— Разрешите, Тураб-ака? — спросил он басом и, не дожидаясь приглашения, прошел в кабинет. Поздоровался с ним за руку, сел в кресло, не обращая внимания на то, что хозяин стоит. Произнес: — Моя фамилия Мавлянов, я — корреспондент областной газеты, приехал к вам по поручению обкома партии. Да вы садитесь, говорят, в ногах правды нет.

Муминов сел напротив, усмехнувшись про себя. А журналист продолжал:

— Дело вот в чем. Областной комитет партии поручил газетчикам написать очерк о ровесниках Октября, известных людях области. Вы достались мне. Я хочу с вами побеседовать, кроме того, мне нужно посмотреть ваши фотографии, чтобы отобрать ту, что появится вместе с очерком на полосе.

Чем-то этот парень понравился Муминову. То ли своим нахальством, то ли молодостью, которая, казалось, выплескивалась у него через край, то ли языком, в котором явно чувствовался русский акцент. Парень был вылитым узбеком, а разговаривал на родном языке, точно русский, который прожил в этих краях совсем мало. А может, ему польстило, что обком партии помнил о нем, причислял к «известным» и даже сам определил человека, который расскажет десяткам тысяч читателей о председателе «Маяка».

— А вы ужинали, брат? — мягко спросил Муминов.

— Нет. Да это и неважно, Тураб-ака. Я, как верблюд, могу неделю обойтись без воды и пищи.

— Я, однако, не хотел бы быть им, — улыбнулся председатель и, вызвав секретаря, мужчину средних лет, поручил ему самому передать сводку в райком. — Ко мне из газеты приехали, мы будем в гостинице на участке «Первомайская». — Когда, потушив свет в кабинете, они вышли на улицу и сели в машину, Муминов сказал корреспонденту: — Там никто не помешает, и секретарь позвонит в случае нужды.

Часа четыре тогда донимал его вопросами корреспондент, иные эпизоды заставлял повторять, причем вопросы задавал так, что Муминов рассказывал, точно на исповеди, даже про Сайеру выложил все, хотя, правда, взял у того слово, что ее имя не будет упомянуто. Поделился своими огорчениями от того, что эта женщина уже много лет морочит ему голову, вся, мол, область знает об их связи, а замуж не хочет, хоть разбейся. Мавлянов посочувствовал ему, мол, женщин даже сам аллах не понимает, а мужчине это и вовсе не дано.

— Тураб-ака, скажите честно, как вы лично воспринимаете отмену натуральных налогов с крестьянского подворья, всякого рода натуральные премии, безудержные награждения орденами и медалями? Ведь что получается? Вы, фронтовик, за каждую медаль могли заплатить жизнью, а молоденькая девчонка, собравшая пять тонн хлопка, получает орден! Не доведет это до добра. Разболтается народ.

— Не волнуйтесь, молодой человек, — ответил Муминов, — партия знает, что делает. Разве плохо, если дехканин будет лучше жить, а? Отменили натуральные налоги, зато надо платить ренту. А натуральное премирование… Должен же быть у людей стимул?! Все правильно, брат. Сыграем в бильярд на сон грядущий?

— Давайте, — кивнул Мавлянов.

Утром корреспондент уехал. Спустя немного времени после этого разговора его вызвали в райком и предупредили, что в Каракамыш обком партии посылает большую группу ответственных работников уполномоченными на период страды, и что в «Маяк» прибудет заместитель заведующего отделом обкома Гафуров. Муминов обрадовался этой вести, поскольку с тех пор как Нияз закончил партийную школу, они виделись всего два раза, да и то на совещаниях, и поговорить по душам не смогли.

— У меня тоже небольшое дело, — сказал он первому секретарю.

— Какое?

— Яблоки созрели, такого урожая в колхозном саду никогда прежде не было. Садовники с ног сбились, ставя подпорки под ветки.

— И большой сад? — поинтересовался секретарь.

— Десять гектаров. На бросовых землях высадили лет пять назад и вот — урожай! Колхозники на уборке хлопка, может, заготконтора сама организует сбор яблок и вывозку?

— Она обязана это сделать, — кивнул секретарь и приказал вызвать к нему директора заготконторы. Тот не заставил себя ждать.

— Вы знаете о яблоках «Маяка»?

— Конечно.

— Что решили делать?

