26

Словно в бреду, на ватных ногах подошел я к дёртику, ни говоря ни слова приподнял его с колен за воротник, разжал гнусную липкую ладонь, державшую крюк, отстранил его, и крюк лег боком на пол, болтаясь на тросе. Секунды три я смотрел в тухлые глаза этой чёрномундирной скотины, потом сдёрнул с него клобук и просто убил его, не привел к полному финишу, а убил, убил, убил одним молниеносным ударом так, что он умер, ещё не успев рухнуть на пол. Я наклонился к Рите и разглядел жуткие кровоподтёки на лице и на теле. Но нет, её не били, просто она вернулась "оттуда". Как это пришло мне в голову? Я просто это знал, и всё. Её постигла та же участь, что и первых кукол, на которых отрабатывалась переброска живых существ через тоннель. Да, но те погибшие куклы давно сожжены, а тоннель, по словам Казимира, действует нормально. А кто тогда эти несчастные? Не могут же их хранить тут по году, по два?.. И я, наконец, понял, догадался, в чём дело. Подтверждалась моя дилетантская гипотеза насчёт отрицательной обратной связи, заложенной в устройство матушки Вселенной. Об этой гипотезе я попытался намекнуть при расставании Казимиру, но он пропустил мои слова мимо ушей... Что-то нужно было сделать сначала, прежде чем идти дальше. Осмотрев весь холодильник, я обнаружил пару низких то ли топчанов, то ли поддонов и уложил на один из них Риту Холдмитайт, предварительно разрезав и распустив вязки. Чёрномундирного отволок с прохода в тёмный угол и оставил лежать там прямо на полу. Неслышно шмыгнув в дверь, через которую входил в холодильную камеру дёртик, попал в мрачную подсобку, заставленную всяким хламом. До меня донеслись приглушённые голоса и какая-то возня. Сжимая в руке "спиттлер", я подошёл к очередной двери в этой бесконечной кольцевой анфиладе помещений. Прислушался и, выждав, сделал резкое движение, намереваясь как можно быстрее распахнуть дверь. Но не рассчитал. Плотно пригнанная, с герметичным стыком, тяжёлая, она поддалась моему натиску неохотно, и это на пару секунд задержало меня, о чем через мгновенье я страшно пожалел. Взору моему явилась дикая картина. Посреди большой квадратной комнаты на фут от пола возвышался деревянный помост. Толстенный невысокий чурбан торчал, словно невыкорчеванный узловатый пень, в его середине. Перед ним стоял на коленях человек в черном форменном комбинезоне дёртика, с деревянной колодкой на шее, с телом, опутанным колючей проволокой. Передние поверхности бёдер человека касались бока жуткого чурбана, а руки покоились на почерневшем, заляпанном бурыми пятнами крови, его торце. Обращённые ладонями друг к другу руки дёртика были намертво перетянуты в запястьях ремнями, а от этой ременной мотни отходили две засаленные верёвки, концы которых прикреплялись к ржавому стальному кольцу, выступавшему из гнилого настила. Верёвки не позволяли стоявшему на коленях несчастному подтянуть руки к себе, прижать их к груди. Но он инстинктивно старался убрать их с торца чурбана, всё время натягивая верёвки. Выше локтей руки человека также стягивались вязками, не давая сгибаться им в локтях и обеспечивая, таким образом, почти параллельное положение предплечий. Плоские металлические откидные скобы притягивали каждую ногу к полу в двух местах: в районе лодыжки и под коленкой. Изо всех сил вцепившись в обрывки ржавых цепей, закреплённых с обеих сторон колодки, двое расхлюстанных, с красными мордами, явно захмелевших головорезов, пьяно упираясь ногами в деревянный настил, не давали приговоренному к казни отклонить корпус ни вправо, ни влево. Ещё трое чёрномундирных скотов, дымя сигаретами, сидели за низким и крепким, уставленным бутылками и снедью столом в глубине комнаты. А на помосте полуобнаженный палач, широко расставив чуть согнутые в коленях кривые, толстые и короткие ноги, занёс над головой массивный, с широченным лезвием, топор. Грязная, расползающаяся набедренная повязка из тяжелой материи окаймляла заплывшее салом, выдававшееся вперед круглое пузо, тяжёлыми складками нависали с боков зажиревшие косые мышцы живота, а потерявшие достойную мужчины форму дряблые грудные мышцы стекали на бочкообразный живот. Плотный и низенький, крепкий, как дубовый пенек, палач начал опускать тяжёлый топор как раз в тот момент, когда я, наконец, справился с массивной дверью. Всю представшую передо мной сцену я охватил за долю секунды, она врезалась мне в глаза будто освещённая нестерпимо яркой и неизмеримо короткой вспышкой молнии. Может быть, в других обстоятельствах я сумел бы предотвратить удар топора, мне бы хватило на это того малого отрезка времени, в течение которого он опускался. Я успел бы не только выбить топор из рук чудовищного мясника, но и привести его самого к полному финишу. Но я несколько растерялся, да ко всему прочему ещё не отошёл от эпизода в холодильнике, испытывая острое чувство вины от того, что сгоряча пришил дёртика в клобуке. Миг - и стоящий на коленях человек лишился обеих рук ниже локтей. Что же помешало мне проявить свою нечеловеческую, рабочего ритма, реакцию? Видимо, в подсознании у меня сидело, что, как и казненный в бункере Чмырь, этот малый сам мог быть подлым убийцей и гнусным палачом, и я не отнёсся к нему просто как к человеку. И тотчас был наказан за свою избирательную справедливость. Потому что вглядевшись в сразу посеревшее лицо цинично изуродованного на моих глазах человека, проклял себя самым страшным проклятьем, ибо это был... Сингэлонг Джанк! Ещё больше отросшие пепельно-серые волосы его наполовину разбавились непрошеной, преждевременной сединой, но запавшие глаза великого скептика и насмешника, как тогда, на плацу, смотрели зло и иронично. Тяжёлый стон разорвал нависшую на мгновение тишину немой сцены, и этот стон издал я. Потом я уже ничего не соображал... ...Когда я немного пришёл в себя, то увидел, что вся полупьяная свора дерьмецов приведена мною к полному финишу и не обязательно только с помощью "спиттлера"... После этого удивительное спокойствие снизошло на меня. Сознание прояснилось, я действовал чётко, предельно быстро и уверенно. Я освободил Джанка от колодки, от скоб и от колючей проволоки. Джанк держался молодцом. Он не терял сознания, не орал и даже не стонал. Я не сразу обратил внимание на то, что во время всех заученных, доведенных до автоматизма движений, которые совершал, оказывая ему необходимую помощь, он стоял. А после того, как осознал факт, услужливая память прокрутила перед глазами эпизод из детства, когда я впервые близко наблюдал только что искалеченного человека. Мы жили тогда в убогом северном городишке, и плохо освещённые улицы его большую часть года покрывал снег, никогда не убиравшийся. Тёмными зимними вечерами мы, ватага сопливых мальчишек, пристрастились цепляться к задним бамперам автобусов. Катались без коньков: в них можно было поломать ноги, покалечиться, попав в выбоину кочковатой дороги или в пространство между рельсами на железнодорожном переезде. Словно рыбы-прилипалы, сторожили мы однажды брюхатую акулу насквозь промёрзшего автобуса, когда мимо нас проехал тяжёлый трактор с навесным бульдозером и с мощной лебёдкой позади кабины. Интереса он для нас не представлял по причине тихоходности, да и тарахтел слишком громко, смердя отработанной соляркой. Мы проводили его насмешливыми взглядами и улюлюканьем и удивились, что какой-то обормот примерно нашего возраста приклеился сзади трактора. До сих пор не понимаю, зачем ему понадобилось кататься на этом гусеничном монстре? Присоединился бы лучше к нам. Вдруг с головы у парнишки слетела шапка и откатилась к обочине прямо нам под ноги. Но он не спрыгнул за ней, что еще больше удивило нас. С пустынной улицы трактор съехал на заснеженный пустырь и растворился в темноте, а мы, подобрав шапку, остались мёрзнуть под одиноким фонарём, продолжая ожидать автобус. Неожиданно отдаленный пронзительный крик донесся с пустыря и сразу оборвался. Нам сделалось страшно, мы пропустили автобус и сгрудились под фонарём. Через некоторое время из темноты возник парнишка и направился в нашу сторону. Шел он медленно, а дойдя до нас, остановился и будничным голосом попросил вернуть шапку. Он стоял боком к нам с непокрытой головой, и из странно измятого, изжёванного пустого левого рукава его пальтеца свисали какие-то лохмотья, да изредка капала кровь. Мы нахлобучили ему на голову шапку, и кто-то предложил помочь ему дойти до дома. Но он спокойно отказался, а мы, ошарашенные, с судорожно сжатыми челюстями, не посмели настаивать. Как стадо маленьких идиотов, мы остались стоять на месте, глядя, как он медленно удаляется в тёмный переулок. Он жил где-то неподалёку, и один из нас даже знал его имя. Почему он не спрыгнул? Наверное, ему уже защемило руку лебёдкой, когда он проезжал мимо нас, но мальчишеское самолюбие не позволило ему попросить помощи. Парнишка учился в нашей школе, и на следующий день мы узнали, что он самостоятельно добрёл до дома, вошёл в дверь, успел сказать, что ему отрезало руку и только после всего этого рухнул на пол... В подобном же состоянии сейчас находился и Джанк, но сколько продержится он до того, как рухнет? Почти все содержимое своего медицинского подсумка я использовал на него. Выступая в роли врача, пыхтел, как наш любимый Эдди Лоренс, когда он проводил массаж. Ну и дурак же я был в эти минуты! Забыл, с кем имею дело. Джанк ведь не узнал меня, а на то, что какой-то дёртик оказывал ему помощь, ему было наплевать. Он же мог меня, забывшего всякую осторожность, привести к полному финишу в возможной рукопашной (ох, нехороший каламбур!) схватке одними своими ногами. Но великий кудесник рукопашного боя сам догадался кое о чём, когда увидел полусферические специальные колпаки из нашего департаментского табельного комплекта медицинских средств, которые я напялил ему на сочившиеся кровью обрубки. Презрительно сощурясь, со своим неповторимым, "патентованным" брезгливо-насмешливым выражением на лице он наблюдал за моими манипуляциями. Лишь когда я стал освобождать от ремней и верёвок так и оставшиеся лежать на широком торце чурбана отрубленные вместе с изрядной долей предплечий кисти рук, чуть наигранная его спесь немного поубавилась. Я вытащил из подсумка и расправил специальный баллон из мягкого материала, аккуратно вложил в него руки Джанка, загерметизировал "пузырь" и произвел с торчавшими снаружи его пупырчатыми полосками необходимые действия. Вскоре внутренность прозрачного баллона заполнилась густым бесцветным желе, скрывшим от взоров содержимое, а сам баллон немного нагрелся. В общем, все это я проделал только для того, чтобы приободрить Лжеджанка, придать ему уверенность (куда ж больше?). Эдди Лоренс отрастил бы ему новые руки за пару месяцев, но сначала ещё нужно было вернуться на Землю. Играть в молчанку больше не хотелось. Мы находились на Переходнике, достигнув цели, и мы были пока одни, без свидетелей. - Шилды-шивалды! Мэтт, ты что, не узнаёшь меня? - сказал я, с удовольствием называя по имени своего товарища Мэттью Пепельного. - Шилды-шивалды! Дурацкий маскарад, - насмешливо ответил Мэтт, - но усы не отклеились, держатся. - Ладно, поболтаем немного позже. Сейчас надо торопиться. - Куда, бродяга? - Хочу забежать в аппаратные, может быть, в Центральный Пост, если здесь есть такой. - Не спеши. Спешить теперь нужно только на Землю. Слушай, что я тебе скажу, Айвэн. Нам поставили задачу ликвидировать "прокол", прекратить утечку пространства. Но сдаётся мне, бродяга, что ни я, ни ты, хоть ты и очень, очень шустр, с ней не справились. Финита ля комедия. Подоспели, так сказать, к шапочному разбору. - Это почему же, Мэтт? Что ты этим хочешь сказать? - со сладко замирающим сердцем вкрадчиво спросил я, стараясь не спугнуть удачу: решалась, возможно, судьба моей дилетантской теории. - Видишь ли, бродяга, тоннель барахлит. Барахлит - это еще мягко сказано. Люди во время транспортировки снова стали умирать. - Увидев вопрос в моих глазах, Мэтт кивнул головой на дверь, - Сходи вон, посмотри, тут недалеко есть морозильник, весь забитый мёртвыми куклами. Кстати, мне тоже там готовили местечко... Опять, как и в самом начале, кукол используют в контрольных прогонах. Ну, тогда всё было не отлажено, не отрегулировано, не настроено. Теперь уже давно другое дело. Но люди снова начали погибать. Это продолжается уже целую неделю. Да, а про "эги" ты слышал? - Слышал. И даже видел. И даже успел отправить один такой на наш форпост в Млечном Пути. Тот ещё подарочек. - Я вижу, ты кое-что всё-таки успел, любитель мистификаций, - Мэтт Пепельной намекал на разыгранный мною спектакль с собственной смертью. Последний "эг" отправили отсюда недели четыре назад, но "харвестер" ещё не пришел, и пока неизвестно, доставлен ли груз по назначению. Значит, ты и перехватил яйцо? - Значит, я. - Ну, ну. А я думаю, чего это дёртики потихоньку начали разбегаться? Теперь понятно: на них идоша Айвэн Фул. А если серьёзно, они бы с радостью смылись из нашей Вселенной, но путь в соседний Мир для них, простых смертных, по-видимому, закрыт. У меня создалось такое впечатление, что "форточка" скоро совсем захлопнется. Айвэн, на Переходнике царит настоящий бардак. Из тех, кто непосредственно занят эксплуатацией и обслуживанием перебросочного оборудования, никто, по-моему, не понимает, что происходит. Кое-кто грешит на разболтавшуюся дисциплину, непрофессионализм и халатность. Но так было почти всегда, а тоннель работал нормально. Нет, бродяга, думаю, причина лежит гораздо глубже, - заключил, щуря злые глаза, Пепельной. - Согласен, победитель кукол. Я ещё давно предположил, что включится заложенная в конструкцию самой Вселенной отрицательная обратная связь, которая возвратит все на круги своя, затянет рану, зарастит прокол. Похоже, она уже включилась. Но что это за связь, каков механизм её действия - неизвестно. - Да-а, - протянул Мэтт, - ещё раз убеждаюсь: ты зря времени не терял. Наверное, вместо "отмочки" в анабиозе опять глотал в пути научно-популярное чтиво. А насчет механизма пусть у тебя голова не болит. Мы представим отчеты Шефу, а остальное - не наша забота. Я лично у высоколобых хлеб отбивать не намерен. Да, - встрепенулся Пепельной, самое ужасное, бродяга, что те, кто перешёл по тонкому льду на другой берег, после того, как ледок сильно подтаял, вынуждены теперь остаться там насовсем, навсегда. Или вернуться назад, но только мёртвыми. Такой вот выбор. С ними продолжается обмен информацией: слава Богу, пока неодушевлённые предметы не деформируются до неузнаваемости. Пока. Веришь, бродяга, некоторые всё равно бросаются в омут, в бурные воды - идут на возврат, зная, что их ожидает смерть. Тут проявился жуткий психологический феномен: люди панически боятся пребывать в положении напрочь отрезанных от своей родной Вселенной, хотя в другом мире им ничего не грозит, и жить они там смогут. - Ты знаешь, о чем я подумал, Мэтт. Наверное, и все эти "рыбаки на льдине" и я сам покинули бы наш несовершенный Мир, если бы знали, что есть возможность вернуться назад. Может быть, они не возвратились бы никогда, но сама мысль о том, что возвращение возможно, само только осознание этой невостребуемой, на грани иллюзии, возможности согревало бы им душу... Но чёрт побери, Мэтт, получается, что на той стороне - такой же огромный Переходник. Трудно понять, как... - Совсем ты отупел, бродяга. Выверни свои карманы. Они у тебя, бьюсь об заклад, набиты "таблетками" с эмбриомеханизмами. Пока ещё у штатских, да и у этих чёрномундирных сволочей нет таких маленьких "таблеток", которые можно было бы заглотить, а потом приветствовать их на выходе из прямой кишки. Но и эмбрионов размером с футбольный мяч или с грейпфрут на первых порах оказалось вполне достаточно, чтобы "протолкнуть" их на ту сторону, а там... Или рассказать тебе принцип работы эмбриомеханизмов? Мы немного посмеялись, но я, вспомнив о Рите, спросил, оборвав смех: - Мэтт, а ты видел здесь, на Переходнике, белокурую женщину? - Ты о Рите Холдмитайт? - Да, о ней. - Кэс впервые привёз её сюда дней восемь назад, показал ей Переходник и потом совершил с ней переход на ту сторону. Тоннель тогда ещё действовал нормально. Потом его вызвали, и он ненадолго вернулся, а она осталась на некоторое время там. Как только вернулся Кэс Чей, оттуда перешли еще двое дёртиков. И неудачно. Здесь приняли два трупа. Тогда-то и решили возобновить контрольные прогоны с куклами, благо их всегда хватало. В общем, вернулись к заведённому Дёрти обычаю перед каждым переходом дёртика по тоннелю пропускать сначала куклу. - Понятно. Как у тиранов: сначала из тарелки с пищей или из чаши с вином должен попробовать любимый пёс, а еще лучше - нелюбимые приближённые. - Вот, вот, бродяга. Только куклы - не приближённые, а просто заключённые, рабы.... Вскоре на том берегу началась тихая паника. Рита и некоторые другие рвались назад, бомбардируя нас оттуда записками. Дёртики прекратили все переходы, и в ход пошли куклы. Ну, да я уже об этом говорил. Рита грозилась, что всё равно не останется там, пойдет на прорыв, но потом заколебалась. Кто-то оказался отчаяннее и смелее её. Наверное, она до сих пор торчит на "диком бреге". - Мэтт, четверть часа назад я положил её труп на поддон в холодильнике, не захотел, чтобы она висела, понимаешь? - Вот как... Значит, она все-таки попыталась. Как с крыши небоскрёба... Мы могли висеть с ней рядом. Эти головорезы, кажется, раскусили меня. Оглушили и притащили сюда. В таком вот неприглядном виде хотели потом пропихнуть меня через тоннель, как куклу. Не как куклу, а просто - куклу, - поправился Мэтт. - В каком-то смысле все мы куклы. - Не в каком-то, а во всех, - весело отозвался он. - Но ты-то, Мэтт, особенная кукла. Первая из всех, удостоившаяся чести стать дёртиком. - И снова разжалованная в куклы. Слушай, Айвэн, я что-то притомился. Хочется соснуть. - О, прости. Я заболтал тебя. Потерпи, скоро вытащу тебя отсюда. Подскажи сам, где можешь отсидеться, пока я поскребу по сусекам в аппаратных отсеках. - А ты как сюда попал, бродяга? - Через транспортную трубу для грузовых звездолётов. Вышел через отсек, где в стенке прибор для наблюдения за сферой-заглушкой. - Ну и терминология у тебя; - Назад пойдём тем же путём, как думаешь? И что посоветуешь? - Спрячь меня в кладовке, примыкающей к тому отсеку. Да не ввязывайся ты в потасовки, не пыли... Жалеешь всех подряд, Гуттаперчевая душа? - Кто бы говорил о потасовках. Ну что, идём? По коридору, или... - Ты вот что, Айвэн, - Мэтт чувствовал себя неловко, что совсем не вязалось с ним. - Я вижу, ты собираешься вывезти отсюда тело Риты. Не обижайся, но не надо этого делать, бродяга. - Хорошо, Мэтт, не буду. - Пошли насквозь, - примирительно сказал Пепельной. - Если хочешь. Мы пересекли подсобку и вошли в холодильник. На Мэтта наползала слабость и сонливость, и я старательно поддерживал его. Он заметил поддон с телом и сам подвёл меня к нему, на глазах слабея.