Эта фантазия была столь сильна, что слёзы счастья начали появляться на моих глазах. Я действительно был готов заплакать от счастья. Но сказать с уверенностью, что был бы менее счастлив, если бы в этой фантазии фигурировала девушка старше, – хоть прямо сегодня ставшая совершеннолетней, хоть ещё старше, – я не мог. Счастье мне дало само представление этой картины и ощущения, что меня кто-то любит. Честно говоря, я бы даже и не задумался о возрасте девушки в этой фантазии, а просто представил бы какую-нибудь случайную и приятную, первую появившуюся в мыслях, если бы меня не направил Андрей на обращения внимания на возраст. Я протёр глаза так, будто разминаю их от усталости, глубоко вздохнул и перевёл свой взгляд и концентрацию обратно на залитые оранжевым светом тёмные улицы между тихих домов, которые казались теперь просто временными декорациями на сцене театра, в котором я заперт, а настоящая жизнь была увидена мною в фантазии. Слишком долго фантазировать так – можно что-то сломать в себе. Я просто дышал и наблюдал за видом, в тишине, пока наша длинная пауза не стала смущать меня слишком сильно. Хорошо, что Андрей снова прервал её:

– Я просто хочу, чтобы каждый человек задумался вот над чем: педофилия – это плохо. Бесспорно. Я ненавижу педофилов. Но действительно ли является педофилией влечение к половозрелому человеку, способному дать потомство? Вот просто подумай об этом! Взрослому по меркам природы, но не по людским. А если людское мнение не совпадает с мнением природы, то, может, стоит его поменять, потому что с природой бороться бесполезно? Я считаю, что педофилия – это влечение к неполовозрелому человеку. Это плохо и ненормально. Но влечение к половозрелому – норма. И большинство людей так или иначе, осознанно или нет, со мной согласятся. А если нет, то пусть подумают, сколько раз у них в фантазиях промелькали половозрелые и уже оформившиеся, но ещё не совершеннолетние юные девушки и мальчики лет пятнадцати, шестнадцати, – пусть подумают и мужчины, и женщины любого возраста, – а после искренне ответят, видят ли они что-то плохое в этом. Если и тогда я не буду прав, и ни люди, ни закон меня не поддержат, то значит так тому и быть…

– Знаешь… Вот ты говоришь, что природой заложено начало половой жизни с начала менструаций и выделения спермы… И, вроде, звучит-то это как правда… Это и есть правда, но… Но вот что-то мне не даёт согласиться с тобой в вопросе законов. Что-то не даёт мне сказать: «Да! Понижаем возраст согласия до двенадцати или вообще его убираем и судим по факту начала полового созревания!». Да и вообще: я не вижу никакой проблемы, которую должен решить этот наш разговор. О чём мы говорим? О том, что такое педофилия или что? Нахуя?

– Ну да – о том, что такое педофилия. Но не только. Больше о том, что мы отошли от природы, и культура вошла с ней в конфликт, и это неправильно. Да и вообще…

Он повернулся лицом ко мне, и по немного пьяным глазам было видно, что он как будто бы готов зарыдать. Жалостливо он сказал:

–Это всё культура, в которой ты вырос… Вот смотри… До прошлого года, если ты не знал, действовал уголовный кодекс старого образца, года шестидесятого, что ли, ещё РСФСРовский, и где не было возраста согласия, а был именно фактор половой зрелости. Сейчас приняли возраст согласия – шестнадцать лет. То есть так-то по закону можно осторожно заниматься сексом до совершеннолетия. И я не понимаю, зачем тогда весь этот бред, если… Понимаешь… Я ведь не призываю ебать детей… Не призываю понижать с нихуя возраст совершеннолетия… Я просто за справедливость. За то, чтобы всё в мире было правильно и разумно, рационально, а не высосано из пальца непонятно на каких основаниях… Чтобы законы культуры соответствовали законам природы… Если бы всё было так, как я говорю, то не было бы никаких проблем. Никому не пришлось прятаться, скрываться, бояться… И это моё объяснение всего этого… Мне кажется самым рациональным и справедливым. А если же нет… Ну и ладно. Природа всё равно берёт своё. Как цветок, пробивающийся через трещину в асфальте…

«Каких проблем? Кому прятаться? Кому скрываться, кому бояться?», – подняв брови в молчаливом охуевании от странности ситуации, устав и не желая продолжать рассуждать об этой хуйне, списав весь этот странный и даже в какой-то мере бессмысленный разговор на выпитое Андреем пиво, помолчав с минуту, я, наконец, решился попытаться как-то сменить эту спорную и стрёмную тему на что угодно другое.

– Ну, беспризорниц я у тебя в машине не вижу, так что определённо это не то, чем ты сегодня планировал заняться, – шмыгнув носом, сказал я.

– Ну да. Я так-то искал какое-нибудь ночное приключение с какой-нибудь девкой, но когда увидел вас, красивых мальчиков, у дороги, то решил, что не прочь попробовать открыть для себя новые горизонты.

Я промолчал в ответ, а он засмеялся в который раз.

– Да расслабься! Я прикалываюсь!

– Понял…

– Но вообще да, я искал баб, но пиво важнее баб, поэтому я поехал сперва искать пиво.

Он сделал радио погромче, немного опустил стёкла, чтобы не запотевали, а я надеялся, что через некоторое время радио по счастливому стечению обстоятельств каким-то образом выключится, потому что устал слушать его громкий голос, но это навряд ли случится.

– Тебе как лучше? – сказал он, перекрикивая радио.

– В смысле?

– В смысле как поедем?

– Да мне, в принципе, без разницы. Главное – чтоб доехали, и желательно сегодня.

– Это будет. Ладно! Ща выедем на Холмогорова, там потом поедем по Удмуртской, если ты не против.

– Не против.

– Ну всё, заебись, – он ещё прибавил радио. Раздались слова песни: «Голубая луна всему виной…», Андрей выругался: «Фу бля!» и переключил станцию, где уже пели про то, что «я это ты, а ты это я, и никого не надо нам». Это его устроило, и он оставил эту станцию. И под эту песню мы поехали.

Андрей явно веселился. Но я не мог расслабиться. Я всегда ощущаю напряжение, когда не уверен в чём-то. А не уверен я был что в самой поездке, что в водителе. Это трудно описать… Просто, когда я знаю, что есть вероятность, что поездка от одного пункта до другого может прерваться на что-то, чего бы мне не хотелось, или может измениться её пункт назначения, или что-то ещё такое, то я чувствую себя некомфортно, потому что я не уверен. Это как будто находиться на корабле, который плывёт из одной страны в другую, но в плавании капитан может сделать крюк через полмира, а может и не сделать, а может внезапно зайти в порт, а может внезапно решить остаться на каком-нибудь острове. Ну или как… Ехать на машине, будучи не уверенным что в поездке, что в водителе. Действительно ли необходимо приводить пример ситуации, когда ты сам находишься в ситуации, которая сама выступает примером? Да и какое может быть чувство уверенности, когда ты садишься в машину к совершенному незнакомцу?

– Слыш, – прервал мои мысли Андрей. – А чё ты здесь вообще делал?

– В каком смысле? – я не отрывал взгляд от улицы, вдоль которой мы, казалось, медленно проплывали. Но так казалось только если не смотреть на асфальт, потому что если смотреть на него, то оказывалось, что ехали мы достаточно быстро. Вроде бы.

– Ну, в смысле чё ты здесь делал. Ты сказал, что идёшь до Ленина. От Металлурга. Ночью. Как ты вообще оказался в такой ситуации? Ты из дома идёшь или что? Мне просто интересно.

– Ну… Нет, не из дома… – тянул я с ответом.

– От тёлки?

– Тоже нет.

– А что тогда?

Он посмотрел на меня, улыбнулся, потряс за плечо и добавил:

– Да ладно тебе, чё ты как целка ломаешься, я ж никому не скажу!

– Ну… Я из больницы иду, – я решил говорить начистоту.

– Из какой? Из Ягодки что ли? – Андрей усмехнулся.

– Угу, – издал я звук согласия, так как мне было не очень комфортно говорить об этом.

– Да ладно, чё ты стесняешься? – несколько секунд он помолчал, а потом добавил: – Да хуйня это, не парься. А чё ты там делал? В смысле по какой причине?

– Да так, по хуйне…

– Ну я не доебаться спрашиваю, а так, из интереса, можно сказать. Просто мало ли я сумасшедшего сбежавшего подобрал, и ты меня ща убьёшь, выебешь и съешь… Или в другом порядке! – он расхохотался так, как не хохотал раньше. Хотя, с его-то пропорциями это действительно смешно – ожидать поражения от кого-то, вроде меня.