— Весь заберем, а колхозу, как положено, выплатим денежки.

— Когда вы этим хотите заняться?

— В ближайшие дни.

— А колхозники пусть мечутся в поисках подпорок, а?

— О, тогда ускорим.

— Вы прямо отсюда вместе с Турабом-ака поедете в колхоз, посмотрите, что там и как, а через два часа доложите мне о принятых мерах.

— Будет исполнено…

— Им тоже нелегко, Тураб-ака, — сказал секретарь, кивнув вслед директору, — хранилищ нет, нормальной тары — тоже, а сейчас подошла поздняя капуста, так что вертятся они, как белки в колесе. За яблоки не беспокойтесь, директор — парень хваткий, до вечера все сделает… — Добавил, помолчав: — Подождите немного, скоро подъедут товарищи, так вы Гафурова и заберете с собой…

Муминов около часа посидел в чайхане напротив райкома, дождался уполномоченных и увез Нияза в колхоз.

— Совсем изменился, — заметил он, после крепких объятий и традиционных расспросов, — ничего дехканского в тебе не осталось, стопроцентный интеллигент, чиновник. Костюм, галстук, благородная седина на висках!

— Годы, работа, — ответил Гафуров.

— Расскажи, что делал-то. Я уж стал забывать, как выглядит мой друг Нияз. Как вспомню, так перед глазами возникает парень с повисшей, точно плеть, рукой.

— Учился, немного секретарствовал в Учгузарском районе, затем уехал в академию общественных наук. Потом был инструктором ЦК и вот вернулся в свою область.

— Так, глядишь, и в Каракамыш, а?

— Все в руках судьбы, которую мы называем «вышестоящие товарищи». А сам ты… Раисовские харчи впрок пошли, пополнел. Как дочь?

— А-а, — Муминов махнул рукой. — Училась в областном пединституте, на втором курсе выскочила замуж за долговязого парня, который кончал стройтехникум, теперь вот сидит дома с двумя пацанами. Перевелась на заочное отделение. Муж техником у нас в стройотделе работает.

— Поздравляю со званием «дед»!

— Спасибо. — Подобрел: — Прекрасные мальчишки у нее! Только появлюсь дома, так они на мне верхом ездят!

— Сам-то, видать, тоже учился? — спросил Нияз.

— Без этого нельзя. Экономист с высшим образованием, брат!

Машина шла мимо хлопковых полей, где почему-то не было ни одной души, хотя обеденный час еще не настал. На это обратил внимание и Гафуров, все чаще и чаще поглядывая в окно. Муминову стало не по себе. Нияз — друг, но он еще и представитель обкома. Он попросил шофера остановить машину. С другого конца поля к нему подошел бригадир.

— Где сборщики? — спросил Муминов, не поздоровавшись.

— В яблоневом саду.

— Что они там делают?

— Вроде бы яблоки покупают.

— Ничего не пойму, — воскликнул Муминов, — а вы на что здесь?!

— Гм. Запахло выгодой, раис-бобо, все ринулись туда. А в таких случаях люди родных отцов не признают.

Еще издали Муминов увидел директора заготконторы, который ходил от дерева к дереву и объявлял громко:

— Триста кило кому?

Тут же находился покупатель, называл себя, директор записывал его фамилию в тетрадь и отправлял к кассиру.

— Что здесь происходит? — громко крикнул Муминов, пробившись сквозь толпу.

— Урожай принимаем, раис-бобо, и одновременно реализуем.

— Гм. А цены?

— Принимаем по государственной цене, реализуем по кооперативной. Разница — прибыль нашей конторы.

— И какая она, эта разница? — спросил Нияз.

— Мелочь, ака. Тринадцать копеек на кило.

— Это же грабеж, почтенный, — воскликнул Муминов.

— Я тут ни при чем, цены устанавливает государство.

— Хороша заготовка, — возмутился председатель, — приехал сюда, от дела людей оторвал, да еще и спекуляцию развел!

— Людей я оторвал на час, — сказал директор, — распределю деревья, а урожай они соберут ночью. Сейчас покупают по тридцать копеек, а через месяц на базаре продадут по рублю. Им же выгода, раис-бобо!

Тут зашумели и колхозники, мол, не волнуйтесь, раис-бобо, с поля не уйдем, пока нормы не выполним. Потом Гафуров подсказал: