— Рене, — прошептала я, хотя на самом деле пыталась закричать. — Рене!..

Он ничего не ответил, только молча смотрел на Мартелла. Потом улыбнулся, и в синих глазах вспыхнуло что-то подобное торжеству.

- Действительно, — протянул Рене. — Но если я так недостоин, то держи. Думаю, ты разберешься, что делать с этими часами, Мартелл.

Он резким движением разорвал цепочку, на которой держались песочные часы, и швырнул их на пол. Мартелл издал что-то подобное вскрику и бросился к амулету; уже у самого пола пальцы Истинного успели коснуться кулона, символа власти.

Мужчина стремительно выпрямился и торжествующе вскинул руку. Рене стоял напротив него и улыбался, словно знал, чего ждать.

Мартелл вдруг вздрогнул. Рука его, крепко сжимающая песочные часы, задрожала. Пальцы крепко стискивали кулон, но ноги мужчины внезапно подкосились. Он пошатнулся, и я почувствовала, как ослабевают державшие меня путы.

Время возвращалось в свое привычное русло. Для всех.

Для меня, для Себастьяна, для оружия, едва не перерезавшего моему мужу горло. Для бессмертного Мартелла…

И для Рене.

Я не успела даже вскрикнуть. Только пошатнулась и почувствовала, как уплывает куда-то далеко сознание. Можно было хвататься за нее в надежде удержаться на поверхности, суметь все-таки побороть свое жуткое недомогание, но я не успела. Последнее, что я успела заметить — это то, как рухнул на землю Мартелл. А следом за ним повалилась и я.

Глава тридцать девятая

Сознание возвращалось ко мне толчками. Я приходила в себя на несколько мгновений, смотрела на размытые пятна вокруг и вновь проваливалась в небытие. Порой бессознательность превращалась в путанный, страшный сон, и в какую-то секунду мне даже показалось, что я действительно попала в аварию, но не погибла, а просто впала в кому, а теперь меня пытались вернуть к жизни.

Версия казалась правдоподобной. Когда я открыла глаза, то увидела только белый больничный потолок, капельницу. Услышала тихое попискивание медицинских аппаратов, окружавших меня, втянула носом отвратный больничный запах. Горький привкус лекарств во рту тоже напоминал о медучреждениях, и я подумала — неужто это был сон? Себастьян, Рене, купидоны… Просто бред умирающей, не более того.

— Пришла в себя… Ну наконец-то, — мягкий баритон, прозвучавший где-то сбоку, заставил меня немного воспрянуть духом.

Я с трудом повернула голову и увидела Рене, сидевшего на самом краешке кровати. Он улыбался, и это вселяло некую надежду.

Выглядел Рене как обычно — то есть, как модель с обложки журнала. Идеально уложенные вьющие волосы, рубашка, сидевшая на нем, как на боге, как бы двусмысленно это не прозвучало… Но я подозревала, что модели не ходят по палатам простых смертных менеджеров, попавших под колеса автомобиля, а на врача он не тянул, значит, это все еще был мой брат.

К тому же, верхняя пуговица рубашки была расстегнута, и я рассмотрела тонкую цепочку, на которой он обычно носил свои песочные часы.

— Где я? — прошептала я.

— В реабилитационном центре, — пояснил Рене. — В столице. Ты потеряла сознание, и я подумал, что врачи справятся с этим лучше, чем магия.

— Я даже не знала, что тут есть врачи…

— Разумеется, есть! — хмыкнул он. — Или ты считаешь, что весь мир уповает на то, что они каким-то чудом никогда не будут болеть?

Я мягко усмехнулась. Что ж… Хотелось верить в то, что шутки Рене были не попыткой отвлечь меня от чего-то ужасного.

— Скажи, — прошептала я, — Себастьян…

— С ним все в порядке. Собственно, он бы с удовольствием торчал у тебя в палате, потому врачу пришлось едва ли не ремнями привязывать его к больничной койке, — вздохнул Рене. — И объяснять, что ты сейчас в более выгодном положении, чем он сам… Не бледней! — мужчина предупредительно вскинул руку. — С ним все в порядке, но раны все-таки были. Их уже залечивают, скоро будет как новенький, но тебе капают глюкозу, а ему — кровь. Сама понимаешь, есть разница.

— Но он…

— Жив и здоров, насколько вообще можно быть здоровым после произошедшего, — утвердительно кивнул Рене. — Я успел вовремя, не волнуйся.

— А Вериар? Димитрий? Дэн? И… — я запнулась. — Ты сам, Рене? Ты сам-то как?

Брат вздохнул. Последний вопрос, кажется, ему совершенно не понравился.

— Вериар летает. Привыкает к новым размерам. Прошли всего сутки, если тебе интересно, Эди. Кажется, дракон счастлив, но теперь он точно не влезет ни в какой Лабиринт… Обещал проверять снаружи. Твоих бывших купидонов мертвецы доставили в больницу. Кажется, произвели фурор своим костлявым видом, пришлось немного корректировать память бедной медсестре. Но в целом, нормально. Скоро все — и купидоны, и медсестра, — окончательно оклемаются и вернутся в привычный жизненный ритм. Больше никто из гражданских и не пострадал.

Я с трудом кивнула.

— А ты?

Затягивающаяся пауза мне не нравилась. Рене, казалось, подбирал слова, чтобы правильно охарактеризовать свое состояние.

— Мартелл потерял свое бессмертие после прикосновения к часам. Я думал, будет как с Базилием — тот просто состарился, но… Возможно, Мартелл согрешил больше. Или он не имел права претендовать на мой статус. В любом случае, от него осталась только горстка песка. Любовный патруль за содействие в полном составе потерял свое положение в общество и отправится в тюрьму. Мертвецов расшалившихся упокоил еще Вериар — они теперь с Мартеллом в одном состоянии… И в одной вазе, если тебя интересуют подробности.

Я молча смотрела на брата, ожидая чего-то еще.

— А я… — он закрыл глаза. — Я все тот же Хранитель Времени, что и прежде. И, как понимаешь, пока что нет желающих подержать в руках эти часы.

Я понимала. Мне хватило увиденного с головой, чтобы понять, что мало просто надеть на шею кулон, надо быть действительно избранным, чтобы выдержать эту тяжелую ношу.

— А остальные Истинные? — взволнованно спросила я. — Ведь они тоже пытались тебя свергнуть! Не мог Мартелл сам…

— Они остаются в прежнем статусе.

Мне надо было только посмотреть в ясные синие глаза Рене, чтобы все понять.

— У меня нет доказательств, — развел руками Рене. — Они говорят, что Мартелл творил все у них за спиной, и у меня нет оснований опротестовывать эти слова. Они клянутся в своей предельной верности мне и тем ценностям, что мы проповедуем, мониторы показывают куда лучшие показатели, чем прежде… Истинные даже взялись выполнять работу любовного патруля, причем с такой охотой и рвением, словно они перед этим лично втыкали в людей отравленные стрелы. Может, так и было.

Я попыталась привстать, но Рене уверенно надавил ладонью мне на плечо.

— Врач прописал тебе постельный режим.

— Но…

— За меня не беспокойся. Ближайшие лет десять они будут сидеть, как мыши под веником, и не посмеют мне противостоять, а за это время я уж как-нибудь найду способ их приструнить. Или сделать так, чтобы не существовало больше Истинных, способных его разрушить. Так что, Эдита, выше нос! Тебе ли плакать? Все будет отлично!

Я с трудом выдавила из себя улыбку. Ни в какое «отлично» не верилось, хоть Рене и говорил об этом достаточно уверенно.

— Мы со всем справимся, — пообещал он. — И давай забудем о дурных новостях. У меня также есть одна замечательная.

— Какая?

— Я скоро стану дядей, — расплылся в улыбке мой брат.

— Дядей? — удивилась я. — А кто ждет ребенка?

Он взглянул на меня, как на умалишенную, и хмыкнул себе под нос.

— Ну вообще-то, — протянул Рене, — ты. И не говори мне, что ты об этом не знала!

Я уставилась на него так, словно сегодня увидела впервые в жизни, и тихо переспросила:

— Я? Я беременна?!

— Ну конечно! — воскликнул Рене. — Ты… Ты всерьез сейчас? Ты не знала о том, что ждешь малыша? Ну как, Эдита?! Пятнадцатая неделя!

Я с ужасом посмотрела на свой живот. Сейчас он был прикрыт одеялом, и я даже не могла определить, увеличился он или нет, но помнила, что в последнее время я влезала не во всю свою одежду. Списывала это на неправильное питание и все также продолжала бегать в одних и тех же штанах, не заботясь ровным счетом ни о чем.