Урунов открыл дверь своим ключом, разделся в прихожей, и тут из зала выбежала дочь и бросилась на шею. Телевизор был включен на всю громкость, и квартира содрогалась от песни «Учкудук» в исполнении ансамбля «Наво» или «Садо», — Негмат в них не очень разбирался, ему казалось, что все они одинаково кривляются, — тоненько позванивали стекла на дверях комнат и даже вроде бы покачивались лампочки. Оказывается, исполнителем был «Ялла», это уж он потом узнал. Урунов поцеловал дочь в щечку и поставил на пол. Она убежала в зал и тут же вернулась, сообщив, что ужин на столе.

— Я и чаю бы с удовольствием попил, — высказал он свое пожелание.

Она опять убежала к матери и, вернувшись, сказала, что и чай ждет на столе, только не в чайнике, а в термосе. Спросила, не очень ли сильно взгрели его дяденьки-начальники и узнав, что чувствительно, передала эту новость по назначению. Принесла слова утешения, мол, не огорчайтесь, переживем. Тогда Урунов поинтересовался, не прошла ли лихорадка по французским босоножкам, дочь принесла положительный ответ, добавив, что осталась едва уловимая досада, но и она вот-вот улетучится, потому что обувь эта, оказывается, не стоила таких «страстей-мордастей», так как разваливалась на третий день.

— Тогда, — сказал он, — зови маму за стол, и все будем ужинать.

На следующее утро Урунов вышел из дома успокоенный, свежевыбритый, наглаженный, в кипенно-белой сорочке, как в первые дни своей семейной жизни. И он, пока дошел до автобазы, кажется, и позабыл о вчерашних треволнениях еще и потому, что люди, с которыми он встречался на улицах, доброжелательно улыбались ему, словно бы прослышали о его неприятностях и ободряли, мол, не тужи, брат, и не то еще бывает…

Площадки заметно опустели, хотя продолжали освещаться потускневшими в лучах солнца фонарями, там и тут стояли неисправные автомашины. Урунов поздоровался со стариком-сторожем, напомнил ему, что нужно бы отключить освещение, и вошел в кабинет. Только сел за стол, как появился начальник отдела эксплуатации Ваганов, «злой дух», как его мысленно окрестил Негмат. С тех пор, как он пришел сюда директором, не было дня, чтобы Ваганов обрадовал его. Урунов, хотя и привык к этому, а все же по утрам ждал его визита с каким-то неосознанным страхом. Так бывает с человеком, который идет по темной улице незнакомого города — чудится, что из-за угла сейчас нападут разбойники или выскочит злая собака, а может, и сам угол обвалится на тебя. Словом, ничего хорошего Негмат не ждал от Ваганова.

— Так, — произнес Урунов, когда тот сел напротив, держа в руках бумаги. В этом «так» были и вопрос, и предложение не щадить драгоценного директорского здоровья, выкладывать все, как есть.

— Катиться вниз перестали, — ответил тот, — вчера и сегодня, то есть позавчера и вчера, я хотел сказать, показатели сохранились предельные. Дневное задание выполнено на девяносто семь процентов. Еще бы десяток машин выгнать на линию, и план дали б с гаком.

В кабинет неслышно вошла секретарша и забрала со стола «нарастайку» — общую тетрадь, куда заносятся нарастающие результаты работы бригад. Ведется эта тетрадь с самого начала года, так что в ней можно найти любую интересующую цифру за прошедшее время. Но Урунов в последнее время ограничивался докладами Ваганова и не заглядывал в тетрадь, потому что ничего приятного она не преподносила.

— Мазисты? — спросил он.

— У них полный ажур, Негмат Урунович. План в тоннах дали на сто два процента, по грузообороту, конечно, недовыполнили. Плечо коротко.

После ухода Раимова Негмат почти месяц не мог подобрать на его место человека, те, на кого он рассчитывал, подписывая заявление бригадира, подались вместе с ним. И тогда секретарь партбюро предложил кандидатуру молодого коммуниста Шевцова, который работал слесарем-ремонтником. Раньше парень водил МАЗ, а после женитьбы жена поставила условие: или машина, или я, мне надоело, заявила она, что муж приходит каждый день поздно, когда кинотеатр уже прокрутит полсеанса, а в парке народ уже расходится. И он перешел в слесари, где был строгий порядок дня. Теперь у него уже двое детей, жене не до парка и кинотеатра, так что Шевцов имел право поступать по-своему. И он принял бригаду. Когда на открытом партийном собрании обсуждали решения Шестнадцатого пленума ЦК Узбекистана, он выступал и полностью поддержал их, сказав в заключение, что лично сам готов поступиться теми выгодами, которые давали приписки. И вот сумел-таки добиться выполнения плана.

— Сегодня бригада ЗИЛов-самосвальщиков уехала недовольная, — сообщил Ваганов. — Не ту работу, понимаете, им дали. Я их послал в гравийный карьер, а они требовали, чтобы направили возить грунт.

— Какая разница, что возить? — удивился Урунов.

— Гравий дольше грузят, время теряется, — ответил Ваганов.

— Так это же хорошо! — воскликнул Урунов.

— Что хорошо, Негмат Урунович? — спросил Ваганов, растерявшись. — Шоферы недовольны работой, а директор радуется. Непонятно.

— То хорошо, что люди начали учитывать время, дорогой Григорий Павлович. А время — деньги, кумекаешь?!

— Это у американцев так, а у нас…

— У нас тоже должно быть так, только не в такой уродливой форме, брат. Борьба за время — это борьба за производительность. Ну и за заработок. Вам нужно съездить к водникам и потребовать, чтобы они на гравийном карьере поставили хорошие экскаваторы.

— А ведь верно, — улыбнулся Ваганов. До него только сейчас дошла мысль директора. — Я сейчас и поеду.

Потом вошел заведующий гаражом Маллаев. Как всегда, У него был длинный список необходимых запасных частей, которых, увы, на самой базе не было. Урунов ответил на приветствие, взял у него бумажную «скатерть», где указывались нужные для каждого автомобиля запасные части. Мысли о самосвальщиках подняли настроение Урунова, у него появилось желание пошутить. Он изучал бумагу завгара, а сам начал шарить по карманам, изобразив на лице озабоченный вид. Вытаскивал из карманов ручки, расчески, ключи, платок, мелочь, потом снова засовывал их обратно, вставал и прощупывал карманы, ахал и охал до тех пор, пока и сам завгар не стал волноваться.

— Что вы ищете, Негмат Урунович? — тревожно спросил он, подумав, уж не партбилет ли потерял директор. Ничто другое нельзя было искать с таким остервенением.

— Понимаете, Джума-тога, — ответил Негмат озабоченно, — точно помню, что вчера у меня в кармане были все вот эти запчасти, а сейчас, сами видите, никак не могу найти!

Маллаев так громко расхохотался, что секретарша испуганно заглянула в кабинет. За ней вошли Бегматов с Тухватуллиным, а вскоре и секретарь партбюро Турдыев пришел. Они тоже начали смеяться, хотя и не знали причину такого веселья, но уверенные в том, что раз директор и завгар предаются такому стимулятору здоровья, то почему бы и им не подключиться.

— Ну, Негматджан, — произнес, наконец, вытерев слезы, Маллаев, — давно я не смеялся с таким удовольствием. Спасибо за урок. Я все понял, пойду принимать меры. — Он встал, получил свою «скатерть» обратно, аккуратно, сложил ее и сунул в карман. — До свидания!

— В чем дело, Негмат Урунович? — спросил Турдыев.

— Пустяк, — махнул рукой Урунов, — Джуме-тога я передал один совет, высказанный мне самому одним хорошим человеком. — Обратился к Бегматову: — Что можно сделать, чтобы выпустить на линию еще десять машин?

— На этот вопрос скорее должен ответить Кудратов, начальник отдела снабжения, Негмат Урунович.

— И кроме него никто?

Бегматов пожал плечами. Выход, конечно, был, но это был запрещенный прием, как говорят в боксе. Каждая машина стояла, как правило, из-за одной или двух поломок. Сняв одну деталь с этой, переставив на другую, можно, конечно, выпустить на линию требуемое количество, даже и больше, но не дай бог, если об этом пронюхают в тресте… Обвинят в раскулачивании государственного имущества, вкатят солидный выговор и попросят освободить место технического руководителя хозяйства за антитехническое отношение к технике. Но ведь и в других автохозяйствах иногда пользуются этим методом.