Там она, на печальной поляне,
Ждет его над могилой, одна,
Сидючи недвижимо в тумане, —
Как туман, холодна и бледна.
И любви неисполненной пени
Поднялись в безнадежной груди:
«О, зачем мы бесплотные тени?»
— «Милый друг! погоди, погоди!»
И сплелись над пустынной могилой,
И скользят по сребристым росам —
И, четой отделясь легкокрылой,
Понеслись к усыпленным лесам:
Всё вперед, где сквозит затаенный
Лунный луч меж недвижных ветвей;
Всё вперед, где гостит упоенный,
Где поет неживой соловей;
Где горят главы змей изумрудных;
Где зажгли пир огней светляки;
Где в лучах, полных чар непробудных,
Лунный мед пьют из роз мотыльки;
Где, лиясь в очарованной лени,
Спят ключи на скалистой груди...
«О, зачем мы бесплотные тени?»
— «Милый друг, погоди! погоди!»
И на брег устремились отлогий,
Где почить набегает волна,
И парят осребренной дорогой
Всё вперед, где струится луна, —
Всё вперед, упоенные блеском,
К островов голубым берегам,
Меж зыбей, что подъемлются с плеском,
И поют, и ползут к их ногам.
И уже в колыбели зыбучей
Спят луга бледноликих лилей,
И, в луне выплывая текучей,
Тают вновь облака лебедей;
И, из волн возникая, ступени
И блестят, и манят впереди...
«О, зачем мы бесплотные тени?»
— «Милый друг, погоди! погоди!»
И скользит, и на теплые плиты,
Отягчась, наступает нога;
И чету, мглой лазурной повиты,
Лунных роз окружают снега.
И ведут безысходные кущи
Всё вперед, в светозарный свой храм, —
Всё вперед, где волнуется гуще
Душной мглы голубой фимиам.
Стан обвив кипарисов дремучих,
Лунных чар сребродымный очаг
Сети роз осеняют ползучих
И таят, как пустой саркофаг,
Меж огней и томящих курений
Ложе нег, что зовет посреди...
«О, зачем мы бесплотные тени?»
— «Милый друг, погоди! погоди!»
Она ветвь бледной розы срывает:
«Друг, тебе дар любви, дар тоски!»
Страстный яд он лобзаньем впивает —
Жизнь из уст пьют, зардев, лепестки.
И из роз, алой жизнью налитых,
Жадно пьет она жаркую кровь:
Знойный луч заиграл на ланитах,
Перси жжет и волнует любовь...
Месяц стал над шатром Гименея;
Рдеет роз осенительный снег;
Ярый змий лижет одр, пламенея,
И хранит исступленный ночлег.
Рок любви преклонен всепобедной...
Веет хлад... веет мрак... веет мир...
И зарей безмятежности бледной
Занялся предрассветный эфир.
27. ВОЖАТЫЙ{*}
Ducunt volentem fata, nolentem trahunt. Seneca[1]
«По кладезям сумрачных келий,
Куда, за ступенью ступень,
Вожатый, во мглу подземелий
Зовет твоя властная тень?
Твой плащ колышется мерной
Волной по легким пятам;
Ты ходишь поступью верной
По сводчатым темным сетям».
— «Вон из темницы тесной
10 Веду я тебя, мой брат!
На плиты луч небесный
Скользит из последних врат».
«Слепит меня день веселый,
Пугает шум градской,
И ранит насмешкой тяжелой
Пытливый взор людской.
Вожатый! суда́рь, и пла́сты,
И повязи рук и главы —
Бесславней, чем цепи кольчаты,
20 В устах шепотливой молвы!»
— «Людской ты не видишь неволи —
Твоих не увидят пелен.
Что в узах льняных? Не равно ли
Ты бледен, как бледный лен».
«Ах, благостно груди стесненной
Открылась ширь полян!
О, жаркий дух благовонный!
Елей живучих ран!..
