Через несколько дней он снова выследил Фрунзе, на этот раз в домике старой ткачихи. Домик окружили жандармы, урядник стучал в окно и торжествующе выкрикивал:

— Попался все-таки... Лучше сдавайся!

— Возьмешь меня только мертвым. — Фрунзе вынул револьвер.

— И тебя, и хозяев перестреляем! — грозился урядник.

Фрунзе посмотрел на хозяйку, на двух дочек ее. Услышал голос урядника:

— Тащите хворост, спалим это логово...

— Пощади детей, Арсений! — Зарыдав, женщина склонила голову.

Тогда он, приоткрыв форточку, вышвырнул револьвер на улицу.

...Десять лет назад происходило все это, и вот перед ним снова шумят сентябрьским ветром знакомые березы, словно стараясь вывести из воспоминаний. Но не так-то просто вернуться из прошлого в сегодняшний день.

А сегодня развертывает перед ним бесконечный свиток противоречивых событий. Все спуталось, слилось в какое-то странное марево — кровь и слезы, слова любви и слова ненависти, правды и лжи, равенства и рабства. Народ совершил революцию, но богачи пользуются ее плодами. Меньшевики захватили было власть, но тут же уступили ее кадетам. Сегодня они хвастаются, что стали исторически необходимы Февральской революции. Иными словами, русской буржуазии. Политические хамелеоны! Между прочим, существует ли историческая подлость? Она, подлость-то, бесконечно разнообразна в формах своего проявления, но едина в сущности. Так может ли быть исторической заранее обдуманная бойня? Заведомо неправый суд? Еще до казни намыленная петля? Обман и ложь во имя грядущего? Остроги? Пытки? Вечная ссылка? По всей вероятности — да, ибо история не только свиток героических дел, она также и человеческая кровь, народные страдания, политические преступления. История — в поисках путей к справедливости, она же и тупик произвола. Словом, исторично все, что накладывает свою печать на судьбы человечества. Вот и свержение Временного правительства стало исторической необходимостью. Для этой работы партия и направила его в текстильный край.

Вместе с ним приехали Исидор Любимов и Иосиф Гамбург. Они остались в Иваново-Вознесенске, Фрунзе же направился в Шую, где размещалось почти двадцать тысяч солдат. Шуйские рабочие просили, чтобы прибыл их старый друг — агитатор Арсений.

Он приехал перед выборами в городскую думу. Шуйские большевики отрицательно относились к ней: зачем, дескать, она, если в городе существует Совет?

— Нужно выбросить из думы соглашателей и взять ее в свои руки, — внушал Фрунзе.

Большевики выдвинули его кандидатом в думу. Выборы принесли большой успех: из сорока мест большевики получили тридцать. Фрунзе стал председателем думы, он же возглавил уездную управу и Совет рабочих и солдатских депутатов, осуществлял, как шутили друзья, троевластие.

Россией еще правил Керенский, а в Шуе уже существовала рабочая республика и председателем ее был Михаил Фрунзе.

Настроение всюду, и особенно среди рабочих и солдат, было ярко революционное. Советы чувствовали свою силу и действовали в сознании абсолютной неизбежности окончательного перехода власти по всей республике в руки трудящихся.

Фрунзе

Неотложные дела, обрушившиеся на Фрунзе, не оставляли свободной минуты. Он ложился спать запоздно, вставал на рассвете. Если бы не Соня, совсем забыл бы о еде и отдыхе.

В Шуе состоялся первый уездный съезд Советов, и, хотя делегаты говорили о войне, разрухе, надвигающемся голоде, Фрунзе в своем выступлении прямо сказал о передаче власти народу:

— В состоянии ли коалиционное правительство вывести страну из тупика и разрешить все те вопросы, которые выдвигаются жизнью? Пойдет ли правительство настоящего состава против себя? Нет. Пользуется ли новое правительство доверием широких народных масс? Нет. Единственным выходом из создавшегося положения является передача власти Советам...

Гул одобрения был ответом на его речь.

В тот же день он отправил Временному правительству телеграмму: «Город без хлеба, положение тревожное, волнения рабочих, необходимо принятие экстренных мер, шлите маршрутные поезда с хлебом».

Правительство не ответило.

Тогда Шуйский Совет призвал рабочих ко всеобщей стачке. В назначенный час остановились шуйские фабрики, вооруженные рабочие пикеты взяли их под охрану, стачечные комитеты не пропускали на предприятия даже хозяев.

Стачку поддержали Иваново-Вознесенск, Кинешма, Кострома. Фрунзе без устали выступал на митингах, на собраниях и почти каждую свою речь кончал словами:

— Нам нужна Красная гвардия! Формируйте боевые отряды, вооружайтесь!

Мигала, оплывая, стеариновая свеча, в оконные стекла постукивал осенний дождь, из ночи доносились тревожные гудки паровозов. Уже три часа, надо бы лечь. Он снял пиджак, повесил на стул, оторвал листок настенного календаря.

«Двадцать пятое октября... Еще один день ушел. Обычный октябрьский денек, не оставит даже следа в русской истории. А что сейчас в Петрограде? Ведь должен был открыться Второй съезд Советов. Как жаль, что из-за неотложных дел не смог я поехать в Питер», — говорил он себе, неприязненно глядя на телефон, — по нему с трудом дозвонишься до Иваново-Вознесенска, а о связи со столицей и мечтать не приходится. Откуда-то из глубины памяти выплыла старинная английская пословица: «Вечность влюблена в явления времени». Он тихо рассмеялся. Английские пословицы слишком неопределенны. По форме хороши, но смысл какой-то ускользающий. То ли дело русские: «Время и труд все перетрут». Ясно и точно, как выстрел из маузера. Четвертый час, надо спать...

Раздался резкий телефонный звонок.

«Кто это в такое время?» — Он снял трубку.

— Говорит дежурный шуйского почтамта. Я только что принял депешу из Петрограда. Временное правительство низложено. Власть перешла к большевикам. Вы слышите, товарищ Фрунзе?..

Он молчал, ошеломленный новостью, такой долгожданной и такой невероятной, похожей на марево: пошевелись — и растает.

— Через пять минут я буду у вас.

Необычный энтузиазм охватил Фрунзе. Он быстро оделся и выбежал в дождливый предутренний сумрак. На телеграфе жадно прочитал новые депеши, приказал дежурному:

— Все новости обязательно передавайте в Совет! Я буду там.

Он поспешил в Совет, по дороге поднимая своих друзей:

— Революция совершилась! Власть перешла в руки народа...

Со всех концов города сбегались в Совет рабочие, солдаты. Фрунзе командовал решительно:

— Красной гвардии занять казначейство и банк...

Красногвардейцы тут же направились исполнять приказ.

— Третьей роте Владимирского полка взять под охрану военные склады...

Третья рота скрылась в предрассветном сумраке.

Рабочие дружины и восставшие солдатские роты занимали учреждения, почту, телеграф, казармы.

Утром двадцать седьмого Фрунзе связался с председателем Иваново-вознесенской думы Исидором Любимовым.

— В Шуе власть в рабочих руках. Переворот произошел без единого выстрела. А как у вас, Исидор?

— И у нас властвует рабочий класс. В городе оживление, народ поддерживает Советы, — коротко ответил Любимов. — По телефону всего не расскажешь. Такое надо видеть своими глазами, чувствовать своим сердцем. Есть ли у тебя новости из Петрограда?

— Шуя потеряла связь с Питером и Москвой. Мы как на необитаемом острове.

— Съезд Советов избрал ВЦИК — рабоче-солдатский парламент Российской республики. Поступают телеграммы о поддержке власти Советов из Киева, Красноярска, Казани. В Москве создан Военно-революционный комитет, возглавляемый большевиками...

— А Керенский что? Арестован?

— Керенский бежал в неизвестном направлении. Члены Временного правительства заключены в Петропавловскую крепость...

— Я тебе еще позвоню. Сейчас открывается собрание народных представителей.