Поэт

Яритесь, буйные витии!

Я тишину пою, святя

Покой родильницы России, —

Ее баюкаю дитя.

Ему несу ливан и смирну

И злато келлии своей.

Его звезда взошла — и мирно

Распались кольца всех цепей.

Забудет мать глухие роды,

Увидев сына своего.

Что ваши рабские свободы

Перед свободою его?

Почиет плод святого чрева

В плену младенческих пелен.

В нем Мира нашего, не Гнева

Дух богоносный воплощен.

Но подле колыбели вырыт

Могильный ров, — народ, внемли!..

И воинов скликает Ирод

Дитя похитить у Земли!

Всем миром препояшьтесь к брани,

Замкните в дух огни знамен —

И бойтесь праздновать заране

Последний приговор времен!

   Март 1917 Сочи

648. VITA TRIPLEX^[1]{*}

Белый тополь Солнцу свят,

Синий ворон — Аполлону.

Воды темные поят

Белолиственную крону,

Но к таинственному лону

Ей склоняться не велят,

Чтоб увидеть Персефону.

Синий ворон говорит,

Что нашепчет тополь белый;

То за облаком парит,

То клюет окоченелый

В поле труп. А в небе спелый

Колос солнечный горит...

Ворон — я и тополь белый,

Уходящий за Коцит.

649—655. ПЕСНИ СМУТНОГО ВРЕМЕНИ{*}

1

Со свечкой в подвале

Сижу я на страже

Притихшего дома.

Тревога, истома...

То ближе, то дале

Перестрелка — всё та же...

Что-то злобное ухнет...

И костяшками пальцев

Вновь стучатся скелеты,

Под крестом не пригреты;

Воют: «Русь твоя рухнет! —

Сонмы лютых скитальцев. —

Посажена в тесный

Застенок сынами

И ждет приговора —

Палача и позора»...

Сжалься, Ду́ше небесный,

Очиститель, над нами!

Христофор — Богоносец

И отверженец Каин, —

Как срослись эти двое

В обличье родное,

Лютовзор — Богоносец,

Рая беженец — Каин?

2{*}

Может быть, это смутное время

Очищает распутное племя;

Может быть, эти лютые дни —

Человечней пред Богом они,

Чем былое с его благочинной

И нечестья, и злобы личиной.

Землю саваном крыли сугробы;

Красовались, поваплены, гробы;

Растопилась снегов белизна,

И размыла погосты весна:

И всплывает — не в омутах ада ль? —

В половодье стремительном падаль.

Если ярость одержит сердца

И не видишь Христова лица

В человеке за мглой Вельзевула —

Не весна ли в подполья пахнула?

Не Судьи ль разомкнула труба

Замурованных душ погреба?

3{*}

Снится мне притон игорный;

На столе — не злата слитки,

А голов кровавых груды.

Бесы вкруг стола; их черный

Казначей — с казной Иуды.

Светлый гость, игрок задорный,

Разоряется до нитки;

Ставка чести погибает,

Проигрыш крупье проворный —

Смерть — лопаткою сгребает.

4

Стяжательность — не в хищности слепой,

Но в жадности, и зоркой, и ревнивой.

Идет окрест грабеж нетерпеливый;

А мне в глаза не мечется скупой

С дрожащею и цепкою рукой

И с бровию грозящей и пугливой.

Нас водит бес злорадно-похотливый,

Но слаще нам поджога хмель тупой.

И в лицах жертв бесовской этой свадьбы,

Внезапных нищих, тихие усадьбы

Утративших и прадедовский сад, —

Читаю хлад забвенья равнодушный,