Ещё один будничный день, ничем не выделяющийся из многих других таких же дней, неумолимо клонился к закату, чтобы безвозвратно уйти и, словно мираж, оставить по себе лишь пустой след.
После шести, выйдя наконец на улицу, молодой человек почувствовал заметное облегчение. Было довольно свежо, и погода, на удивление, немного умерила свой сумрачный настрой первой половины дня. Заходящее солнце только угадывалось за покровом облаков, в котором виднелись редкие просветы бронзовых и розоватых тонов. Витя с наслаждением вдыхал холодный осенний воздух; он трезвил его ум и своим свежим дыханием касался лица, омывая его. Совсем не хотелось спускаться в метро в час пик, чтобы под землей, в тесноте и давке, пропустить это красивое время сумерек. Да и куда ему спешить? «Сегодня стоит, пожалуй, прогуляться», – подумал он, в то время как уже шел по направлению к Курскому вокзалу на конечную остановку трамвая №24. Перейдя через Бульварное кольцо, обернулся назад. Вдали, посреди старинной застройки, возвышалась колокольня Ивана Великого. Золотые купола чуть подсвечивались догорающим закатом, который просматривался на горизонте, где было больше островков ясного неба. И там же, словно диссонансом веку прошлому, наступая на старину, выдавались высотки делового центра, – тоже по-своему притягательные, на фоне багровых красок вечернего неба, впечатляющие своей масштабностью, – как олицетворение мощи века нынешнего. Панораму эту Витя видел не в первый раз, но почти всегда останавливался на минутку полюбоваться её видом, когда шел этим путем. На мгновение ему показалось, что картина заключала в себе некое символическое послание, которое он не мог сейчас разгадать наверняка.
В этот раз он решил не ждать трамвай и еще немного пройтись, рассчитывая через пару остановок все же сесть на какой-нибудь транспорт. Трамвайные пути уходили с довольно оживленной дороги в тихий квартал. По обеим сторонам улицы тянулись неприглядные высокие строения заводского вида. Поздние сумерки уже сгущали темноту и заполняли ею многочисленные щели и закоулки – неизменные атрибуты неоднородной застройки. Впереди, вплотную прижимаясь к домам, улицу пересекал железнодорожный путепровод. Это колоритное сооружение ещё дореволюционного времени, выложенное из красного кирпича, вставало поперек улицы сплошной стеной, и дорога, сужаясь, проходила сквозь него через узкий тоннель – настолько узкий, что за раз здесь мог проехать только один трамвай: или в прямом, или в обратном направлении, что обеспечивалось хитроумным сплетением рельсов.
Тоннель и близлежащие постройки были сплошь изукрашены замысловатыми граффити. Некоторые из них представляли настоящие образчики этого уличного жанра. Посреди цветистой абстракции, с разнообразными извивающимися и переплетающимися друг с другом полосами, представали гротескные изображения, многие из которых были очень искусно прорисованы. Витя присмотрелся. В иных персонажах угадывались представители всё той же уличной культуры в аляповатых футболках, с непропорционально вытянутыми руками, матовыми лицами, ехидными глазами и оскаленными гримасами; по соседству с бесстыжими мальчуганами примостились молодые ведьмы, окруженные чертями разных мастей, все сошедшиеся на свой ведовской бал. На других картинах встречались какие-то злостные фантастические существа, всяческая безымянная нечисть, о которой только и скажешь, что имя ей легион. А повсюду вокруг них, извиваясь, переплетаясь меж собой, сворачиваясь в клубки и пожирая друг друга, кишело многочисленное змеиное отродье, – то, что вначале показалось Вите цветистой абстракцией. На фоне этой дьявольской растительности возникали странные непонятные символы, среди которых он узнавал буквы еврейского алфавита. Картина имела вид гадкий, отталкивающий, но одновременно завораживающий, – как бы притягивала взгляд ко всё открывавшимся мерзким её подробностям. У молодого человека пробежали мурашки по коже – чувствовалась болезненность, исходившая от этих видов, некая печать психического расстройства породившего их извращенного ума. Столь редкое и неестественное для Москвы затишье только усиливало эффект. И почему-то в этот момент он снова подумал о Кате… «И кто только намалевал всю эту чертовщину? Не вдохновленные ли завсегдатаи Винзавода?» – проворчал он, выйдя из тоннеля и вспомнив о непосредственной близости Центра современного искусства, о чем свидетельствовал указатель, стоявший чуть поодаль.
Витя немного срезал путь двором и вышел на набережную Яузы. Здесь, на открытом пространстве, снова стал ощущаться ритм города: гул оживленной дороги, огни проносящихся машин. Ему нравилась эта часть города, да и сам маршрут, полный городских контрастов: по мере удаления от центра столичный блеск, присущий его архитектуре, постепенно сменялся серостью скупых строений, характерной для обширных промышленных районов, и затем снова загорался эпизодическими вкраплениями элитных жилых комплексов, бизнес-центров и прочих пафосных произведений московского новостроя. Шумные магистрали чередовались с тихими переулками и двориками, в которые стоило только зайти – городская суета отступала прочь и казалась чем-то далеким и отстраненным.
Идти оставалось прилично. Дом, где он проживал, располагался в районе метро Бауманская.
Вот уже второй год подвизался он в этих краях, с тех пор как переехал в Москву. Идея переезда вызревала постепенно, не тотчас. Еще в студенческие прогулочно-развлекательные приезды начинали пробиваться первые её ростки. Многие, кого он знал, после окончания университета разъезжались. Оперившиеся птенцы, покидая взлелеянную за годы обучения alma mater, были открыты всем попутным ветрам и, очарованные возникающими перед ними горизонтами больших возможностей для самореализации, заманчивых перспектив и новых впечатлений, устремлялись в крупные средоточия культурной и деловой жизни – в Москву, в Питер, за границу – кто куда. К их числу относились и его друзья Санёк Крайнов и Миша Штейн. Именно их пример вдохновлял Витю и сыграл не последнюю роль в принятии решения, столь круто изменившего его жизнь: оба друга получили экономическое образование (хотя закончили разные вузы), оба вскоре после получения дипломов переехали в Москву, обоих объединяла давняя, еще со школьных времен дружба с Витей – все трое были одноклассниками. Михаил летом после выпуска поступил в Российскую Экономическую Школу на магистерскую программу, улучив тем самым ещё два года студенческой жизни в престижном столичном учебном заведении. Александр осенью того же года устроился на работу в банк и параллельно принялся за написание диссертации по экономической тематике.
Глубокое, искреннее общение в школьные, а затем и в студенческие годы, сильно сблизило друзей. Все трое увлекались рок-музыкой. Все трое любили поговорить на философские темы, иной раз посвящая этому целые вечера, непременно сопровождавшиеся вином или чем покрепче. Их тройственный союз являл редкое гармоничное сочетание, где каждый дополнял другого качествами, которых тому не хватало. Так, эмоциональность и восприимчивость Вити дополнялись лукавством и авантюризмом Михаила, что, в свою очередь, уравновешивалось логически-нравственной суровостью, рационализмом Александра. Друзья в равной степени общались между собой, хотя все же бóльшая духовная близость у Вити была с Саньком. Они и понимали друг друга буквально с полуслова: иногда один только начнет говорить, как другой после второго слова уже готов произнести мысль. Александр человек был весьма начитанный. Как и Вите, ему были вовсе не чужды чувство прекрасного, интуиция и определенный иррационализм. Однако он, в отличие от своего друга, кроме многих других талантов, имел поистине выдающиеся математические способности и обладал четким, структурированным, быстросхватывающим умом. Он всегда был в числе лидеров по успеваемости и в школе, и в университете.
Как много увлекательнейших моментов прошлого их связывало! Игра в школьном ансамбле, веселые, порой курьезные встречи с друзьями, пикники на природе и совместные, уже в студенческие годы, занятия академической музыкой: на старших курсах университета Санек приходил раз в неделю в гости к Вите, где они проводили импровизационные занятия по сольфеджио – пели по нотам различные хоровые произведения из музыкальной литературы. Поначалу друзья осваивали относительно легкий материал. Одним из первых их номеров была русская народная песня «Кукушечка», которую они впоследствии оставили для распевки:
