— Что же нам теперь делать? — спрашивал корнет, зябко кутаясь в меховой воротник шинели.

— Идти на Нелькан, — отозвался Пепеляев, разглядывая тяжелые морские дали.

— Мне снова идти в тайгу? Невозможно!

— А все же придется, корнет.

— С солдатами, не знающими, что такое якутская зима? По таежному бездорожью сотни верст? Ведь шагать-то по местам совершенно необитаемым…

— По ним и пошагаем, раз нет другого пути, — задумчиво сказал Пепеляев.

— Я с вами не пойду, — со злой решимостью объявил Коробейников.

Пепеляев посмотрел на него тягучим презрительным взглядом:

— Уезжайте во Владивосток. Вы мне больше не нужны, корнет…

— Воля моя сломлена, и нет больше сил, — бормотал Коробейников, с трудом сдерживая ликование. У корнета были пуд золотого песка и несколько тюков пушнины, потому он и рвался во Владивосток.

Пепеляев идет на Якутск!

Тревожная эта новость наполняла город, как полые воды реку, ее передавали на улицах, на базаре, она волновала ревком, бойцов, комиссаров, охотников, оленеводов, рыбаков.

Новость разносила по тайге «торбазная почта» — кэпсе, она катилась по улусам, по наслегам на оленьих нартах, на собачьих упряжках.

Революционный комитет и Совнарком Якутии опубликовали особую декларацию по поводу вступления пепеляевских войск на территорию Якутии и призвали выступить трудящихся на защиту Советской власти.

«…Войска генерала Пепеляева представляют собой выгнанные из Приморья… остатки прежней колчаковской армии… всей приморской контрреволюции. Они — заклятые враги всех трудящихся масс и якутской нации… Борьба, которая предстоит с ними, есть борьба за жизнь или смерть якутской нации, борьба за существование автономной Якутии…»

Тайга немедленно откликнулась на призыв: охотники отдавали лошадей, рыбаки мороженую рыбу, оленеводы ездовых олешек, к Якутску потянулись обозы, груженные снедью, звериными шкурами, боровой дичью, шли добровольцы из таежных становищ, из охотничьих вежей. Среди добровольцев были и недавние повстанцы из «армии» Коробейникова.

Хмурым зимним утром в якутский ревком вошел пожилой якут. Он долго оббивал смерзшийся снег с торбазов, отряхивал задубелые малицу и малахай, потом открыл дверь в приемную командующего войсками Якутии. По усталому, обросшему лицу, прожженной малице, порванным торбазам было видно, что якут явился из тайги.

— Я проводник Джергэ из отряда командира Ку-рашова, — сказал он молодому стройному человеку в форме красного командира.

Молодой человек шагнул навстречу якуту, порывисто пожал ему руку.

— Здравствуй, Джергэ! Садись к печке, вот чай — пей, вот табак — закуривай. Командующий много раз спрашивал о тебе. Хабар бар, Джергэ? — оживленно говорил командир. По твердому произношению в нем угадывался латыш.

— Бар хабар, но, однако худое кэпсе у меня для сэбиэскей рэвиком. — Джергэ вынул из-за пазухи пакет с приклеенным к нему пером ворона: — Командир Курашов просил передать это кэпсе начальнику рэвикома. Пепеляев-генерал захватил Нелькан, красные отступили на реку Маю, сам Курашов теперь на Алдане. В Аян пришел новый пароход с солдатами для Пепеляева-генерала.

В ревкоме зорко следили за продвижением пепе-ляевцев на Нелькан. «Торбазная почта» — кэпсе — с необычной быстротой разносила все важные новости, однако весть о захвате Нелькана и прибытии нового парохода с пепеляевцами в порт Аян еще не достигла Якутска.

— Пей, Джергэ, чай настоящий, таежный, а я доложу командующему, — командир взял пакет и подумал невольно: «Новости уже распространились по всему Якутску, не зря при кэпсе показывают перо ворона. А каково новое-то словечко? Сколько загадочного в этом «сэбиэскей», — командир открыл дверь кабинета.

Командующий вооруженными силами Якутии Карл Некунде-Байкалов что-то торопливо писал, но при появлении командира положил карандаш.

— Что это у вас, товарищ Строд?

— Срочный пакет от Курашова.

Байкалов осторожно отделил перо ворона, извлек из пакета донесение начальника красного гарнизона в поселении Чурапча. Прочитал, сдвинул брови, остановил взгляд на изузоренном ледяными цветами окне:

— Генерал все-таки решился на свой поход, я ошибался, утверждая, что Пепеляев не рискнет. Без теплой одежды и запасов провианта — чистое безумие идти на Якутск.

— На то они и авантюристы. Им нельзя отсиживаться в Аяне, нельзя останавливаться на полпути, — сказал Строд. — Иначе не к чему было и огород городить.

Байкалов внимательно, как бы оценивающе посмотрел на Строда, ответил сурово и непреклонно:

— Ревком дает тебе, Ян, задание простое, но в то же время тяжелое — любыми средствами не пропустить Пепеляева в Якутск. Погибнуть, а не пропустить. В этом состоит цель твоего похода — она и твоя личная. Не сомневаюсь в твоей решимости и мужестве, но вдохни мужество и решимость в сердца бойцов, — Байкалов взял со стола лист, постучал по нему пальцем: — Я написал особое обращение к генералу Пепеляеву. Ревком предлагает ему прекратить поход, сложить оружие и гарантирует полную безопасность и неприкосновенность сдавшимся. В дружине Пепеляева много простых русских людей, обманутых еще Колчаком. По вине генералов они очутились на чужбине, их можно остановить словом правды, не обязательно пулей. Прежде чем начать боевые действия против Пепеляева, ты должен вручить ему обращение. Есть подходящий парламентер?

— Как не быть, найдется. Хорошо бы послать местного жителя, якута. Генерал идет спасать якутов от большевизма, а якуты отвергают спасителей.

— Славная мысль! Возьми с собой Джергэ.

— Он только что совершил труднейший переход с Алдана, — заколебался Строд.

Байкалов вышел в приемную, где у печки наслаждался крепким чаем Джергэ, в морщинах плоского желтого лица тускнели капельки пота, тихое блаженство светилось в черных глазах.

— Хабар бар, Джергэ, — произнес якутское приветствие Байкалов и обнял проводника за плечи: — Спасибо тебе за важные новости, но у ревкома есть еще более важное поручение. Ты должен провести отряд Строда на реку Маю.

— Когда отряд уходит? — спросил Джергэ.

— Завтра, самое позднее послезавтра.

— Тогда я успею высушить свои торбаза…

Строд и Джергэ ушли, Байкалов остался один в маленьком пустынном домике. Постукивали настенные часы, окно снова зарастало куржавиной, словно белым мхом, с улицы доносились голоса бойцов, стук оленьих рогов, лошадиное ржанье: отряд Строда готовился в свой крестный путь в тайгу. Сколько их, молодых, веселых, не вернется обратно?

Байкалов стоял у окна, погруженный в тревожные раздумья. Он только что выступил на совместном заседании обкома партии и ревкома с докладом «Автономия Якутии и задачи РКП». Он говорил, что «для осуществления и удержания пролетарской диктатуры в автономной Якутии, ввиду ее особых социально-хозяйственных условий, необходимо найти особые, соответствующие этому формы советского строительства». Говорил о том, что необходимо в кратчайшие сроки ликвидировать антисоветские мятежи.

Какие же причины вызвали эти мятежи в Якутии?

В марте 1921 года состоялся X съезд партии большевиков. Решения съезда по национальному вопросу получили извращенное, левацкое истолкование у руководителей Якутии. Они начали преждевременную ликвидацию кулаков и тойонов, принудительное кооперирование бедноты. Кулаки, тойоны, шаманы лишались своих земель, имущества, гражданских прав, высылались за Полярный круг, многих погнали на золотые прииски в верховья Лены. За произволом раскулачивания возник произвол с таежными коммунами. Убогие хозяйства кочевников закрепляли на постоянном месте. Эта политика вызвала возмущение таежных жителей, по всей Якутии начались мятежи и восстания. Против Советов выступили якуты, тунгусы, к ним примкнули колчаковские офицеры, бежавшие из якутской тюрьмы, а также эсер Петр Куликовский. Он да еще корнет Коробейников возглавили повстанцев, захватили караван барж с продовольствием, увели их в Нелькан, что на реке Алдане. Повстанцам досталось почти все продовольствие и боеприпасы, которые предназначались Якутии на год. Одиннадцатого марта 1922 года военно-политическое совещание, созванное в Якутске, отстранило от должности секретаря Губкома партии Г. Лебедева, председателя губчека А. Агеева и председателя Ревтрибунала А. Козлова за левацкие перегибы.