– А ты не выходи за Мэтью и останься с нами, – сказала Дафни. Она пыталась пошутить, но вышло иначе – мне показалось, что ее слова лишний раз напомнили Эстер о предсказании Белинды.

– Что ж, идите, – сказала Эстер, а когда они ушли, взглянула на меня. Шансов куда-то уйти у меня точно не было.

Это была моя первая еда за день – клубничное мороженое неприятно урчало в животе. Эстер и Розалинда разложили на столе свадебные журналы. Наша компания пополнилась их подружками из города – точно не помню, кто именно пришел, но, кажется, там была Полина Попплуэлл. (Да-да, та самая Полина Попплуэлл. Теперь я не испытываю к ней большой симпатии, что логично, но в то время я ничего против нее не имела.) Эстер и Розалинда распланировали чуть ли не каждую минуту свадьбы, почти все было готово, и все равно они перерывали журналы в поисках того, что сделает этот день еще более идеальным, хотя свадьба была в ближайшую субботу. Я не могла понять, откуда у них столько сил на это. Приготовления донимали нашу семью много-много месяцев – примерно как ветрянка, которой я болела за несколько лет до этого и которая, слава богу, прошла гораздо быстрее.

Они стали обсуждать медовый месяц, восхищаясь тем, что в это время на следующей неделе Эстер и Мэтью уже будут на борту лайнера «Кьюнард Лайн» на пути в Европу. Они увидят Лондон, Париж, Рим, Афины и в конце поездки – Святую землю, целый месяц путешествий в новом статусе мужа и жены. Эстер уже упаковала чемоданы – платья, сумочки, туфельки в тон, и они были отправлены в их будущий дом. Нам с Зили были обещаны открытки из каждого города, где они побывают.

Следующим пунктом обсуждения стала прическа Эстер – свое решение о ней Эстер меняла уже тысячу раз. Поднять или распустить? Этот животрепещущий вопрос они обсуждали так, словно участвовали в саммите Организации Объединенных Наций. Зили с готовностью включилась в дискуссию, предложив проголосовать за прически из журналов, которые больше подойдут Эстер. Я смотрела в окно на безлюдную улицу, покусывая шапочку-рожок. Колокольчики на клумбах пожухли и скукожились. Немногочисленные горожане, отдыхавшие на лужайке, лежали на траве, будто их поразила неведомая болезнь. Мужчина в костюме дремал, накрыв лицо шляпой. Ребенок продвигался по траве, пытаясь переползти через сонную мать. Как бы тяжело ни переносилась жара в деревне, в городе было еще хуже. В свой выходной Доуви ездила в Нью-Йорк и потом рассказывала, что город изнывал от зноя – кругом пузырящийся асфальт, раскаленный бетон и потные, красные лица прохожих, словно они все как один трудились в прачечной.

– Тебе какая прическа больше нравится, Айрис? – спросила Эстер, пододвигая ко мне два журнала, открытых на нужных страницах. Пока я глазела в окно, они проголосовали, и два представших на мой суд изображения прошли финальный отбор. На одной – розовощекая брюнетка, мягкие кудри каскадом спадают на открытые плечи; на другой – холодная блондинка, волосы убраны в пучок.

– Какая разница? – сказала я, отодвинув от себя журналы.

– Да что с тобой сегодня? – спросила она.

– Не обращай внимания на эту вредину, у нее гормоны разыгрались, – сказала Розалинда. Она закрыла журналы, и полукруг женских лиц в нашей кабинке нахмурился, словно это было одно существо.

Я не хотела обижать Эстер. Больше, чем кто-либо из сестер, я переживала, когда обижала Эстер. Но сейчас я делала это ради нее. Я пыталась ее спасти.

– Назад в пастораль? – спросила Розалинда, когда мы – без Дафни и Каллы – уселись в автомобиль. Зили, оставшись на заднем сиденье наедине со мной, отказывалась даже смотреть на меня.

Мотор тихо урчал, а Эстер задумчиво сжимала руль.

– Нет, – сказала она, переключив скорость. – Поехали посмотрим дом. Мой дом.

Розалинда и Зили с восторгом согласились; Эстер посмотрела на меня в зеркало заднего вида – я ответила ей безучастным взглядом. Она нажала на газ, выехала на Мейн-стрит и повезла нас в резиденцию будущих мистера и миссис Мэтью Мэйбрик из Рая, Нью-Йорк. Никто из нас еще не видел их новый дом, даже Розалинда, к ее большому огорчению. Мэтью завершил сделку лишь неделей ранее, и Эстер не хотела нас приглашать, пока они не обустроятся. Вероятно, она передумала.

Мы выехали из Беллфлауэр-виллидж, вновь пересекли зеленые каньоны, добрались до Гринвича и повернули на шоссе, ведущее в Рай. Мимо нас проплывали рекламные щиты и огромные неоновые вывески, тусклые при свете дня, заправочные станции и бургерные, и все это насыщенных, искусственных цветов – так недалеко от дома, а как сильно они контрастировали с благородными оттенками Беллфлауэр-виллидж и великолепием «свадебного торта».

Я снова опустила стекло, но высовываться наружу не стала. Эстер, Розалинда и Зили без устали болтали о свадьбе – на этот раз о цветах и о том, что Эстер, увы, для своего букета не может взять цветы из маминого сада, где все поникло от жары, и вынуждена заказывать их в Нью-Йорке.

За весь день имя Белинды было упомянуто впервые. С того ужина наша жизнь протекала без матери, как, впрочем, и всегда, и сестры как будто не замечали этого или не придавали этому значения. При этом я подозревала, что верно было и обратное: Белинда вряд ли знала, что нас нет дома.

Когда мы съехали с шоссе на Бостон-Пост-роуд, вокруг нас вновь встали деревья. Эстер провезла нас мимо вокзала, откуда Мэтью собирался ежедневно ездить на работу в город.

– Он наслаждается последними деньками городской жизни, – сказала Эстер, пропуская девушку с коляской, переходившую дорогу. Эстер и Мэтью не виделись больше недели. Мэтью в преддверии свадьбы и медового месяца долго засиживался на работе, а вечером у него был мальчишник – и даже, кажется, не один.

– Скорее последними деньками свободы, – сказала Розалинда. Я проследила за выражением лица Эстер, но та только рассмеялась. Кто бы ни говорил о свадьбе, речь всегда шла о том, что для Эстер все только начинается, а для Мэтью – заканчивается. Я не могла понять почему – ведь это Мэтью ухаживал за Эстер, это Мэтью сделал ей предложение, это Мэтью везде проявлял инициативу – а Эстер оставалось только сказать «да».

Розалинда легонько толкнула Эстер локтем.

– Я шучу, сестренка. Хотя я бы предпочла жить в городе, а не здесь, – добавила она, разглядывая прачечную и банк, мимо которых мы проезжали. – «Приезжай скорее в Рай и со скуки умирай». Новый девиз этого города.

– А по-моему, Роззи, – откликнулась Эстер, – здесь очень мило. Ты же знаешь, городская жизнь – не для меня. Каждый раз, когда я приезжаю в Нью-Йорк, у меня раскалывается голова.

– Ну тогда хотя бы заведи небольшую квартирку в центре города. Она тебе может понадобиться.

– Понадобиться для чего?

– Для того чтобы не сбрендить тут окончательно, вот для чего. Вспомни нашу мать. А ведь это у нас в крови!

– Роззи, – снова попыталась образумить ее Эстер, взглянув на нас с Зили в зеркало заднего вида и стараясь понять, прислушиваемся ли мы к их разговору.

– Что у нас в крови? – спросила Зили.

– Ничего, – ответила Эстер. – С нашей кровью все в порядке.

Женщина с коляской перешла дорогу, и Эстер снова нажала на газ, доехала до конца основной дороги и свернула в жилые кварталы. Сама она была здесь лишь дважды, поэтому по пути несколько раз поворачивала не туда. До свадьбы домом занимался Мэтью, но после переезда Эстер собиралась взять все в свои руки.

– Он сказал, что остальную мебель я могу выбрать сама, – взахлеб рассказывала она, не отрывая глаз от дороги, – и обои тоже! Он мне выделит на это бюджет, но, зная Мэтью, можно предположить, что мне его хватит с лихвой.

– Он знает, что женится на женщине с отменным вкусом, – сказала Розалинда. – Когда ты закончишь обставлять дом, ты можешь стать профессиональным декоратором.

– Он никогда не допустит этого, ты же знаешь.

– Шучу. Я знаю, что он человек строгих правил.

– На которые я с радостью согласилась. Я и не собиралась думать о карьере.