Литмир - Электронная Библиотека

Сарей Уокер

Вишневые воры

Sarai Walker

THE CHERRY ROBBERS

Copyright © 2022 by Sarai Walker

All rights reserved Перевод с английского Екатерины Смирновой

© 2022 by Sarai Walker

© Смирнова Е., перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. Издательство «Эксмо», 2023

* * *

Моей сестре Мишель

И всем женщинам в моей жизни, которые стали мне сестрами по духу

должен разверзнуться ад; до того, как я пропаду, ад раскрыться должен красною розой, давая мертвым пройти[1].

Из «Эвридики»
Х. Д.
Семья Чэпелов

Белинда Холланд Чэпел (1900 г. р.)

Генри Чэпел (1893 г. р.)

Эстер Чэпел (1930 г. р.)

Розалинда Чэпел (1931 г. р.)

Калла Чэпел (1933 г. р.)

Дафни Чэпел (1935 г. р.)

Айрис Чэпел (1937 г. р.)

Хейзел (Зили) Чэпел (1939 г. р.)

Фиолетовый блокнот

3 августа 2017 года

Абикью, Нью-Мексико

В прошлом году Лола привезла мне из Сан-Франциско блокнот для рисования – ну, так она думала – небольшой карманный альбом, который я могла бы брать с собой на предвечерние прогулки по близлежащим холмам, чтобы делать зарисовки цветков мальвы, степных кроликов и всего того, что может встретиться мне по пути. Обычно я понятия не имею, куда приведет меня дорога и что я там увижу. Куда идти – не так важно, важен свет, лучше всего – перед самым закатом. Художники охотятся за светом.

То был блокнот с обложкой из кожзаменителя восхитительного ярко-голубого цвета, почти бирюзового, из-за которого Лола его для меня и выбрала. В Сан-Франциско всю дорогу было серо и уныло, и голубой цвет напомнил ей о небе над нашим домом, а небо обычно напоминает ей обо мне. Нашу совместную жизнь Лола однажды описала так: представьте, что вы сидите в самолете, самолет готовится к взлету, а на земле промозглая, невыносимая серость. Самолет набирает высоту и наконец прорывается сквозь облака, и вот уже вокруг лишь свет и голубое небо. Такова наша жизнь с Сильвией, – говорила она. Именно так она ощущается и именно так выглядит. На высоте более шести тысяч футов над землей небо отчего-то синее моря.

Лола всегда привозит мне что-нибудь из поездок. Это наш ритуал, небольшой элемент ухаживания, которому уже десятки лет. Ей приходится путешествовать по работе – несколько больших поездок в год. Я остаюсь дома: меня интересует только то, что рядом со мной. Мой мир здесь, а не неизвестно где. Но Лола, как и большинство людей, относится к этому иначе; она не боится уезжать, а когда возвращается, всегда дарит мне небольшой подарок – как знак того, что вдали от дома она думала обо мне. Голубой блокнот мне сразу приглянулся; я представила, как она покупает его в книжном магазине на какой-нибудь беспокойной улице Сан-Франциско, на ней юбка и свитер, ничего кричащего, черные волосы с проседью убраны в низкий пучок, неприметная цепочка на шее. Никакой помады, да и вообще никакой косметики. Лоле украшаться ни к чему.

Голубой блокнот был обернут в пленку, и когда на следующее утро, пока Лола была у себя в кабинете, я его открыла, оказалось, что это не альбом для рисования, а дневник с разлинованными страницами. Лоле я решила об этом не рассказывать, как и о том, что я ненавижу эти линии: они для меня как решетки в клетке. Образы в моей голове рождаются из вспышек и впечатлений, цвета и света, а не из слов, змеящихся вниз по странице; в глубокие чертоги письменной речи я предпочитаю заглядывать пореже.

Отправив дневник в книжный шкаф в своем кабинете и надеясь, что Лола больше не вспомнит о нем, я точно не предполагала, что настанет день, когда он мне срочно понадобится.

Нет, сейчас я пишу не в том красивом дневнике-разочаровании. Впрочем, писать в нем я буду – после сегодняшних событий я в этом уверена, мне лишь нужно привыкнуть к мысли о том, что я начинаю писать дневник.

Сейчас я пишу в молескине, купленном сто лет назад в книжном магазине в Таосе. Он лучезарно-фиолетовый, с резинкой, тоже фиолетовой, которая вертикально перехватывает весь блокнот. Полки магазина пестрели от разноцветных молескинов, я прошлась по ним взглядом и инстинктивно выбрала фиолетовый, вспоминая Вордсворта: «Фиалка у камня, покрытого мхом, от взора сокрытая наполовину». Каждый цвет в моей голове обычно соответствует какому-нибудь цветку. Я купила этот блокнот, думая приспособить его для списков покупок и текущих дел, то есть для всяких прозаических вещей, с которыми у меня обычно не очень, но, как и ожидалось, ни разу его не открыла, разве что положила под обложку веточку лаванды – она сплющилась, но до сих пор источает острый аромат. Наверное, я могла бы назвать этот блокнот дневником, но лучше не буду. Это рождает ожидания.

Я начала писать, потому что Лолы нет, а мне нужно с кем-то поговорить.

Просто у меня больше никого нет.

Всю свою жизнь я старалась не оставлять следов. Наверное, это странно для художницы, тем более довольно известной. Безусловно, мой след, тянущийся далеко в прошлое, – это мои картины, во многом очень личные, но на самом деле это всего лишь хлебные крошки. Люди видят мое искусство, но не меня, и я надеялась, что так будет всегда.

Но сегодня кое-что произошло, и мне бы сейчас сказать, что я всю жизнь боялась, что настанет этот день, вот только это неправда. Меня, что называется, застали врасплох. Наверное, это как раз из-за того, что я не вела записей, не оставляла следов. Не так важен сам дневник, как то, о чем говорит его отсутствие. Слишком уж я старалась все забыть.

После обеда я зашла на почту, надев скрывающую лицо широкополую шляпу и выбрав свой обычный путь по грунтовой дороге, огибающей деревню (всегда предпочитала окраины). Лола уехала на месяц в Бразилию читать курс «Парфюмерия как искусство» в каком-то престижном институте, название которого я не помню. Обычно, когда она дома, мы вместе гуляем после обеда и рассказываем друг другу о том, чем будем заниматься в течение дня, до ужина (у нас есть правило: никогда не разговаривать о работе во время еды). Сейчас же я шла одна, предоставленная мыслям о том, как проведу этот день: вот уже неделю на мольберте в студии меня ждал большой чистый холст, к которому я пока не притрагивалась. Я все кружила вокруг него, не готовая приступить к работе, и пока ограничивалась тем, что делала наброски. Предвкушение всегда прекрасно.

Почтовый ящик привычно забит письмами – как правило, это письма без моего точного адреса. Просто: Сильвии Рен, 87510, Абикью, Нью-Мексико. Настоящий адрес знают лишь несколько человек, но в деревне на 200 жителей предназначенные мне письма не теряются. Письма – это очень мило, но они быстро накапливаются и умоляют об ответе, даже если отправитель ничего такого не просит.

В Санта-Фе живет женщина, которую, наверное, можно назвать моей ассистенткой: она из тех белых людей «нового времени», которые стайками стекаются в город, искрясь бирюзовой бижутерией и источая аромат шафрана. Я бы предпочла все письма отдавать ей. Ее основная обязанность – отказывать всем, кто мне что-то предлагает: от интервью или выступлений до, прости господи, приветственных речей для выпускников. Она работает со мной уже больше десяти лет, и иногда, когда я в городе, мы встречаемся пообедать. Домой я ее никогда не приглашала, хоть и знаю, что она умирает от любопытства. Она в шутку называет себя королевой отказов, а когда я умру, она наверняка напишет обо мне мемуары – под каким-нибудь ужасным названием вроде «В тени Сильвии Рен». Каждый раз, когда мы встречаемся в ресторане отеля «Ла Фонда», я так и вижу, как она делает мысленные заметки.

вернуться

1

Хильда Дулитл. Эвридика. Перевод Я. Пробштейна. (Здесь и далее – прим. перев.)

1
{"b":"819329","o":1}