спящей гладь

И светят рыбаку свой невод подымать.

   1839, Санкт-Петербург

ДУМА

Жизнь без тревог — прекрасный, светлый день;

Тревожная — весны младыя грозы.

Там — солнца луч, и в зной оливы сень,

А здесь — и гром, и молния, и слезы...

О! дайте мне весь блеск весенних гроз

И горечь слез и сладость слез!

   Март 1841

СОМНЕНИЕ

Пусть говорят: поэзия — мечта,