– Отдать свой долг, – на сносном теят ответил Валентин. Корпус украдкой переглянулся, открывая проход, получив приказ своего командующего. Командующий появлялся настолько редко перед собственными подчиненными, что его десигнат связи успел обрасти легендами.
Генерал Внешних Рубежей никогда не показывал лицо, всегда прибегая к десигнату ястреба в Архитекторе разума. И только несколько десятков человек знало, что молодой генерал, Четвертый принц, когда-то первым погрузил свое больное тело в кому, чтобы исключить эпидемию вируса на Вране. Генерал Адиль Дукай вынужденно совершил самое большое количество переходов из одного тела в другое, выполняя миссии по всему Альянсу и разработав модель функционирования Корпуса. Еще меньшее количество людей знало, что в основном его прогружали перед важными сражениями. Большую часть времени он отбывал наказание в виртуальности и занимался административными делами. Его уже не так часто допрашивали по делу наследного принца, как в предыдущие годы. Настоящее лицо генерала стерлось, слившись с лицом на саркофаге вранского файерайтера в храме Хиса.
Сейчас Адиль размышлял, кто скинул координаты этой опорной базы мятежникам. Корпус был передан в распоряжение Палаты Контроля, как только угроза станет осязаемой, их попросят вмешаться, но пока щиты успешно отражали атаку противника, как показывал анализ боя, – он снова посмотрел на кортеж Моро, оценивая их причастность к тревоге на базе. Потом на знакомого подростка, странно смотревшего ему в глаза: как на равного. Архитектор разума показывал стандартный уровень синхронизации племянника для его возраста.
– Ты знаешь погребальные обычаи? – спросил Валентина темнокожий тактик взвода, судя по форме Ястреба.
– Да, – кратко ответил Валентин, подавив дрожь, смотря на безликие темно-серые комбинезоны Корпуса, расступившееся перед ним. В его взгляде одна картина накладывалась на другую, исчезая дымкой.
В ушах зазвучало “Ура юному файерайтеру!” тысячи людей, доверившихся, в том числе, и ему. Учитывая количество седативных препаратов в крови, такой отрицательный результат был ожидаем. Умом он понимал, что атака мятежников не продлится семь дней, и он не сможет отдавать поклоны скорби все это время, но это было достойнее, чем ничего.
За этот месяц Валентин чувствовал себя обязанным доучить невыученные уроки двух жизней. Противостоять он не мог, чувствуя постоянное незримое давление, когда-то изменившее до неузнаваемости и убившее его. Оставалось опереться на тех, кто знал, что делает, в отличие от него. Ему очень хотелось в это верить. Гранд Принцесса даже не щелкала пальцами просто так, в отличие от прохлопавших клювом все, что можно таких Моро, как он, – Валентин опустился на колени перед двумя гробами, опустив голову. Руки упорно не хотели покорно ложиться на колени, сжимаясь в кулаки и комкая робу. Гробы сдержанно мерцали холодным перламутровым светом. В отсеке из-за аварийного сигнала работало только резервное освещение, – Валь снова почувствовал, как непрошенные слезы набегают на глаза. Его собственная убивала в нем всякую надежду, но слова “сдаться” он не понимал.
Он не услышал, как отворился отсек, и вошел Адиль. Он аккуратно поставил две маленькие свечи на пол около Валентина, слегка впереди на четко выверенном расстоянии друг от друга. Адиль поставил две свечи также для себя, и опустился в предписанную каноном позу, чтобы почтить членов своей семьи:
– Твой отец был хиситом? – задал якобы интересующий его вопрос Адиль, раскидывая Архитектор разум на племянника, чтобы успокоить. Второй Моро на его памяти оказывался необразованным в каноне, однако, наглым и самоуверенным.
– Атеист, – откликнулся Валентин. – Этот ваш обычай он бы поддержал, – оставив удивленного дядю переваривать неожиданный выпад в свою сторону.
Четыре свечи мягко горели, распространяя приторный аромат ванили. Робот принес генералу единственные свечи на базе – ароматические, для успокоения нервов куратора вранского направления Палаты Контроля, – Адиль чихнул от дымки, подозревая у тела аллергию на ваниль. Бдение осложнялось, и он в очередной раз пожалел, что материализовывать предметы из воздуха они не научились, а преобразователи включать в условиях боя было запрещено. Мысленно извинившись перед сестрой за скорбное бдения с ванильным флером, он упорядочил собственные мысли, решив попробовать направить племянника в Архитекторе разума.
Глава IV
Темное отчаяние
Выход есть даже из гроба: вопрос куда?
NN
Во время мятежа жизнь на Стане изменилась. Обезумевшие люди мчались к космопортам, чтобы сбежать в Альянс, другие пережидали угрозу, прячась в горах. Толпы людей сходились в одном направлении – столицы планеты, город закрыли. Они блокировали действия прибывшей регулярной армии Врана, заполонив все дороги, мешая продвижению техники. С трудом налаженное сообщение между Станом и остальной частью Врана оказалось нарушенным. Полтора года мятежа планета умирала, лишенная всех генераторов энергии и станций, уничтоженных еще в самом начале конфликта. Космопорты, порты, больницы немедленно перевели в автономный режим, который не справлялся в ситуации изоляции от космотрасс, – на экране проекции замелькали кадры со спутников, наглядно показывающих степень разрушений на мятежной планете. Новостной выпуск продолжился:
– Люди гибнут в огне бомбардировок из оружия, украденного с государственных складов. Эвакуация продолжается, и сейчас нашей программе дает эксклюзивное интервью чудом спасенный военный губернатор Стана – Гожо Баш:
– Жители испуганы, они не могут понять, что происходит. Эвакуация продолжается в ускоренном темпе…
– Гипан Баш, разве Вы не должны находится сейчас на Стане и контролировать ситуацию на месте? Это Ваша обя… – журналист не успел договорить, его оттолкнули охранники.
– Гипан Баш, люди жалуются, что Вы проводите эвакуацию за деньги. Беженцы обязаны платить за каждое место! Сейчас эвакуация и вовсе прекратилась!
– Клевета, просто население не понимает порядка эвакуации, что есть определенные списки, – проекция погасла, и люди, собравшиеся в малой гостиной Джюльбера, на Вране, повернулись к хозяину дома:
– Бела Моро, мы понимаем твою проблему. Мы выражаем тебе глубочайшее сочувствие: судьба твоей невестки и внуков нас тоже очень тревожит, но ты под домашним арестом! И министр обороны Врана настроен явно против.
– Ротари обозлился на меня еще со времен отделения. Ашед не будет мешать, он мне напрямую сказал. Дело за вами. Я советуюсь с вами и обращаюсь к вам, как к товарищам, людям, с которыми меня связывает давняя дружба, родство и деловые обязательства. Я могу ввести своих людей уже сейчас, вы знаете, что отряд уже готов и Альянс не возражает. Отряду понадобится двенадцать дней по новой космотрассе. Но я должен знать, что вы меня поддерживаете, – Бела спокойно смотрел на немногочисленных представителей парламента вранской системы, представленных десигнатами.
– Резко и грубо, но за тебя встанем. Мы перед тобой в долгу, – спокойно ответил председатель Жонда, уже совсем старик – Чандер Ставрос. – Мы можем показать, что недовольны решением премьер-министра размещать беженцев у нас. Ты сидишь под арестом именно из-за того, что не разместил их у себя в компании, а не потому что требовал эвакуации семьи.
– Преступность возросла уже на двадцать процентов, – вступил министр внутренних дел.
– Это же станцы… Бела, кого пошлёшь? – поморщился председатель. – Станцы всегда были буфером, а значит контрабандистами.
– Штурмовую пехоту, как всегда, – советники Жонда улыбнулись в ответ.
– Я подкину спецназ, из проверенных, доведем до пятидесяти боевых единиц. Больше не надо, Кара Небесная активировалась, – поразмыслив, добавил Ставрос.
– Гипаны, я запрещаю! – вступила десигнат премьер-министра.
– Вас кто-то приглашал, гипана премьер-министр? Позвольте уточнить, Вы запрещаете мне пить кофе в компании моих друзей в моем же доме? – с этими словами Бела отрубил связь с премьер-министром Врана, одновременно, послав сообщение в Альянс, что группа выступит завтра. Без молчаливого одобрения Альянса двинуть собственных людей Бела Моро не имел права, иначе это расценивалось бы как нарушение договоренностей Врана и Альянса.
